Приходи на наше побережье,
приходи, товарищ, в летний день…
В летний день над взморьем ветер свежий,
белых туч струящаяся тень…
Гладкое шоссе от Юлемисте
плавно выгибается дугой.
А над ним в высоких и пушистых
облаках проложен путь другой.
По нему, мелькая точкой малой,
самолет летит издалека,
Здесь, внизу, равнины Харьюмаа,
почва каменистая жестка.
Эта ширь слегка грустна для взгляда…
Огороды, васильки в овсах,
каменные длинные ограды…
Летний ветер вереском пропах…
Справа лес в лиловой тени тонет,
отличим от облаков едва.
Слева – на слепящем небосклоне —
темная морская синева.
Паровоз гудит вдали. Клубится
дым волнистый, сизый, как свинец.
На холме, над золотом пшеницы,
темных елей зубчатый венец.
Лето, лето. Край родной и милый,
вольная и щедрая страна…
Так легко нам, словно подхватила
нас с тобой могучая волна.
Рдеют вишни в селах многолюдных,
и стада в ольшанике опять…
Мы о годах горестных и трудных
стали постепенно забывать.
Где б дорога по зеленым взгорьям
ни скользила лентою витой,
всюду рядом чувствуется море,
ветер дышит солью и водой.
Вот уже листва поблекла. Хлеба
урожай богатый снят с полей.
Но глубокий блеск воды и неба
все стоит над родиной моей.
На песке причудливые тени
от сетей раскинутых видны.
Странные чудесные растенья
выросли на скалах у воды.
Стаи чаек, лакомых до рыбы,
криком будят отзвук между скал.
А поля лиловы. Шлака глыбы
громоздят на них за валом вал.
И дымок, плывущий струйкой темной,
нам о сланцах говорит, о том,
как неутомима и огромна
жизнь труда, царящая кругом.
Как привольно мысли на просторе!
Распахнув два дымчатых крыла,
ты земли касаешься и моря
ласточкой, летящей, как стрела.
Осенью валы грозят и стонут,
пенная вскипает полоса…
И печально в темном небе тонут
птиц, летящих к югу, голоса.
До земли рябин согнулись ветви,
буря крутит и ломает их,
и трещит плитняк тысячелетний
от ее порывов ледяных.
Но и в день, когда под солнцем лета
снова кроткой станет моря гладь,
ты в тиши услышишь берег этот,
не перестающий грохотать.
Здесь ветер траву теребит
и сыростью тянет из леса.
А жаворонок твердит
все то же, что с детства известно.
Что песен пора коротка,
что лес уже рдеет рябиной,
что скоро уйдет в облака
курлычащий клин журавлиный.
Нет, это не песен печаль
так сердце мое взволновала…
Но вот прояснилось, и даль
прозрачной и четкою стала.
Стремителен бег колеса,
расстались мы с зарослью темной,
и радуги свет родился
внезапно из тучи огромной.
Он, тьму победивший в бою,
стоит триумфальною аркой,
а я все на донник смотрю —
какой золотой он и яркий.
Не поле, а праздничный стол,
пчелиными яствами полон.
И воздух медовый тяжел,
лениво струится над полем.
Все тропы сбежались сюда,
все щедрость земли увенчала:
свет мысли, упорство труда,
нелегкие годы начала.
Теперь вспоминаю, как сон,
те встречи с богинею жатвы:
залатанный комбинезон,
травинки в косе рыжеватой,
В ребяческих пальцах – тетрадь,
загар на обветренной коже.
Работы – гора! Не поднять,
не сдвинуть… А сдвинулась все же!
А плечи так были узки,
так ношею тяжкой прижаты…
С тех пор все поля – должники
доброй богини жатвы.
