— Нет, я тебя спрашиваю: стоит в таких условиях умирать?

Еврей посещает очень маленькую еврейскую общину, где только что начали строить синагоги и сооружать кладбище. Приезжий удивляется:

— Не может быть, чтобы вам нужно было то и другое сразу. Пока вы живы, зачем вам кладбище? А если один из вас умрет, то десяти мужчин, чтобы отслужить заупокойную службу, все равно не наберется — тогда зачем синагога?

На это местный еврей отвечает:

— Нам нужно и то и другое. Синагога — для нас, кладбище — для приезжих.

Было принято, чтобы синагогальные служки на похоронах обходили присутствующих с кружками для пожертвований.

Умер богатый скряга; его сын без слез сидит у гроба. Но когда гроб с телом отца подняли и шамес с гремящей кружкой пошел вдоль процессии, молодой человек вдруг разрыдался.

— Что это с тобой? — спрашивают люди.

— Как только загремела кружка, — говорит сын, — а папа не вскочил и не убежал подальше, до меня дошло, что он в самом деле умер!

Еврейка читает на надгробии: "Здесь лежит Йосель Кон. Кантор. Набожный человек. Образцовый семьянин".

— Ой вэй (горе мне)! — кричит еврейка. — Три еврея под одним камнем!

Раввин огорчен, что налоги на нужды общины поступают еле-еле, и гневно клеймит в проповеди скупцов:

— Платить налоги, конечно, вы не хотите. А лежать на еврейском кладбище вам нравится!

Еврей не хочет платить налоги, которые идут на религиозные нужды.

— Будьте же благоразумны! — уговаривают его посланцы общины. — Вы тоже зависите от нас, не только мы от вас. Если порвете с нами отношения, после вашей смерти не найдется никого, кто захочет вас похоронить.

Еврей:

— Думаю, меня выручит запах.

В маленьком городке жил ученый-талмудист, мудрец, человек богатый, добрый, добродетельный и скромный. Однажды он заболел и стал быстро слабеть. Самые уважаемые люди городка, собравшись у его постели, дружно хвалили его: "Это редкий человек, это умный человек, благодетель для бедных, гостеприимный, добрый. Это просто ангел!"

Он же, собрав последние силы, прошептал едва слышно:

— А моя скромность? Вы не должны забывать о моей скромности!

1939 — й год. В одном французском городке евреи-эмигранты организовали маленькую общину, но пока что решили обойтись без собственного кладбища: слишком дорого. Старик Бирнбаум очень огорчен этим:

— Мне лучше умереть, чем быть похороненным между христианами!

Еврей приехал на похороны во Львов. Встретив на вокзале единоверца, он спрашивает его:

— Далеко ли до еврейского кладбища?

Тот отвечает:

— С Божьей помощью — сто двадцать лет!

Шамес приходит к раввину:

— Вы знаете, парочка, которую вы сегодня утром венчали, все еще в синагоге, а с ней все гости. Люди пьют, шумят. Как мне от них избавиться?

— Кричи: пожар! Тогда все выбегут.

— Уже кричал: никакого впечатления.

— Тогда остается последнее средство: возьми кружку и объяви сбор пожертвований.

Не хватает одного человека до десяти, чтобы начать молитву. Старая привратница синагоги выходит на улицу и обращается к прохожему, похожему на еврея:

— Пойдемте со мной! Вы будете десятым!

Тот смотрит на нее и говорит:

— Ни за что, даже если буду первым!

Многие еврейские общины были очень бедны и не получали никакой поддержки. Поэтому кое-где попасть в синагогу на большие праздники можно было, только купив входной билет.

Служба уже началась. К синагоге подбегает запыхавшийся еврей и хочет войти. Шамес останавливает его:

— Стоп! Где ваш входной билет?

Еврей:

— Оставьте меня в покое! Мне просто нужен мой зять: он тут молится, а мне надо срочно ему кое-что сообщить!

Шамес хитро подмигивает и говорит:

— Ах ты, ганев (мошенник, плут), ты просто хочешь помолиться задаром!

Из Мидраша.

Император Адриан проезжает по улицам Рима. Какой-то еврей кричит: "Да здравствует цезарь!"

Император чувствует, что еврей своим криком испортил ему настроение, и велит немедленно отрубить ему голову.

Второй еврей увидел это и, когда император проезжал мимо него, предпочел промолчать. Император считает себя оскорбленным и велит отрубить еврею голову. Консул замечает императору, что тот непоследователен.

— Ты собираешься меня учить, как обращаться с врагами? — отвечает ему император.

Придворный шут открыл блокнот и что-то туда записал.

— Ты что это там пишешь? — спросил король.

— Я записываю имена всех дураков, которых знаю. Сейчас я записал твое имя, потому что ты дал деньги ювелиру, который пообещал купить для тебя за границей драгоценности. Он не вернется.

— А если вернется?

Шут:

— Тогда я твое имя сотру, а его — впишу.

В те времена, когда на ярмарках только-только стали продаваться маленькие зеркала, один деревенский еврей, приехав на ярмарку и увидев такое зеркало, впервые в жизни заглянул в него. И чуть не подпрыгнул от изумления.

— Не может быть! Это же портрет моего умершего отца! И какой чудесный портрет: отец на нем — будто живой!

Еврей купил зеркало, заботливо завернул его в тряпицу и спрятал в мешочек, в котором хранил свои филактерии.

Каждый раз, произнося заупокойную молитву по отцу, он вынимал "портрет" и смотрел на него…

Однажды это заметила его жена; когда мужа не было дома, она нашла непонятный предмет и развернула его.

Потом посмотрела в зеркальце — и оцепенела.

— Горе мне! Это — живой волшебный портрет какой-то женщины. Наверно, он познакомился с ней в городе.

Плача, она побежала к своему отцу, жаловаться на мужа.

Отец, патриарх с серебряной бородой и лицом, исполненным достоинства, взял зеркало, чтобы убедиться в том, что говорила дочь.

— Дитя мое! — воскликнул он. — Что ты такое несешь? Я вижу в этом стекле Мессию!

Некий помещик вызвал к себе своего приказчика-еврея и под страхом смерти велел ему научить одну из его собак разговаривать.

Еврей привел собаку домой. Когда он рассказал жене, какое задание дал ему помещик, она заплакала и сказала:

— Скорее ты начнешь лаять, чем собака — говорить.

— Не бойся, — ответил еврей. — Я упросил помещика дать мне десять лет. А за десять лет или собака сдохнет, или помещик умрет, или, избави Бог, я сам умру.

Некоему помещику пришла в голову идея устроить диспут между православным священником и раввином — оба были из его деревни. Кто первым не сможет ответить на вопрос, поплатится головой. Раввин испугался — и послал вместо себя почти неграмотного кучера-еврея. Тот попросил, чтобы ему разрешили задать вопрос первым. Священник, видя перед собой столь беспомощного противника, возражать не стал.

— Что значит "эйнени йодеа" (на иврите: "Я не знаю"’)? — спросил кучер.