II Мне казалось, нельзя, чтоб «Выхода нет». А вот оказалось, случается. На год, на два, на десять лет выхода нет! А жизнь не кончается. А жизнь не кончается все равно, а люди встречаются, пьют вино, смотрят кино, в автобусах ездят, ходят по улицам вместе… вместе… Называют друг друга: «Моя!» «Мой!» Говорят друг другу: «Пойдем домой!» Домой… А ты мне: «Куда пойдем?» У бездомных разве бывает дом? III Дом – четыре стены… Кто сказал, что четыре стены? Кто придумал, что люди на замок запираться должны? Разве ты позабыл, как еловые чащи темны и какие высокие звезды для нас зажжены? Разве ты позабыл, как трава луговая мягка, как лодчонку рыбачью качает большая река, разве ты позабыл полыханье и треск сушняка? Неужели так страшно, если нет над тобой потолка? Дом – четыре стены… Ну, а если у нас их нет? Если нету у нашего дома знакомых примет, ни окон, ни крыльца, ни печной трубы, если в доме у нас телеграфные стонут столбы, если в доме у нас, громыхая, летят поезда?.. Ни на что, никогда не сменяю я этой судьбы, в самый ласковый дом не войду без тебя никогда. IV Помню первую осень, когда ты ко мне постучал, обнимал мои плечи, гладил волосы мне и молчал… Я боялась тебя, я к тебе приручалась с трудом, я не знала, что ты мой родник, хлеб насущный мой, дом! Я не знала, что ты — воскресение, родина, свет!.. А теперь тебя нет, и на свете приюта мне нет! Ты не молод уже, мой любимый? А я молода? Ты устал, мой любимый?.. А я? – хоть бы день без труда, хоть бы час без забот… Все равно — в самый ласковый дом без тебя не войду… Дом мой – это с тобою вдвоем, дом мой – в сердце твоем! Ты не думай, я смелая, не боюсь ни обиды, ни горя, что захочешь — все сделаю, — слышишь, сердце мое дорогое? Только б ты улыбнулся, только б прежним собой становился, только б не ушибался, как пойманный сокол не бился… …Знаешь ли ты, что такое горе? Его переплыть все равно что море, его перейти все равно что пустыню, да ведь нет другой дороги отныне, и нашлась бы – так я не пойду другою… Знаешь ли ты, что такое горе? А знаешь ли ты, что такое счастье? «Всех его сил проверка…»
Всех его сил проверка, сердца его проверка, чести его проверка — жестока, тяжка, грозна, у каждого человека бывает своя война. С болезнью, с душевной болью, с наотмашь бьющей судьбой, с предавшей его любовью вступает он в смертный бой. Беды, как танки, ломятся, обиды рубят сплеча, идут в атаки бессонницы, ночи его топча. Золой глаза запорошены, — не видит он ничего, а люди: «Ну что хорошего?» — спрашивают его. А люди – добрые, умные (господи им прости) — спрашивают, как думает лето он провести? Ах, лето мое нескончаемое, липки худенькие мои, городские мои, отчаянные, героические соловьи… Безрадостных дней кружение, предгрозовая тишина. На осадное положение душа переведена. Только б, в сотый раз умирая, задыхаясь в блокадном кольце, не забыть — Девятое мая бывает где-то в конце. Утро Вся ночь без сна… А после, в роще, березовая тишина, и все приемлемее, проще, и жизнь как будто решена. Боль приглушенней, горе выше, внимательней душа моя… Я в первый раз воочью вижу: не солнце движется — земля. Налево клонятся березы, налево падают кусты, и сердце холодеет грозно на кромке синей пустоты. Все так ничтожно – ссоры, споры, все беды и обиды все. Еще пустынно, знобко, сонно, трава купается в росе. Шмелиной музыке внимаю, вникаю в птичью кутерьму… Я прозреваю, понимаю, еще чуть-чуть — и все пойму. письмо Просто синей краской на бумаге неразборчивых значков ряды, а как будто бы глоток из фляги умирающему без воды. Почему без миллионов можно? Почему без одного нельзя? Почему так медлила безбожно почта, избавление неся? Наконец-то отдохну немного. Очень мы от горя устаем. Почему ты не хотел так долго вспомнить о могуществе своем? |
