Гюго внимательно следил за ходом Крымской войны. Это видно хотя бы из того, что он приводит достоверные факты, свидетельствовавшие о том, что русские солдаты героически обороняли Севастополь и, защищая свой берег и землю, наносили тяжелые поражения французским и английским войскам.

Касаясь хода военных событий в Крыму, Гюго писал, что в Севастополе за три неполных месяца погибло восемьдесят тысяч английских и французских солдат, что в севастопольской могиле погребены две армии.

Обрисовывая бедственное положение Франции, Гюго возвышается до признания необходимости революционным путем свергнуть тиранию королей, обрекающих народы на кровопролитные войны. «…Я уже говорил вам, и с каждым днем это становится очевиднее: теперь Франции и Англии остается только один путь к спасению, и путь этот — освобождение народов, общее восстание всех наций, революция. Величественная крайность! Как прекрасно, что спасение означает вместе с тем воцарение справедливости!»

После поражения европейских революций 1848 года одним из центров политической эмиграции становится Лондон. В 1864 году Маркс и Энгельс организовали в Лондоне международное товарищество рабочих — I Интернационал, возглавивший политическую и экономическую борьбу рабочих разных стран против капитализма. В Лондоне развернулась и активная революционно-публицистическая деятельность А. И. Герцена.

Столкновения Гюго с английским правительством начались вскоре же после его поселения на острове Джерси. Поэт-изгнанник использует любой повод для того, чтобы обличить беззакония, царящие под покровительством английского правосудия, Так, в феврале 1854 года, в связи с вынесением смертного приговора джерсийскому жителю Тэпнеру, Гюго возобновляет свою страстную агитацию против смертной казни.

Частный случай — осуждение Тэпнера — Гюго использует для того, чтобы показать несостоятельность существующего правопорядка, мрачным символом которого выступает в этом письме министр внутренних дел Пальмерстон: «Сильные мира сего, вы, между делом подписывая бумаги и улыбаясь, небрежно нажимаете большим пальцем руки в белой перчатке пружину виселицы…»

Письмо к Пальмерстону характеризует Гюго как страстного гуманиста и демократа, защищающего свои взгляды со свойственным ему красноречием и пафосом; в то же время этот документ обнаруживает политическую несостоятельность апелляции Гюго к «общечеловеческим» моральным принципам, к гуманным идеям, которые являются, по его мнению, главным стимулом общественного прогресса.

Столкновения Гюго-эмигранта с английскими властями обострились, когда в 1855 году, во время Крымской войны, Наполеон III прибыл в Англию по приглашению королевы Виктории. Гюго опубликовал статью, в которой еще раз заклеймил позором преступления «Наполеона Малого» и выразил гневный протест против позорной сделки английского правительства с этим политическим авантюристом.

После того как Гюго в том же году выступил с новым протестом против репрессий, чинимых английским правительством по отношению к французским эмигрантам, он был выслан с острова Джерси и вынужден переехать на соседний остров Гернсей. Высылка Гюго вызвала возмущение английской прогрессивной общественности. В ряде городов были созваны митинги, участники которых резко осудили произвол английских властей. В приветствии организаторам этих митингов Гюго выразил уверенность, что в будущем союз между консервативно-аристократической Англией и бонапартистской Францией сменится «вечным союзом между свободным английским народом и свободным французским народом».

В 1859 году Гюго выступает в защиту Джона Брауна, возглавившего восстание против плантаторов-рабовладельцев Южных штатов США.

Когда весть о преступлении судебных властей Америки дошла до Гюго, он сразу же развернул кипучую деятельность для спасения героического повстанца и наряду с другими прогрессивными писателями Европы выступил в защиту порабощенного негритянского народа, осудив изуверскую расистскую идеологию и безграничный произвол рабовладельцев. Писатель-гуманист обратился к Соединенным Штатам Америки с посланием-протестом («Джон Браун. К Соединенным Штатам Америки»), которое и поныне нельзя читать без волнения.

Несмотря на горячее заступничество Виктора Гюго, Джон Браун по настоянию рабовладельцев был казнен. Впоследствии Гюго не раз приводил в своих статьях имя Брауна как символ борьбы пропив угнетателей. Он даже написал картину, изображающую повешенного Брауна, и картина эта по сей день хранится в музее-квартире Виктора Гюго на острове Гернсей, напоминая о злодеянии американских расистов.

Освободительная борьба народов, стонущих под игом тирании, всегда вызывала у Гюго глубочайшее уважение и самые горячие симпатии. С момента основания Римской республики (1849), впоследствии задушенной Наполеоном III, Гюго поддерживал освободительное движение итальянского народа, направленное против австрийского владычества.

В 1855 году глава пьемонтского правительства Кавур повел тайные дипломатические переговоры с палачом Римской республики Наполеоном III, пытаясь подменить национально-объединительное движение, охватившее широкие слои итальянского народа, революцией сверху, мирным объединением Италии вокруг пьемонтского королевства Виктора-Эммануила. Кавур примкнул к англо-французской коалиции во время Крымской войны и послал экспедиционный корпус к стенам Севастополя.

В специально написанном обращении «Италии» (26 мая 1856 года) Гюго поддерживает революционный дух итальянского народа и предупреждает, что монархи и буржуазные дипломаты плетут интриги, чтобы погрузить страну в летаргический сои: «Не соглашайтесь на предложения двигаться вперед потихоньку на поводу у монархов. Настало время семимильных шагов, которые именуются революциями. Народы теряют века, но могут наверстать их в один час… Будем верить. Никаких отсрочек, никаких компромиссов, никаких полумер, никаких полупобед. Как! Идти на уступки, когда на вашей стороне право, принимать поддержку монархов, когда на вашей стороне поддержка народов?.. Прочь cos, неподвижность, дурман! Никаких передышек! Действуйте, действуйте, действуйте! Долг всех до единого, ваш и наш, — активная деятельность сегодня, восстание — завтра».

В последующие годы Гюго восторженно приветствовал Гарибальди, возглавившего поход за свободу и независимость Италии. В 1860 году, когда под его руководством в Сицилии началось восстание, Гюго произнес на митинге в Джерси замечательную, полную оптимизма речь, посвященную героической борьбе гарибальдийцев, за которой с волнением следило все прогрессивное человечество.

Гюго заклеймил позором римского папу Пия IX и Наполеона III, объединившихся, чтобы задушить героическое восстание Гарибальди. Свою горячую речь Гюго закончил призывом, исполненным веры в торжество свободы и справедливости: «Да воцарится во всем мире надежда! Да воодушевятся ею все — и русский мужик, и египетский феллах, и пролетарий, и пария, и проданный в рабство негр, и угнетенный белый, — пусть все они надеются и верят! Все цепи составляют единую сеть, все переплетены между собой: стоит разорвать одно звено — и вся сеть распадется. Отсюда — солидарность деспотов; папа куда ближе к султану, чем он думает. Но, повторяю, с этим покончено. О, как прекрасна неодолимая сила вещей! В освобождении есть что-то сверхчеловеческое. Свобода — дивная бездна, влекущая к себе. В основе революций лежит их неотвратимость».

В 1867 году Гюго воспел итальянского национального героя в большой поэме «Ментана», явившейся откликом на битву гарибальдийцев с отрядом папских войск и французским корпусом, посланным на подмогу Пию IX. В знак дружеской признательности Гарибальди посвятил Гюго поэму на французском языке.

Виктор Гюго не остался равнодушен и к судьбе китайского народа, который подвергся в 1860 году нашествию англо-французских интервентов, огнем и мечом прокладывавших себе дорогу в Пекин. В древней столице Китая колониальные разбойники разрушили Летний дворец и разграбили уникальные произведения народного искусства. В письме к капитану Бетлеру Гюго писал: «В одном уголке земного шара существовало чудо мира: оно звалось Летним дворцом… Это чудо исчезло… Перед судом истории один из бандитов будет называться Францией, другой — Англией. Но я протестую… преступления властителей нельзя вменять в вину тем, над кем они властвуют; правительства подчас бывают бандитами, народы же — никогда».