Двери распахнулись, и в кабинет диктатора шагнули одиннадцать молодых людей с пистолетами в руках. Джон Петти прокричал: “К оружию!” Кто-то из присутствующих горько воскликнул: “А я, не догадался захватить пистолет!” — и комната наполнилась треском выстрелов, эхом отражавшихся от стен.

Люди корчились на полу, захлебываясь собственной кровью. Сквозь пелену, внезапно окутавшую сознание, Кетлин увидела, что один из членов Совета все еще стоит с дымящимся пистолетом в руке. Она узнала Джона Петти, который успел выстрелить первым. Его преемник лежал на полу бездыханным. Начальник тайной полиции целился в Кира Грея.

— Я убью вас прежде, чем они доберутся до меня, если только мы не договоримся. Я готов сотрудничать. Вижу, обстоятельства изменились…

Предводитель группы офицеров вопросительно посмотрел на Кира Грея.

— Прикажете схватить его, сэр? — Это был статный смуглый мужчина с орлиным профилем и резким баритоном. Кетлин время от времени сталкивалась с ним во дворце. Его звали Джем Лорри. Она никогда прежде не заглядывала в его мысли, но теперь с удивлением обнаружила, что тот тоже хорошо управляет своим мозгом и может противиться чужой воле. Как бы там ни было, но те мысли, что находились на поверхности, свидетельствовали о нем как о жестоком, расчетливом и честолюбивом молодом человеке.

— Нет, — задумчиво ответил Кир Грей. — Джон Петти нам еще пригодится. Ему придется подтвердить, что остальные члены Совета были казнены в результате расследования, проведенного тайной полицией, которая вскрыла факт их сговора со слэнами. Это будет звучать вполне правдоподобно для забитой, нищей толпы дураков с улицы. Этой идеей мы обязаны господину Петти, но, полагаю, мы и сами могли придумать нечто похожее. Как бы там ни было, его авторитет еще сослужит нам хорошую службу. Я уверен, — цинично усмехнулся Грей, — что наиболее разумным будет приписать заслуги по уничтожению заговорщиков самому господину Петти. Их вероломство настолько потрясло бедного Джона, что он начал действовать по собственной инициативе, а затем бросился к моим ногам, моля о снисхождении, каковое, ввиду неопровержимых доказательств, ему было немедленно даровано. Ну как?

Джем Лорри шагнул вперед:

— Отлично придумано, сэр. А теперь мне хотелось бы внести окончательную ясность в наши взаимоотношения. Я говорю от имени ваших новых советников. Мы нуждаемся в вас, в вашем колоссальном авторитете и разуме, а мы со своей стороны постараемся сделать вас своего рода божеством для народа, иными словами, поможем укрепить ваше положение, сделать его непоколебимым — однако не думайте, что вам удастся проделать тот же трюк во второй раз и договориться за нашими спинами со старшими офицерами.

— В этом нет надобности, — холодно ответил Кир Грей. — С вашей стороны довольно глупо говорить мне столь очевидные вещи. А теперь уберите отсюда эту падаль. Нам нужно кое о чем посовещаться. Что касается тебя, Кетлин, то тебе, пожалуй, лучше отправиться спать. Теперь ты нам будешь мешать.

Кетлин пошла к себе. Что значит “будешь мешать”? Может, он имел в виду, что после кровавой бойни, свидетельницей которой она стала, она не станет всецело доверяться ему?

Прошло немало времени, прежде чем ей удалось уснуть.

Джомми Кросс надолго погрузился во мрак и пустоту, которые постепенно перешли в серый полумрак, где слабые мысли лениво плели паутину реальности. Наконец он открыл глаза, и на него навалилась слабость.

Он лежал в крошечной комнатушке, уставившись в грязный, почерневший потолок с облупившейся штукатуркой. Стены окрашены в серый цвет, краска кое-где отслоилась. Стекло в одинарной раме было грязным и треснувшим, а с трудом пробивавшийся свет падал на край железной кровати и стекал на пол небольшой лужицей, будто отдыхая от проделанных усилий.

Он разглядел, что лежит на груде рваных серых одеял. Из старого матраса торчала солома, и вся постель пропиталась затхлым запахом. Несмотря на слабость, Джомми все же сбросил с себя тряпье и попытался встать. Грозно зазвенела цепь, и мальчик почувствовал острую боль в правой лодыжке. Он обомлел: его приковали к этой омерзительной кровати!

Громыхание шагов вывело Джомми из оцепенения. Он открыл глаза и увидел стоящую в дверях высокую, изможденную женщину в бесформенном сером платье. На него смотрели черные глаза-бусинки.

— Ага, — пробормотала она, — новый постоялец Бабули наконец пришел в себя. Теперь мы сможем познакомиться. Вот и славненько!

Женщина энергично потерла ладони:

— Надеюсь, мы поладим, мой мальчик. Но теперь тебе придется самому зарабатывать на пропитание. Бабуля терпеть не может лодырей, нет, сэр. Нам нужно будет серьезно обо всем побеседовать. Да, сэр, — она бросила на мальчика быстрый взгляд, — поговорить по душам.

Джомми смотрел на старуху с отвращением — и восхищением. Тощая, сутулая карга опустилась на край кровати, и он подтянул ноги к себе, насколько позволила длина цепи. Внезапно он подумал, что до сих пор ему не приходилось видеть другого такого лица: маска старой плоти прикрывала самую откровенную злобу. Казалось, будто каждой морщине соответствовала своя мозговая извилина.

Должно быть, эти мысли, это его отвращение отразились на лице, потому что она неожиданно взорвалась:

— Да, да, глядя на Бабулю, не скажешь, что она когда-то была красавицей. Ты и не подозреваешь, что было время, когда мужчины боготворили белизну ее тела. Но не забывай, что старая карга спасла тебе жизнь. Никогда не забывай об этом, а то Бабуля выдаст тебя полиции. А они-то обрадуются, заполучив слэна! Но Бабуля их любит не больше, чем они ее, поэтому поступает так, как ей хочется.

Бабуля! Существовало ли другое слово, звучавшее большей издевкой, чем слово “бабуля” в устах этой мерзкой старухи?

Джомми порылся в ее сознании в поисках подлинного имени, но обнаружил лишь туманные образы глупенькой, “больной” сценой девчонки, напропалую торгующей своими прелестями, девчонки, быстро растерявшей привлекательность и опустившейся до уровня уличной потаскухи, ожесточившейся и униженной превратностями жизни. Ее истинная сущность покоилась на дне выгребной ямы сотворенного ею зла. То была бесконечная череда краж, калейдоскоп еще более мрачных преступлений. В этом сознании хранилось даже воспоминание об убийстве, совершенном…

Содрогнувшись от увиденного, Джомми почувствовал несказанную усталость, пришедшую на смену первому возбуждению, и постарался побыстрее покинуть эту зловонную клоаку. Старая ведьма склонилась к мальчику, буравя его взглядом.

— Правда, что слэны читают мысли? — спросила она.

— Правда, — признался Джомми. — Я могу узнать, о чем вы думаете, только от этого не будет никакого проку.

Старуха злобно фыркнула:

— Значит, ты можешь прочесть все, что у Бабули в голове. Бабуля совсем не дура. Бабуля у нас умненькая, она знает, как заставить слэна работать на себя. Ты должен понять, что до тех пор, пока не вырастешь, это для тебя самое безопасное место. Так что, скажешь, Бабуля не умница?

— Я вижу, что у вас на уме, — промолвил Джомми, зевая, — но не желаю сейчас с вами спорить. Когда мы, слэны, заболеваем, а это случается крайне редко, мы только и делаем, что спим. То, что я сейчас проснулся, означает, что мое подсознание заставило меня это сделать, поскольку мне показалось, что я в опасности. У нас, слэнов, множество подобных защитных механизмов. Но теперь мне лучше поскорее заснуть, чтобы выздороветь.

Черные щелки глаз расширились. Он увидел, как отпрянули порочные мысли, временно признав поражение в том, что она считала самым главным: как можно скорее сколотить капиталец. Алчность уступила место жгучему любопытству, однако старуха не собиралась дать ему покой.

— А правда ли, что слэны делают из людей чудовищ?

Ярость как огнем опалила разум Джомми. Усталость как рукой сняло. Он привстал на кровати и с негодованием бросил ей в лицо:

— Это ложь! Это одна из самых кошмарных небылиц, которые люди распускают, чтобы выставить нас нелюдями, пробудить ненависть, натравить толпу.