Кон рассказывает Саре о своей неудаче. Сара посылает его к молодому, "просвещенному" раввину-реформатору.

— Господин раввин, я купил себе "мазератти"…

— Что вы говорите? Неужто новую модель: цвета слоновой кости, красная обивка, скорость двести километров в час? Можно мне как-нибудь с вами покататься?

— Конечно, господин раввин. Но сначала вы должны произнести над машиной брохе.

— Брохе? А что это такое?

Ицик размышляет: "Когда у меня в семье делается обрезание, я, по случаю праздника, посылаю раввину деньги. Когда я веду дочь под хупу (венчальный балдахин), я, по случаю праздника, посылаю раввину деньги. Когда раввин ведет свою дочь под хупу, я ему посылаю деньги… Когда я, чтобы поправить свое здоровье, собираюсь ехать на курорт, сначала я посылаю раввину в подарок деньги… Если раввин собирается ехать на воды, я ему посылаю в подарок деньги…"

К раввину является богатый, но невоспитанный и грубый еврей. Раввин вежливо благодарит его за внимание.

— При чем тут внимание? — отвечает гость. — Просто я собирался навестить тут, поблизости, одного польского помещика, а ваш дом был по дороге, вот я и заехал.

Прощаясь, раввин провожает гостя за порог дома.

— Много чести для меня, — говорит гость.

— При чем тут честь? — отвечает раввин. — Просто я вышел вместе с вами: мне нужно во двор по нужде.

Шлойме надо поговорить с раввином.

Слуга:

— Раввин купается.

Шлойме приходит после обеда, завтра, послезавтра, — результат тот же. Шлойме теряет терпение:

— Сколько я ни хожу, раввин все время купается. Как такое может быть?

— Очень просто, — отвечает слуга. — Раввин на водах.

Очень ортодоксальный раввин в России должен произнести надгробную речь над ассимилировавшимся евреем, который из Гедалии (имя, употребляемое только у евреев) стал Гришей (имя "Григорий" христианское). Раввину ассимиляция была не по душе, и говорил он плохо.

— Вы не должны на меня за это сердиться, — сказал он разочарованной публике. — Я к "Гришам" не привык. Но если будет на то воля Божия, многие из вас умрут, и постепенно я буду делать это все лучше.

Ребе неподвижно сидит, устремив взгляд куда-то вдаль. Мальчишки спрашивают друг друга: "Что это с ним?" Один шепчет другому:

— Ш-ш-ш, рабби размышляет (имея в виду: над какими нибудь талмудическими вопросами).

Наконец, набравшись храбрости, к раввину обращаются с почтительным вопросом: над чем именно он размышляет?

Раввин, в ответ, очень торжественно:

— Вот над чем: если бы взять все деревья, которые есть на свете, и сделать из них одно большое дерево; если бы взять всю воду, которая есть на свете, и сделать из нее один большой пруд; если бы взять все топоры, которые есть на свете, и сделать из них один топор; и если бы срубить дерево, которое сделано из всех деревьев, топором, который сделан из всех топоров, и срубить так, чтобы дерево упало в пруд, который состоит из всех вод, — ой, вот был бы плюх!

Восьмидесятилетний Шмерл женился на молоденькой. И — о чудо! — она родила ребенка!

В глубокой задумчивости он идет к ребе: как это могло случиться?

Ребе:

— Я сейчас тебе объясню. Представь: в африканской пустыне гуляет человек с зонтиком. Вдруг появляется лев!

Быстро сообразив что к чему, человек направляет сложенный зонтик на льва и говорит: "Бах!" И смотрите: лев падает на землю мертвый.

— Как же это могло произойти?

— За спиной гуляющего человека стоял охотник с ружьем: он в тот момент и выстрелил!

— Ребе, мы строим новую баню и не знаем, что делать с досками для пола: строгать или не строгать? Если строгать, то женщины, не дай Бог, могут поскользнуться на гладкой доске, а если не строгать, то можно посадить занозу. Как быть?

Ребе после раздумья:

— Вот, что, евреи: доски построгайте, но положите строганой стороной вниз!

В Восточной Европе, наряду с высокоучеными раввинами, которые ежедневно проводят много часов за изучением духовной литературы, распространен был тип хасидского ребе-чудотворца, цадика (праведника, святого). Мистически окрашенная набожность помогала ему собирать вокруг себя многочисленных приверженцев.

Об одном хасидском ребе-чудотворце шла молва, будто каждый день перед тем, как совершить утреннюю молитву, он возносится на небеса. Один миснагед (противники сидизма) только смеялся, слыша это, но однажды он рек сам проверить, чем занимается ребе на рассвете. И вот и он увидел: ребе, одетый как украинский дровосек, вышел из дому и направился в лес. Миснагед, держась в отдании, последовал за ним. Ребе свалил небольшое дерево и разрубил его на поленья. Потом он взвалил дрова себе на спину и, согнувшись, понес их к домику одной бедной, больной, одинокой еврейки. Миснагед заглянул в окон ребе, присев перед печкой, разжигал в ней огонь…

После этого, когда люди спрашивали, что он разузнал насчет ежедневных вознесений ребе на небеса, миснагед! тихо отвечал:

— Это правда. Он возносится даже выше, чем на ней

Стоит долгая засуха; впереди — недород, нужда, год Миснагедский раввин велит общине поститься; ребе-хасид напротив, велит евреям, несмотря на скудость запасов, пировать.

— Это нужно для того, — объясняет он, — чтобы там наверху, видели, что нам и в самом деле надо есть. Если мы будем только поститься, они еще подумают, будто мы можем обходиться без еды.

Городской дурачок назвал себя братом-близнецом ребе-чудотворца. И объяснил почему:

— За мной пойдут все нормальные люди, за ним — все сумасшедшие; вместе мы поведем за собой весь мир.

Ребе-чудотворец сочинил новую красивую мелодию к духовному тексту. Хасиды поют новый мотив и танцуют под него. Один еврей выходит из круга танцующих и принимается завязывать узелки на носовом платке. Другой спрашивает:

— Что ты там делаешь?

— Записываю мелодию, чтоб не забыть.

К ребе приходит женщина и жалуется: она рожает мужу только дочерей.

— Не печалься, женщина! Через год ты родишь мужу сына!

Ночью к ребе является ангел Господень:

— Ты посмел обещать милость, которую может дать только Он. Теперь Он выполнит то, что ты обещал женщине, зато ты не попадешь в рай.

На следующее утро ребе устраивает грандиозный праздник. Ангел удивлен. Ребе:

— Разве я не должен отпраздновать то, что случилось? До сих пор я делал добро ради того, чтобы попасть в рай. А сейчас могу делать добро ради добра.

Первые хасидские ребе были скромными и бедными людьми из народа. Их преемники держали уже настоящий двор, к ним было трудно попасть, не подмазав привратников и секретарей.

Хасид пожаловался ребе на такую недостойную ситуацию.

— Я знаю об этом, — развел руками ребе, — но ничего не могу поделать.

— Но вы можете прогнать это отребье и заменить его людьми порядочными.

— Что же мне — допустить, чтобы порядочные люди превратились в отребье? — спросил ребе.