- А больше ты никого не убивал?

- Больше из своих рук никого... и всегда даже ругал других, ежели кто без надобности кровь проливал.

- Где ж ты приставал с шайкой? - спросил Вихров.

- Да сначала хутор у одного барина пустой в лесу стоял, так в нем мы жили; ну, так тоже спознали нас там скоро; мы перешли потом в Жигулеву гору на Волгу; там отлично было: спокойно, безопасно!

- Чем же?

- Тем, что ни с которой стороны к той горе подойти нельзя, а можно только водою подъехать, а в ней пещера есть. Водой сейчас подъехали к этой пещере, лодку втащили за собой, - и никто не догадается, что тут люди есть.

- Но и к вам точно так же водой могли подъехать?

- Тогда у нас земляной ход был вырыт совсем в другую сторону и дерном закрыт! Там нас никогда не словили бы; сыро только очень было жить, и лихорадка со многими стала делаться.

- Где же вас поймали?

- В кабаке! За вином всего в третий раз с Сарапкой пришли, - тут и захватили, а прочую шайку взяли уж по приказу от Сарапки: он им с нищим рукавицу свою послал - и будто бы приказывает, чтобы они выходили в такое-то место; те и вышли, а там солдаты были и переловили их.

- Стало быть, он изменил вам?

- Известно уж, не поберег; меня было сначала заставляли и розгами даже пугали, я сказал: "Хоть в жерло огненное бросьте, и тогда я того не сделаю, потому я всей шайке клятву давал не выдавать их николи".

- А Сарапка разве не давал?

- И Сарапка давал; оба начальника мы давали; ну, он тоже, видно, не побоялся бога, а шкуры своей больше пожалел.

Вихров заинтересовался видеть и Сарапку.

- А он приведен вместе с тобой? - спросил он.

- Приведен, - отвечал Гулливый, - в передней тут стоит.

Вихров велел ввести Сарапку.

Два солдата ввели есаула. Это был горбатый мужичонко, с белокурой головой и белокурой бородой, в плечах широкий и совсем почти без шеи.

- Ты силен? - спросил его Вихров.

- Ничего, силен! - отвечал ему Сарапка.

- А зачем ты в разбойники пошел?

- От бедности, в кабале большой был у хозяина.

- Ему бы лет сто от кабалы-то не отслужиться, - он взял да и бежал, объяснил за него Гулливый.

- Много ли ты душ загубил? - продолжал его расспрашивать Вихров.

Сарапка посмотрел на него исподлобья.

- Я уж говорил-то-тко, сколько, - произнес он.

Вихров заглянул в дело.

- Там сказано: двенадцать душ, - проговорил Вихров.

- Ну, коли двенадцать, так так!

- Верно это?

- Верно.

- Да ты не клеплешь ли на себя, чтобы дольше сидеть в остроге?

- Нет, не клеплю, - отвечал Сарапка.

- Показал правильно, - подтвердил и атаман.

- Отчего же он столько перегубил - зол, что ли, он?

- Кто его знает - зол ли больно, али трусоват: оставь-ко кого в живых-то, так, пожалуй, и докажет потом, а уж мертвый-то не пикнет никому.

- Правда это? - переспросил Вихров Сарапку.

- Правда! - отвечал тот как-то сердито.

- Вот видите что-с, - продолжал Вихров, снова начав рассматривать дело. - Крестьянская жена Елизавета Петрова показывает, что она к вам в шайку ходила и знакомство с вами вела: правда это или нет?

- Слышали мы, сударь, это, - начал отвечать атаман, - сказывали, что бабенка какая-то болтает это, - и в остроге, говорят, она содержится за то; но не помним мы как-то того, - хаживали точно что к нам из разных селений женщины: которую грозой, а которую и деньгами к себе мы прилучали, но чтобы Елизавета Петрова какая была, - не помним.

- Ну, а ты не помнишь ли? - спросил Вихров Сарапку.

- Нет, и я не помню тоже! - отвечал тот.

- А вам не показывали ее? - спросил Вихров уже атамана.

- Нет-с, въявь-то не показывали; может, и признаем, как в лицо-то увидим.

- Я вам ее покажу, когда отберу от нее показание, а вы выйдите пока!

Разбойники с своими конвойными вышли вниз в избу, а вместо их другие конвойные ввели Елизавету Петрову. Она весело и улыбаясь вошла в комнату, занимаемую Вихровым; одета она была в нанковую поддевку, в башмаки; на голове у ней был новый, нарядный платок. Собой она была очень красивая брюнетка и стройна станом. Вихров велел солдату выйти и остался с ней наедине, чтобы она была откровеннее.

- Скажи, пожалуйста, как ты попала в это дело разбойничье? - спросил он ее.

- Тут чиновники вот тоже были; я сама пришла к ним и сказалась, отвечала она довольно бойко.

- Что же ты сказалась?

- Что я с разбойниками этими самыми в знати была.

- Но они, однако, говорят, что не знают тебя...

- А пес их знает, пошто они это говорят.

- А ты утверждаешь, что их знаешь?

- Утверждаю.

- Что с обоими с ними - с атаманом и есаулом - даже была близка?

- Известно...

- Стало быть, ты дурного поведения?

- Какая уж есть, такая и живу, - отвечала Лизавета, слегка улыбнувшись.

- Что же, у тебя есть муж?

- Муж есть, и свекор, и свекровь.

- Может быть, тебе жить у них было плохо?

- Какое же плохо? Так, как у всех баб, - отвечала Лизавета и как будто бы сконфузилась при этом немного.

- А мужа ты любишь?

При этом вопросе Лизавета явно уж покраснела.

- Люблю! - протянула она.

- А что он - старый али молодой?

- А кто его знает - средственный.

- А собой красив?

- Ничего, красив!

- Позовите атамана! - крикнул Вихров.

Через несколько мгновений вошел атаман.

Он сначала поклонился Лизавете. Лицо его явно выражало, что он ее не знает. Она тоже ему поклонилась и при этом слегка усмехнулась.

- Знаешь ты ее? - спросил Вихров атамана.

Тот еще несколько времени пристально посмотрел на Лизавету.

- Никак нет-с, сударь! - отвечал он.

- А она говорит, что тебя знает, - сказал Вихров.

- Не знаю, где она меня знала, - отвечал атаман и пожал даже от удивления плечами.

- Как же не знаю, - знаю, - отвечала Лизавета с не сходящей с уст улыбкой.

- Знает так, что и любовницей твоей была; была ведь? - спросил Вихров Лизавету.

- Была-с, - проговорила она и при этом опять заметно сконфузилась.

- И любовницей даже была - здравствуйте, мое вам почтение! - произнес шутя и с удивлением атаман.

- Что же, не была? - спросил его Вихров.

- Какое, сударь, помилуйте! Как же она любовницей моей могла быть, коли я и не видывал ее?

- Нет, врешь, шалишь, видывал! - подхватила бойко Лизавета.

- Ну, где же я тебя видывал, где? - начал как бы увещевать ее атаман. Я, дура ты экая, в душегубстве повинился; пожалел ли бы я тебя оговорить, как бы только это правда была?

Лизавета слушала его стоя, отвернувшись к окну и смотря на улицу.

- Позовите теперь Сарапку, - сказал Вихров, чтобы с обоими разбойниками дать Лизавете очную ставку.

Тот вошел и никакого, в противоположность атаману, внимания не обратил на Лизавету.

- Ты знаешь ее? - спросил его Вихров.

- Нет, - отвечал Сарапка, не глядя на Лизавету.

- Вот видишь, и этот говорит, что тебя не знает.

- Да хоть бы они все говорили, - не сказывают, запираются.

Атаман усмехнулся.

- Есть нам из-за чего запираться-то, - начал он, - ну, коли ты говоришь, что у нас была, - где же ты у нас была?

- В лесу! - отвечала Лизавета.

- Да ведь лес велик! Кое место в лесу?

- На хуторе барском!..

Атаман с удивлением пожал плечами, а Сарапка при этом только исподлобья на нее взглянул.

- Что ж ты делала у них? - спросил уж ее Вихров.

- Пила, разговаривала с ними.

- О чем?

- Они спрашивали, кои у нас мужики богаты, чтобы ограбить их; я им сказывала.

- А они что тебе рассказывали?

- Рассказывали, что бабу около нашего селенья убили.

- Было это? - спросил Вихров атамана.

- Было, точно-с. Вон он и убил! - отвечал атаман, показывая головой на Сарапку.

- Так ты стоишь на своем, что была с разбойниками в согласии? - спросил Вихров Лизавету.