- Как вам понравилось? - спросил он Прыхину.

- Знаете что, - начала она, - я очень откровенна и всем люблю говорить правду: зачем описывать то, что мы знаем, видим и встречаем каждый день; это уж и без того наскучило.

- Только то и можно описывать, что мы видим и знаем, - возразил ей Вихров, - а если мы станем описывать то, чего мы не знаем, так непременно напишем чепуху. Теньеровские картины[72], на которых нарисованы красноносые голландские мужики, гораздо выше ценятся, чем холодная и бездушная французская живопись, изображающая богов Олимпа.

- Никогда ни на какой картине мужик не может быть интересен! Никогда! воскликнула почти с ужасом m-lle Прыхина.

- После этого вам сказки надобно только слушать, - сказал Павел, - если вы не хотите ничего читать о том, что существует!

- Нет, сказки - это уж очень глупо; это только детей и баб деревенских может занимать, - возразила опять, как бы несколько обидевшись, Прыхина.

- Есть сказки и не для детей, а для взрослых; "Монте-Кристо", например, - сказал Вихров.

- Ах, "Монте-Кристо" прелесть, чудо! - почти закричала m-lle Прыхина. И вообразите, я только начало и конец прочла; он помещался в журнале, и я никак некоторых книжек не могла достать; нет ли у вас, душечка, дайте! умоляла она Вихрова.

- Нет-с у меня! - отвечал он ей с сердцем. - "С дурой этой говорить больше нечего", - решил он мысленно и посмотрел на Клеопатру Петровну. Та сидела, как-то надувшись.

- Ну, а ваше какое мнение о моем произведении? - спросил он ее.

- Я ту женщину, которую вы описываете, нисколько не знаю, а потому не могу судить.

- Большая часть нравственных мотивов взяты ваши, а потому они должны бы быть, кажется, близки вашему сердцу.

- Я не принимаю их никак на свой счет, потому что наружность тут описана совсем другой женщины, а так, как я чувствовала, может чувствовать и всякая другая женщина, - отвечала Клеопатра Петровна.

Вихрова наконец взорвало, и он больше уж не стал говорить с подобными судьями.

В Перцове после того он пробыл всего только один день, в продолжение которого был в весьма дурном расположении духа: его не то, что очень обеспокоило равнодушие дам, оказанное к его произведению, - он очень хорошо видел, что Клеопатра Петровна слишком уж лично приняла все к себе, а m-lle Прыхина имела почти детский вкус, - но его гораздо более тревожило его собственное внутреннее чувство. Говорят, нет ничего полезнее для авторов, как читать свои произведения несимпатизирующей публике. Тогда перед ними слабые места в труде их выходят в ужасающей величине. Так случилось и с Вихровым, - и таких слабых мест он встретил в романе своем очень много, и им овладело нестерпимое желание исправить все это, и он чувствовал, что поправит все это отлично, а потому, как Клеопатра Петровна ни упрашивала его остаться у ней на несколько дней, он объявил, что это решительно невозможно, и, не пояснив даже причину тому, уехал домой, велев себя везти как можно скорее. Возвратившись в свое Воздвиженское часов в десять вечера, он, несмотря, однако, на то, сейчас же принялся за работу. Стоя у себя в кабинете, он представил каждую сцену в лицах; где была неясность в описаниях, - пояснил, что лишнее было для главной мысли - выкинул, чего недоставало - добавил, словом, отнесся к своему произведению сколько возможно критически-строго и исправил его, как только умел лучше!

M-lle Прыхина, возвратясь от подружки своей Фатеевой в уездный городок, где родитель ее именно и был сорок лет казначеем, сейчас же побежала к m-lle Захаревской, дочери Ардальона Васильича, и застала ту, по обыкновению, гордо сидящею с книгою в руках у окна, выходящего на улицу, одетою, как и всегда, нарядно и причесанною по последней моде. Девица сия еще в первый раз является в моем рассказе, а потому я, по необходимости, должен об ней сказать хоть несколько слов. М-lle Юлия, имя ее, была довольно высока ростом, недурно сложена. Опытный наблюдатель, конечно бы, в ее наружности, как и в наружности ее братьев, заметил нечто не совсем благородное; так, например, черты лица у нее были какие-то закругленные, кожа заметно грубовата, белокурые волосы, как бывает это у горничных, какого-то грязного цвета. Впрочем, все это очень сглаживалось тем, что m-lle Юлия очень недурно себя держала, по-видимому, была девушка весьма неглупая, довольно начитанная и благоразумная!

Старик Захаревский (сама Захаревская уже умерла) обожал дочь, и они жили в их огромном доме только вдвоем. Женихов у сей милой девицы пока еще не было, - и не было потому именно, что она была горда и кой за кого выйти не хотела. М-lle Прыхина обожала Юлию и считала ее лучшим своим другом. О, наша милая Катишь была на это препредусмотрительная: у нее очень много было подружек. Одна у нее уйдет или рассорится с ней - она у другой гостит, другая сделается к ней холодна - она к третьей сейчас, - и у каждой из подружек своих она знала ее главную слабость; она знала, например, что Юлия никогда никого еще не любила и вместе с тем пламенно желала кого-нибудь полюбить.

- Какого я бель-ома встретила, боже ты мой, боже ты мой! - говорила Катишь, придя на этот раз к подружке и усаживаясь против нее.

- Кто такой? - спросила ее Юлия очень равнодушно.

Катишь ей неоднократно навирала и налыгала в этом отношении.

- Поль Вихров, - ах, какой красавец мужчина! Одет картинкой, ловок, умен!

Автор сильно подозревает, что m-lle Прыхина, по крайней мере в последнее свиданье, сама влюбилась в Вихрова, потому что начала об нем говорить почти с азартом каким-то.

- Где же ты видела его? - спросила Юлия, которая отчасти уже слышала, кто такой был Поль Вихров, давно ли он приехал и сколько у него душ; о наружности его она только ни от кого не слыхала таких отзывов.

- Я его видела у Клеопаши, - отвечала Прыхина.

- Говорят, это ее обожатель, - проговорила, как будто бы больше нехотя, Юлия.

- Ах, вздор какой, он родственник только ей и довольно близкий по Имплевым, - подхватила Прыхина: она всегда всякую подругу свою скрывала и отстаивала до последней возможности.

Юлия на это ей ничего не сказала, но Катишь очень хорошо видела, что она сильно ее заинтересовала Вихровым, а поэтому, поехав через неделю опять к Клеопатре Петровне, она и там не утерпела и сейчас же той отрапортовала:

- Как одна особа влюблена в твоего Поля, - чудо! - сказала она.

- Кто такая? - спросила Клеопатра Петровна недовольным голосом.

- Юлинька Захаревская.

- Где же она его видела?

- Она его совсем не видала, но я описала его наружность, голос, ум, сердце и привела ее в совершенный восторг!

- Зачем же ты это делала? - спросила Клеопатра Петровна.

- Ах, боже мой, зачем делала?.. Так, разговор был; надобно же о чем-нибудь говорить.

- Можно бы об чем-нибудь и другом говорить; ты понимаешь ли, что этим мне можешь повредить?

- Чем же я тебе могу повредить? - возразила с удивлением Катишь, ей в первый еще раз пришла в голову эта мысль.

- А тем, что, когда они встретятся, Юлия непременно станет с ним кокетничать, и, разумеется, всякий мужчина ответит на кокетничанье хорошенькой девушки.

- О нет! - воскликнула Прыхина. - Этого никогда не может быть: Поль тебе верен, как я не знаю что!

- Ты-то пуще лучше его знаешь, чем я! - проговорила, заметно рассердясь на подругу, Клеопатра Петровна и даже ушла от нее.

- Странная женщина, хочет своего адоратера не показывать никому, - не спрячешь уж! - произнесла Катишь, оставшись одна и пожимая плечами.

Этого маленького разговора совершенно было достаточно, чтобы все ревнивое внимание Клеопатры Петровны с этой минуты устремилось на маленький уездный город, и для этой цели она даже завела шпионку, старуху-сыромасленицу, которая, по ее приказаниям, почти каждую неделю шлялась из Перцова в Воздвиженское, расспрашивала стороной всех людей, что там делается, и доносила все Клеопатре Петровне, за что и получала от нее масла и денег.