Честь для женщины нашей — святая святых.

Там, где труд с нею дружен, нужда — со двора,

Славься, женщина, мой вдохновившая стих,

славься, женщина — мать, и жена, и сестра!

Мать… И, сердце в далекое детство маня,

хлопотуньи седой возникают черты.

Ты вынашивала, ты вскормила меня,

мир явила глазам и сознанию ты.

Долго ль в юность войти?.. Первой встречи вино

черных глаз колдовство и газелей поток…

Комсомолки, не смейтесь — не так уж давно

отшумел и Гафуровой юности срок!

Мы женились — жена оказалась щедра:

осыпала детьми, как богач серебром.

И спасибо жене дорогой — детвора

превратила в шумливый скворечник мой дом.

А иной и полюбит соседскую дочь,

да крупинку сурьмы ей купить — недосуг,

смотришь — всё прозевал! И в глазах — день  и ночь

паутину плетет сожаленья паук.

Вы — созвездье счастливое жизни моей,

неразлучные спутницы: мать, и жена,

и сестра, и дочурка — всё женщина! С ней

неразрывно душа моя сопряжена.

Без метлы запустенье и мерзость в домах:

поцелуев не знавший — подобен кроту.

Жизнь без женщины милой — пирушка впотьмах,

и вино без нее опреснеет во рту.

Я скажу откровенно, всем сердцем любя:

без тебя и поэтом не стал бы Гафур,

потеряли б окраску цветы без тебя

и остался б от музыки звуков сумбур.

Мед несладким бы стал, несоленою — соль,

мир пришел бы, лишенный тебя, к тупику.

Камню только неведомы радость и боль,

а любовь на земле — одному ишаку.

Если мы тебя спутницей не назовем,

нам природа суровый свой вынесет суд.

Если жить и трудиться не будем вдвоем,

в прах рассыплется жизни священный сосуд.

Выше гор взнесены наши головы ввысь,

и не рушит их горе, не клонит их страх.

Видишь — молнии нашего гнева зажглись

в твердо сжатых руках и в орлиных бровях.

Ливнем слез может хлынуть на землю туман,

до макушки окутавший Гауризанкар.

Но небес не обрушит немецкий таран,

солнца в яму не сбросит Адольф-янычар!

Как огонь и как мышленье наше и речь,

что вошли навсегда в человеческий мир,

как преданья, в которых навеки сберечь

мир сумел имена «Александр» и «Кир», —

так и наша борьба, жертвы, подвиги, кровь,

может быть, даже наши с тобой имена —

в сердце дальних потомков зажгут к нам любовь,

обессмертят на вечные нас времена.

Натерпелись мы горя! Но дух наш окреп.

Нас в совместном труде закалила судьба.

Славься, честно добытый насущный наш хлеб,

славься, пот, за работою стертый со лба!

Древний миф об Адаме для нас — чепуха:

труд — не божье проклятие нам за грехи,

но уж если была у Адама соха,

то и Ева шагала у ручки сохи.

Ты не только мне Евой — Зулейхой была,

ты — Мария, Марьям, мать пророка Исы.

И не ты ль подлила в мои песни тепла,

воплощенная в облике Зебинисы!

Ты — Ширин. Ты со мною в борьбе и в труде.

Ты давала мне столько дерзанья и сил,

чтоб канал прорубил я в гранитной гряде,

чтоб дракона свирепого я поразил…

Как сорванный цветок, как соловей,

покинувший гнездо среди ветвей,

ушел от нас наш дорогой отец,

ушел любимый всей страной отец.

Не плакал раньше я, но в этот час

сдержать не может слез никто из нас.

Ох, слезы, слезы… Нет, Юлдаш-ата!

Смерть — это не последняя черта.

От пышных рощ зеленой Ферганы,

с Фархадских гор, со всех полей страны

порой весны, когда звенит ручей

и всходит солнце над землей твоей,

твое дыханье, точно ветерок,

обвеет нас, коснется наших щек.

В совете каждом мудрых стариков,

в звучанье лучших строк моих стихов,

в неповторимых трелях Халимы,

в речах, клеймящих злые силы тьмы,

в призывах зря не тратить даже миг —

услышится твой голос, твой язык.

Рабочий, кончив день свой трудовой,

преломит хлеб, как бы делясь с тобой.

Мираб, пуская воду на поля,

увидит в ней, как в зеркале, тебя.

Колхозник не забудет о тебе —

немало значил ты в его судьбе.

В сердечной памяти твой вдохновенный труд

семнадцать поколений сберегут.

На площадях, твою увидев стать,

тебе поклоны будут отдавать.

Величье, справедливость, простота —

вот качества твои, Юлдаш-ата.

Ты эти качества большевика

нам завещал на многие века.

Наш первый президент! Гордясь тобой,

узбек гордится и своей судьбой.

Для друга — смех, приветливая речь,

для недруга — разящий насмерть меч.

Орел, в боях испытанный не раз,

ты молодым орлам давал наказ:

«Зажги огонь бесстрашия в груди,

ни одного фашиста не щади!

Землей, что Ленина следы хранит,

не должен овладеть злодей-бандит.

Пусть гордо, вечно реет над страной

святое знамя партии родной».

Отец, твое желанье, твой наказ

мы исполняем каждый день и час.

Твои ученики, твои сыны,

Мы рвемся в бой, как сталь раскалены.

Клянемся честью, скоро над врагом

последний, смертоносный грянет гром.

Жизнь закипит, не будет литься кровь,

страна цветущим садом станет вновь.

Тогда, гордясь, что победили мы,

поклонимся твоей могиле мы

и скажем: «Спи спокойно, аксакал.

Мы сделаем всё так, как ты желал.

То зданье, что не смог достроить

ты, достроим, воплотив твои мечты.

И Фергана и Самарканд опять

всё краше, краше будут расцветать.

Ташкент, одевшись в мрамор и бетон,

навеки счастьем будет озарен.

Поэты создадут поэмы те,

что грезились тебе в твоей мечте.

И жизнь твоя алмазом в них блеснет.

Забыть тебя не может твой народ!»

Для нас, для блага Родины своей

ты жил в заботах до скончанья дней.

Всегда твердил: «Все нации страны

должны быть вечно дружбой сплочены».

Спокойно спи, отец. Клянусь душой,

мы выполним завет священный твой.

О, боль, о, скорбь! Юлдаш-ата угас!

Такой живой, сомкнул уста, угас.

С родным отцом нас разлучила смерть,

могучего орла сразила смерть.

Сердца горюют, слезы — через край…

Прощай, орел, отец родной, прощай!