- Как же можно было не начать тоста с губернатора! - воскликнул инженер брату своему прокурору.

- О, черт с ним! Я и забыл об нем совсем, - отвечал тот равнодушно.

Когда стали разъезжаться, то Юлия обманула даже братьев и опять очутилась в карете с Вихровым. Оба они ехали еще в театральных костюмах.

Юлии очень хотелось спросить или, вернее, попросить Вихрова об одной вещи.

- Послушайте, - начала она не совсем смелым голосом, - снимите, пожалуйста, с себя фотографию в этом костюме и подарите мне ее на память.

- Нет, зачем! - отвечал ей на это Вихров как-то совершенно небрежно.

Если бы он не был занят в это время своими собственными мыслями, то он увидел бы, что Юлия от этого ответа побледнела даже и совсем почти опустилась на спинку кареты.

Героя моего в эту минуту занимали странные мысли. Он думал, что нельзя ли будет, пользуясь теперешней благосклонностью губернатора, попросить его выхлопотать ему разрешение выйти в отставку, а потом сейчас же бы в актеры поступить, так как литературой в России, видимо, никогда невозможно будет заниматься, но, будучи актером, все-таки будешь стоять около искусства и искусством заниматься...

О своем намерении поступить в актеры (до того оно сильно запало ему в голову) Вихров даже написал Мари, спрашивая ее, - должен ли он этого желать и следует ли ему о том хлопотать; и в ответ на это получил почти грозное послание от Мари. Она писала: "Ты с ума сошел, mon cousin, и что ты такое наконец хочешь делать с собой?.. Тебе, тебе поступать в актеры? Я это говорю не из глупого какого-нибудь барства, но ты вспомни, какого невысокого рода самое искусство это. Ты помнишь, какой тонкий критик был Еспер Иваныч, а он всегда говорил, что у нас актерам дают гораздо больше значения, чем они стоят того, и что их точно те же должны быть отношения к писателю, как исполнителя - к композитору; они ничего не должны придумывать своего, а только обязаны стараться выполнить хорошо то, что им дано автором, - а ты знаешь наших авторов, особенно при нынешнем репертуаре. Вдруг тебе придется, например, выражать душу г.Кони[99] или ум г.Каратыгина[100]; я бы умерла, кажется, с горя, если бы увидела когда-нибудь тебя на сцене в таких пьесах. Я полагаю, что актерство даже требует некоторой степени невежества, чтобы заучивать всякую чужую дребедень. Ты вспомни твое образование, вспомни данный тебе от бога замечательный талант писателя. Писатель ты, друг мой, а не актер!.. Я думаю, ты и театр-то любишь настолько, насколько это тебе нужно для представления и описания творимых тобою лиц. Занимайся лучше твоим расколом, наконец напиши что-нибудь, но об актерстве и не помышляй!" Вихров не утерпел и в первый раз, как пошел к Захаревским, взял это письмо и прочел его Юлии.

Та закусила губки и несколько времени молчала.

- Что ж, эта кузина ваша молода? - спросила она.

Вихров в первый еще раз заговорил с ней о Мари.

- Нет, - отвечал он.

Юлия вздохнула несколько посвободнее.

- Она, должно быть, очень умная женщина, - продолжала Юлия.

- О, какая еще умница! - воскликнул Вихров. - Главное, образование солидное получила; в Москве все профессора почти ее учили, знает, наконец, языки, музыку и сверх того - дочь умнейшего человека.

- Какая счастливица она! - произнесла Юлия, как-то съеживаясь и потупляя глаза. - Как бы я желала образовать себя еще хоть немного.

- Что же, вы достаточно образованы, - сказал ей в утешение Вихров.

- Я больше сама себя образовала, - отвечала она, - но я желала бы быть так образована, как вот эта ваша кузина.

- Да чего же у вас недостает для этого?

- Во-первых, я не знаю языков; в пансионе нас выучили болтать по-французски, но и то я не все понимаю, а по-немецки и по-английски совсем не знаю.

- Это так, - подтвердил Вихров, - без языков - дело плохое: читая одну русскую литературу, далеко не уйдешь, и главное дело - немецкий язык!.. Мой один приятель Неведомов говаривал, что человек, не знающий немецкого языка, ничего не знает.

- Но как мне теперь учиться, у кого? - проговорила, как бы в грустном раздумье, Юлия.

- Давайте, я вас буду учить, - сказал Вихров, больше шутя.

Юлия вспыхнула даже вся от восторга.

- Этакого счастья, кажется, и быть не может для меня... - сказала она.

- Отчего же не может? - проговорил Вихров и сам даже сконфузился от такого комплимента.

- Оттого, что вы соскучитесь со мной, - произнесла Юлия.

- Вовсе не соскучусь, - отвечал Вихров.

Странное дело: m-lle Захаревская со всеми другими мужчинами была очень бойкая и смелая девушка, но, разговаривая с Вихровым, делалась какая-то кроткая, тихая, покорная.

- Вы хоть бы то для меня великое одолжение сделали, - продолжала она, если бы прочли мне вашу повесть!.. Сколько времени я прошу вас о том.

Вихров, напуганный своим чтением Фатеевой, немножко уже побаивался читать в провинциальном обществе.

- Надоела она мне самому-то очень, когда вспомню я, сколько я за нее страдал... - проговорил он.

- Ах, боже мой, мы ведь ваши друзья, а потому, я думаю, будем слушать с участием, - проговорила Юлия.

- Что же, и ваши братья желают слушать? - спросил ее Вихров.

- Да, они очень желают, - отвечала она, немного покраснев: в сущности, ей одной только очень этого хотелось.

- Хорошо! - согласился, наконец, Вихров.

Иларион Захаревский, впрочем, с удовольствием обещался приехать на чтение; Виссарион тоже пожелал послушать и на этот вечер нарочно даже остался дома. Здесь я считаю не лишним извиниться перед читателями, что по три и по четыре раза описываю театры и чтения, производимые моим героем. Но что делать?.. Очень уж в этом сущность его выражалась: как только жизнь хоть немного открывала ему клапан в эту сторону, так он и кидался туда.

Чтение предположено было произвести в кабинете Виссариона, и он был так предусмотрителен, что приготовил для автора воды, сахару и лимон. Вихров начал чтение. Слушатели сначала внимали ему молча и склонив головы, и только Юлия по временам вспыхивала и как бы вздрагивала немного. В том месте, где муж героини едет в деревню к своей любовнице, и даже описывается самое свидание это, - Виссарион посмотрел на сестру, а потом - на брата; та немножко сконфузилась при этом, а по лицу прокурора трудно было догадаться, что он думал. Когда Вихров немного приостановился, чтобы отдохнуть и выпить воды, Виссарион сейчас же подошел и спросил его на ухо:

- А что, у вас много еще таких вольных мест будет?

- Будет еще, - отвечал Вихров, думая, что тому нравятся такие места.

- А в которых главах? - продолжал спрашивать Виссарион.

- В пятой и седьмой. - отвечал Вихров, припоминая.

Инженер сейчас же вслед за тем вышел из комнаты и велел к себе вызвать сестру.

- На пятой и седьмой главе изволь выйти, там черт знает, он сам говорит, какие еще вольности пойдут, - сказал он ей.

- Какие вольности? - спросила та, как бы не понимая.

- Такие, какие девушке слушать неприлично.

Юлия насмешливо улыбнулась.

- Ах, глупости какие, разве я не читаю других романов и повестей, - ни за что не выйду! - сказала она и возвратилась в кабинет.

- Ну, дура, значит, - проговорил Виссарион ей вслед и потом с недовольным лицом возвратился в кабинет.

Там тоже происходил по поводу повести разговор между Вихровым и прокурором.

- Это не мудрено, что вас за эту вещь сослали, - говорил сей последний.

- А что же? - спросил Вихров.

- То, что тут все подламывается: и семейство и права все, - говорил прокурор.

- Не слушайте, пожалуйста, Вихров, никого из них и читайте далее; они оба в литературе ничего не смыслят, - перебила его Юлия.