— Я не изменил своих убеждений. Раньше, когда я был раввином, я проповедовал, что Мессия придет. Сегодня я проповедую, что Он уже пришел. А сам я с малых лет был уверен, что Он не пришел и не придет.

Один австрийский политик, крещеный еврей, заявил как-то:

— В моем лексиконе слова "страх" нет вовсе!

На что другой политик с улыбкой заметил:

— Господин статс-секретарь, поищите-ка в словаре на букву "м" слово "мойре" (на идише "страх")!

— Должен рассказать вам смешную историю, которая произошла со мной, — говорит Ицкович. — Вы ведь знаете, что я католик…

— Ха-ха-ха! Уже смешно!

Два господина знакомятся в купе железнодорожного вагона:

— Мюллер. Хирург.

— Волленштейн. Специалист по обрезанию в религиозной общине города Плоцк.

— Хирург, иронически:

— А мы с вами, оказывается, коллеги!

— Что вы такое говорите! Я же специалист!

— Доктор, дорогой, я стал плохо слышать. Сам себя хвалю — и не слышу.

Доктор выписывает рецепт:

— Вот вам лекарство, принимайте три раза в день по десять капель.

— И что, я буду лучше слышать?

— Нет, но станете громче хвастаться.

— Дорогой доктор! У меня такое, извините, дерьмо, что если его куснуть, то можно сломать себе зубы!

— Мойше, ведите себя прилично и не выражайтесь. Вот, возьмите рецепт и принимайте это лекарство.

На следующий день Мойше встречает доктора в синагоге и, сияя от радости, рассказывает:

— Доктор-лебен, у меня теперь такое дерьмо, что им можно полоскать горло!

У еврея тяжело больна жена. Он шлет телеграмму знаменитому венскому профессору Нотнагелю и просит его приехать в Лодзь за гонорар, соответствующий уровню медицинского светила. В Лодзи он встречает профессора на вокзале, весь в трауре, и скорбно сообщает:

— Моя бедная жена умерла. Но вы, господин профессор, не должны понести убытки. Сегодня пятница, и я попрошу вас прийти вечером в нашу синагогу. Многие жаждут попасть к вам на прием, так что вы в целом, разумеется, получите тот гонорар, который я обещал вам за консультацию моей жены.

Сказано — сделано. Больных собралась целая толпа, так что Нотнагель получил причитавшуюся ему сумму. На следующий день еврей провожает профессора на вокзал и признается:

— Понимаете, я никогда не смог бы позволить себе пригласить вас на консультацию, господин профессор. Но моя жена была вчера среди тех евреев, которых вы обследовали, так что консультация обошлась мне намного дешевле.

Бедные евреи в Берлине, чтобы немного улучшить свое финансовое положение, играли роль "буксира" для своих родственников из провинции, приезжавших ненадолго в Берлин. Они встречали их на вокзале, подыскивали им жилье, договаривались о деловых встречах и консультациях у медицинских светил — все это, естественно, за вознаграждение.

Однажды такой "буксир" приводит свою тетушку к известному терапевту профессору Сенатору.

— На что жалуетесь? — спрашивает профессор.

— В моем животе настоящий кало-концерт.

Профессор в недоумении, он вопросительно смотрит на

"буксира" — перевод тоже входит в его обязанности.

— Извините меня, пожалуйста, за то, что вмешиваюсь, — поясняет он. — Господин профессор, вероятно, не знает этого иностранного выражения. Моя тетушка хочет сказать: у нее в животе бурлит.

Еврейская дама приходит к профессору-христианину.

— Как давно вы страдаете от своего недуга?

— С самого Тиша-Беав (день поста в августе).

— Что такое "Тиша-Беав"? — интересуется профессор.

— Это день разрушения Иерусалимского храма две тысячи лет назад.

— И с этим вы приходите ко мне теперь? Я не могу помочь беде, которая случилась так давно.

Галиция, 1918 год, конец войны. Дизентерия и холера косит всех подряд. Среди ночи двое санитаров стучат в дверь гостиничного номера:

— Господин Бромбергер, нас прислал хозяин отеля. Он боится инфекции, а вы наверняка заболели. Сегодня ночью вы двенадцать раз ходили в туалет.

— Это верно, — отвечает Бромбергер. — Но одиннадцать раз туалет был занят.

— Я заболел в дороге и два месяца пролежал в городе. Это обошлось мне в две тысячи рублей.

— Обидно! Заболей ты в нашем местечке, за такие деньги ты бы мог два года болеть.

Старик Катценштейн пришел к врачу. Тот осмотрел его и сказал:

— Это все не страшно. С вашими болячками вы можете протянуть до восьмидесяти лет!

Катценштейн, испуганно:

— Господин доктор, чего вы от меня хотите? Мне уже восемьдесят пять!

Еврей говорит врачу:

— Давно известно, что все врачи попадут в ад. Но вы определенно попадете в рай, ибо я могу засвидетельствовать: никакой вы не врач!

Гольдберг приезжает в город обследоваться у врача. Тот просит сдать мочу на анализ, и Гольдберг приносит целую бутылку.

— А еще больше вы не могли притащить? — раздраженно спрашивает врач.

Гольдберг молча сносит упрек.

На следующий день он получает результаты анализа и радостно телеграфирует своей семье: "Мы все здоровы!"

Вариант.

Врач ставит диагноз: диабет.

На это Гольдберг отвечает, побледнев:

— Доктор-лебен, то была моча от всей моей семьи. Теперь мне придется принести двенадцать бутылок, чтобы мы могли узнать, у кого именно диабет!

Йойне приносит мочу на анализ. Врач предупреждает:

— Это будет стоит один рубль.

— Так дорого? За одну работу? — удивляется Йойне. — Материал-то я поставляю сам!

— Нас, евреев, — такое уж наше еврейское счастье! — бьют со всех сторон. Если гой испытывает жажду, он выпивает пару кружек пива. А если еврей испытывает жажду, он сдает кровь на сахар.

У Симхи головная боль, и он хочет пойти к врачу.

— Из-за головной боли к врачу не ходят, — отговаривает его друг.

Но Симха объясняет:

— Врачу тоже жить нужно!

Он получает у врача рецепт и шагает с ним в аптеку.

— Да не будь ты дураком, — опять уговаривает друг, — головная боль сама пройдет!

— Помолчи, — останавливает его Симха, — аптекарю тоже жить нужно.

Симха приносит лекарство из аптеки и выливает его в канаву.

— Боже мой, — причитает друг, — такое дорогое лекарство — и в канаву!

На что Симха:

— Мне же тоже жить нужно!

Когда старый Мориц умер, другой старик на бирже вздохнул:

— Если уж такой человек, как Мориц, может умереть в восемьдесят шесть, то никто не может быть спокоен за свою жизнь.

Старый биржевик Залингер заболел. Друзья утешают его — он обязательно поправится и доживет до девяноста.