Из Саломеи Нерис (с литовского) Во мне желаний больше нет Во мне желаний больше нет, Нет больше боли, страха, страсти. Исчез тепла, отрады свет, Живые краски на лице погасли. Тиха… Я так тиха, Как те поля, Где черный мор прошел с косою, Я так тиха, Как та сосна, Которую сожгло грозою. Тиха. И сердца своего уже не слышу я. Быть может, и оно пропало, Сгорело, может, горсткой пепла стало От этих страстных мук, от этого огня. Крылами черными, С улыбкой, грусти полною, Как будто бы надгробие безмолвное, Печальный ангел осенил меня. До бед моих кому какое дело. Земля мне мачеха – не мать! Дотла мечта моя сгорела, А счастье далеко, как небо. Не достать. По ломкому льду С апрелем земля повенчалась (А я за кого пойду?), Бегу я на свадьбу отчаясь По ломкому льду. Венок из фиалки душистой Спешит она свить. Долго ль земле пречистой Бесплодною быть? Без солнца прожить не могу я, Пристанища не найду, Дорогой погибших бегу я По ломкому льду. А не добегу – корите Бессильем моим. Ведь счастье хотела добыть я Себе и другим. Сирень Еще не была я — Сирень зацветала, Когда я исчезну, Опять зацветет. И цвет ее вешний, От солнца завялый, На сердце пригоршней Земли упадет… Литве Я разные видала края и города. С какими-то бывала я дружбою горда. Иные были суше и сдержанней подчас… У них ведь тоже души такие ж, как у нас. Встречалась, изумлялась и – не скрываю я, — как девочка, влюблялась в прекрасные края. Потом я старше стала и строже на слова, и сердце раскрывала, подумавши сперва, и замолчала вовсе, и, годы обвиня, подумала, что осень настала для меня, что сердце охладело и дар любви иссяк… Послушай, в чем же дело? Послушай, как же так? Ведь многое красивей, Заманчивей, щедрей твоих одетых в иней, пустых твоих полей, твоих лесов неслышных, твоих прибрежных ив… Застенчиво глядишь ты, ресницы опустив. Зачем же так мне помнится, такой зовет тоской твой тихий облик, скромница, с улыбкой колдовской? Я нежностью безмерною, как светом, налита. Ты знаешь, я, наверное, люблю тебя, Литва. С двоюродной сестрой И. В. Постниковой.
Утро Снег не хлопьями падал — комками драгоценно и смутно блестел. Снег над нами летел, над веками, снег из вечности в вечность летел… А река была черной и быстрой с чешуею на гибкой спине, и костра одинокая искра красным глазом мерещилась мне… Напрямик, без дорог, без указки, сердца гром утишая в груди, мы прошли по владениям сказки, и остались они позади. Утро было безжалостно-трезвым ветер низкие гнал облака, город был ледяным и железным, снег был снегом, рекою река. В аэропорту В холодном, неуютном зале в пустынном аэропорту слежу тяжелыми глазами, как снег танцует на ветру. Как на стекло лепя заплатки, швыряет пригоршни пера, как на посадочной площадке раскидывает веера. На положении беглянки я изнываю здесь с утра. Сперва в медпункте валерьянки мне щедро выдала сестра. Затем в безлюдном ресторане, серьгами бедными блеща, официантка принесла мне тарелку жирного борща. Из парикмахерской вразвалку прошел молоденький пилот… Ему меня ничуть не жалко, но это он меня спасет. В часы обыденной работы, февральский выполняя план, меня на крыльях пронесет он сквозь мертвый белый океан. Друзья мои, чужие люди, благодарю за доброту. …Сейчас вздохну я полной грудью и вновь свободу обрету. Как хорошо, что все известно, что ждать не надобно вестей. Благословляю век прогресса и сверхвысоких скоростей. Людской благословляю разум, плоды великого труда за то, что можно так вот, разом, без слов, без взгляда, навсегда! |
