Вихрову в этом поручении, сверх того, было приятно и то, что он тут будет иметь дело с убийцею и станет открывать пролитую кровь человеческую. Он в тот же вечер пошел к Захаревским, которых застал всех в сборе, и рассказал им о своем отъезде. Известие это, видимо, очень испугало и огорчило Юлию.

- Но долго ли же вы пробудете на этом деле? - спросила она.

- Не знаю, пожалуй, и месяц провозишься! - отвечал Вихров.

- Как месяц!.. - почти воскликнула Юлия. - Неужели же вы не можете поспешить и раньше вернуться?

- Вряд ли!.. - отвечал ей Вихров довольно равнодушно.

Юлия после этого стала как опущенная в воду; прокурор тоже выглядел как-то еще солиднее; даже беспечный инженер был явно мрачен и все кусал себе ногти. Разговор тянулся вяло.

- Вы мне, значит, и не дочитаете вашей повести, - говорила Юлия.

- Нет, не дочитаю, - отвечал Вихров.

- Дайте же мне ее, по крайней мере, я сама ее дочту.

- Возьмите хоть совсем; я подарить вам ее могу.

- Ну, совсем подарите, - сказала с улыбкой Юлия.

- Хорошо, - отвечал Вихров и, позвав человека, велел ему сходить вниз и принести лежащую на столе книжку.

Тот принес.

- Надпишите же на ней что-нибудь, - сказала Юлия.

- Вихров взял и надписал: "Единственной благосклонной слушательнице от автора".

Оба брата Захаревские смотрели на всю эту сцену молча и нахмурившись.

Вихров вскоре распрощался с ними, чтобы завтра рано утром выехать.

По уходе его между Захаревскими несколько времени продолжалось молчание.

- Что же мне отвечать отцу: приедешь ты или нет? - заговорил первый Виссарион, обращаясь к сестре.

Ту как бы немного при этом подернуло.

- Я сама напишу отцу. Он должен знать и понимать, зачем я здесь живу, отвечала она. - Я надеюсь, что ты не потяготишься мною, - прибавила она уже с улыбкой брату.

- Что же мне тяготиться! - пробурчал тот. - Не про меня говорят, а про то, что когда же и чем это кончится?

- Может быть, никогда и ничем не кончится, - отвечала Юлия опять с маленькою судоргою в лице.

- Так для чего же вся эта и комедия? - возразил инженер.

- А если мне и в комедии этой хорошо, так чего ж тебе жаль? - сказала Юлия.

- Я с его стороны решительно ничего не вижу, кроме простой вежливости, - проговорил прокурор.

- И я тоже! - подхватил инженер.

- И я тоже! - сказала и Юлия грустно-насмешливым голосом.

- Так к чему же все это поведет? - спросил инженер.

- А я почему знаю! - отвечала Юлия, и глаза ее наполнились уже слезами.

Оба брата только переглянулись при этом и прекратили об этом разговор.

Говоря по правде, герой мой решительно не знал, как приняться за порученное ему дело, и, приехав в маленький город, в уезде которого совершилось преступление, придумал только послать за секретарем уездного суда, чтобы взять от него самое дело, произведенное земскою полициею.

На это приглашение Вихрова к нему явился господин высокий, худой и плешивый.

- У вас есть дело об убийстве крестьянином Ермолаевым жены своей? спросил его прямо Вихров.

- У нас это дело называется о скоропостижно умершей жене крестьянина Ермолаева.

- Тут нечисто что-то! - сказал Вихров.

Секретарь только развел на это руками и вздохнул.

- Не по одному этому делу полиция наша так распоряжается; пишешь-пишешь на нее в губернское правление, - хоть брось!

- Но как мне поступить тут? Губернатор мне ничего не пояснил в предписании.

Секретарь на это слегка усмехнулся.

- До начальника губернии, - начал он каким-то размышляющим и несколько лукавым тоном, - дело это, надо полагать, дошло таким манером: семинарист к нам из самых этих мест, где убийство это произошло, определился в суд; вот он приходит к нам и рассказывает: "Я, говорит, гулял у себя в селе, в поле... ну, знаете, как обыкновенно молодые семинаристы гуляют... и подошел, говорит, я к пастуху попросить огня в трубку, а в это время к тому подходит другой пастух - из деревни уж Вытегры; сельский-то пастух и спрашивает: "Что ты, говорит, сегодня больно поздно вышел со стадом?" - "Да нельзя, говорит, было: у нас сегодня ночью у хозяина сын жену убил". Пастухи-то, знаете, всем обществом кормятся: понедельно, что ли, там в каждом доме живут. Пастух-то у этого именно Парфена Ермолаева и жил. Он рассказывает это, а я самое дело-то читаю... складно да ладно там написано: что была жена у Парфена Ермолаева, что жили они согласно и умерла она по воле божьей. Так меня, знаете, злость взяла, думал требовать дополнения по делу - пользы нет, я и говорю этому мальчику-то (он шел в губернский город - хлопотать по своему определению): "Ступай, говорю, скажи все это губернатору!" Мальчик-то, вероятно, пошел да и донес.

- Мне, значит, с пастуха и начать надо, - проговорил Вихров.

- С пастуха непременно, - подтвердил и секретарь. - Да чего, ведь и медицинского осмотра телу произведено не было.

- Я произведу медицинский осмотр.

- Следует, по закону, безотлагательно... Тысячу рублей, говорят, исправнику-то дали за это дело, - присовокупил секретарь. - Вот у меня где эта земская полиция сидит! - произнес он затем, слегка ударяя себя в грудь. - Она всю кровь мою мне испортила, всю душу мою истерзала...

Земская полиция, действительно, страшно мучила бедного секретаря. Лет двадцать пять сидел он на секретарском стуле и, рассматривая почти каждодневно в делах действия полицейских чинов, конечно полагал, желал и ожидал, что они хоть когда-нибудь и чем-нибудь возблагодарят его, но те упорно не давали ему ни копейки.

- Откуда же крестьянин мог взять тысячу рублей, чтобы дать исправнику? - спросил его Вихров.

- Тут, изволите видеть, какая статья вышла! - продолжал секретарь. - По крайности, на базаре так болтал народ: малый-то этот, убийца, еще допреж того продался в рекруты одному богатому мужику; так я полагаю, что не тот ли откупил его.

- Может быть! - согласился с этим и Вихров и затем, попросив секретаря, чтобы тот прислал ему дело, отпустил его в суд.

Жрец Фемиды, обругав еще раз земскую полицию, отправился и через несколько минут прислал требуемое от него дело, а Вихров между тем, написав к доктору отношение, чтобы тот прибыл для освидетельствования тела умершей крестьянки Анны Петровой, сам, не откладывая времени, сел в почтовую повозку и поехал. В Вытегру он приехал на рассвете. Все какие-нибудь хитрые и лукавые приемы были ему противны по натуре его. Он прямо подъехал к дому убийцы, вошел и велел позвать к себе всех домашних. Пришли: старик отец, старуха жена его, девка-работница, а парня не было.

- Где же сын твой? - спросил Вихров старика.

- За сеном он, судырь, уехал, - отвечал тот несколько сконфуженным голосом.

Вихров в это время случайно взглянул в окно и увидел, что какой-то молодой малый все как-то жался к стене и точно прятался за нее.

- Да это не он ли? - спросил он вдруг старика.

- Он и есетко, - отвечал тот и рассмеялся как-то неестественно.

- Ну, уж позови и его сюда, - сказал Вихров.

Старик ушел.

Старуха мать стояла в это время, совсем опустив голову в землю, а девушка-работница как-то глядела все в сторону. Малый вошел вместе со стариком отцом. Он, видимо, бодрился и старался казаться смелым; собой он был белокурый, черты лица имел мелкие и незначительные, но довольно неприятные. Взглянув на него, Вихров совершенно убедился, что он был убийца. Он велел его явившемуся сотскому держать под надзором и затем приказал позвать к себе деревенского пастуха их. Тот пришел. Это был огромный мужик, с страшно загорелым лицом и шеей, так что шивороток у него был почти в воспалительном состоянии; на ногах у него были кожаные башмаки, привязанные крепко увитыми на голенях ремнями; кафтан серый и в заплатах, и от всего его пахнуло сильно сыростью, точно от гриба какого-нибудь. Войдя в избу, он оставил за собою сильный след грязи.