Евгения откинулась на спинку кресла и тихонько вздохнула.

– Алекс уже уехал. Твоя машина будет на стоянке у работы. Переночуешь здесь, в доме нет недостатка в спальнях.

Яна посмотрела на нее, в наступающих понемногу после заката сумерках было непонятно, то ли Евгения покраснела, то ли это загар создавал такое впечатление.

– Но ты права, – продолжила босс, – нам действительно надо поговорить.

– О вчерашнем? – уныло отозвалась девушка.

– Нет. Об этом мы поговорили вчера и все выяснили. Я хотела поговорить с тобой о правде.

– Сейчас? – удивилась Яна.

– Ну, а когда? На работе мы работаем, да еще завтра у Эли день рождения, а в выходные мне придется уехать. Прошло почти две недели после рафтинга, а у нас так и не нашлось времени: мне рассказать, а тебе – выслушать.

Яна кивнула.

– Только пойдем в дом. Становится прохладно, – Евгения зябко передернула плечами.

– А может, оденемся потеплее и останемся на улице? – нерешительно попросила помощник.

Евгения достала телефон и негромко сказала в трубку несколько фраз по-французски.

– Жаклин сейчас принесет нам пледы. И давай переместимся к пруду. Вечером там более уютно.

К водоему вела посыпанная гравием дорожка, по бокам освещаемая миниатюрными светильниками, всего лишь сантиметров на десять возвышавшимися над подстриженной травой. «Разумеется, на солнечных батареях, производимых собственным светотехническим заводом, экологично и практично», – машинально отметила по дороге Яна.

У пруда оказались такие же кресла, как и на веранде; горничная появилась почти мгновенно, неся под мышкой два одинаковых клетчатых шерстяных пледа. Яна с наслаждением укуталась в свой и удобно устроилось в кресле. Выбранное Евгенией место действительно оказалось уютным, несмотря на опускавшиеся на сад сумерки: прямо посередине пруда и на нескольких яблоневых деревьях, стоявших чуть в отдалении, были укреплены небольшие светильники; освещенная дорожка и подсвеченное крыльцо создавали ощущение комфортной близости дома, и Яне было приятно смотреть на отблески огоньков на ровной водной глади. Она ни о чем не спрашивала Евгению, ожидая, когда та сама начнет свой рассказ: что-то подсказывало девушке, что их разговор будет продолжительным и непростым.

– Я родилась в семье талантливых и успешных ученых. И отец, и мать были уже в возрасте, поэтому долго думали, прежде чем решились меня родить, – Евгения произносила слова тихим ровным голосом и не отрывала взгляд от кончиков своих голубых мокасин. – Может, так бы и не отважились, если бы не настойчивые уговоры моей старшей сестры, которая все время просила брата или сестренку.

– У тебя есть сестра? – удивилась Яна.

Евгения вздохнула.

– Я все тебе расскажу… по порядку. Светлане было уже двенадцать, когда я родилась. Это приличная разница, но мы всегда были очень близки, как и должны быть родные люди. Родители все время пропадали на работе, которой были очень увлечены, поэтому сестра стала мне и другом, и няней, и даже в какой-то степени заменила мать. Когда НИИ, где трудились родители, стал приходить к краху, они сразу начали оформлять документы на выезд за границу, и даже выбирали, куда уехать – их приглашали серьезные люди из разных стран.

Родители не имели отношения к оборонке, но все равно процесс оформления выезда занял целый год. И этот год был непростым. Родителей никогда не было дома, Светлана училась в аспирантуре и тоже вечно пропадала то в институте, то в библиотеке. В магазинах не стало продуктов, и озлобленные люди – в основном ученые закрытого городка, где мы жили – стояли в очередях за водкой и хлебом, ругали власть и строили планы, куда переехать. Я была еще ребенком, и, когда мы, наконец, уехали – сначала в Орлеан, а потом в Марсель, то мои воспоминания о родине постепенно размылись и превратились в грязное серое пятно: длинный хвост очереди в магазине, угрюмые лица, конфеты по праздникам… Мне потом никогда не хотелось вспоминать об этом и тем более возвращаться сюда.

– Ничего себе, – пробормотала Яна, с возрастающим интересом рассматривая босса. – Но ведь это ты сейчас здесь, рядом со мной, в средней полосе России, укрывшись пледом, сидишь в кресле около пруда, в твоей собственной усадьбе?

– Не совсем я, – загадочно ответила Евгения. – Не та, что была раньше.

Они посмотрели друг другу в глаза, но почти сразу обе отвели взгляд. «Когда она уставится вот так, то очень походит на булгаковскую Маргариту… И даже в сумерках видно, что глаза зеленые и бездонные, как у ведьмы». Яна боролась с собой, чтобы снова не повернуться к боссу и не продолжить ее рассматривать; ей казалось, в этом было что-то неправильное, то есть не в том, чтобы рассматривать, а в таком сильном иррациональном желании это сделать. И еще ее очень заинтересовала вся эта история. При всей видимой открытости и доброжелательности Евгения всегда казалась ей загадкой, скрывавшей в своей душе, может быть, не меньше тайн, чем сама Яна. И это делало ее рассказ еще более значимым. «Кем бы ни была эта Таисия и что бы на самом деле за этим ни скрывалось, мне действительно стоило всё тогда вынести… ради этой драгоценной исповеди», – подумала помощник.

Евгения скрестила руки на груди, но потом спрятала их под плед, прежде чем продолжить рассказывать.

– Я не была примерным ребенком, а подростком стала и вовсе трудным. Конечно, Светлана старалась уделять мне внимание, да что там, почти все свободное время она отдавала мне одной, даже когда стала работать и о ней заговорили как о подающем огромные надежды молодом ученом. Но проблема в том, что этого свободного времени у нее почти никогда не бывало. Как и родители, она работала на стыке наук: биология, физика, химия. И тоже, как и родителей, ее не раз приглашали работать в США, но она отказывалась. Она вообще всегда мечтала вернуться в Россию.

Не могу сказать, что я плохо училась, природа на мне не отдохнула. Но именно потому, что мне все давалось очень легко, у меня оставалась куча свободного времени, и, поскольку я всегда была предоставлена самой себе, то, перечитав полностью огромную родительскую библиотеку, я начала использовать свое время не лучшим образом: связалась с плохими ребятами и стала ночами пропадать на улице, иногда забывая потом посетить занятия. Родители… они всегда очень гордились Светланой и, как мне казалось с самого детства, очень редко вспоминали, что у них есть еще одна дочь.

Это звучит странно, но так оно и было, ведь они были просто помешаны на работе. А когда я стала вести себя… неподобающим образом, то они… заметили меня, да, но только, чтобы сразу начать стыдиться. И когда директор школы позвонил отцу и поинтересовался, когда же он увидит «мадемуазель Эжени», то родители впали в ярость. Даже Светлана не смогла меня защитить, ее просто не пустили ко мне, и я оказалась под домашним арестом, а потом меня отправили в закрытую школу-интернат.

Евгения замолчала, снова рассматривая свои мокасины, уже теряющие цвет в подступавшей темноте. Яна недоверчиво смотрела на нее, не в силах пока до конца принять такую правду о своем боссе. Представить, что ее идеальный руководитель, всегда такая правильная, помешанная на благотворительности, толерантная и безупречно разбирающаяся в бизнесе, когда-то прогуливала уроки, гуляла в дурной компании, конфликтовала с родителями – это было непросто.

– Но они навещали там тебя? – тихо спросила девушка.

– Родители – нет; мы виделись, только когда я приезжала на каникулы. Знаешь, еще когда мы жили вместе, то я часто слышала их разговоры. Родители и дома были способны говорить лишь о своей работе, так вот, мне иногда доводилось слышать, как они что-то обсуждали, а потом приходили к выводу, что какой-то их проект бесперспективный и что его надо закрыть. И когда я оказалась в этой школе, то очень явственно представила, как родители могли принять это решение…

Например, отец мог бы достать из микроволновки разогретый сэндвич и, как обычно, не отрывая глаз от свежего номера «Science», сказать: «О, Наталья, смотри-ка, Морган все-таки собрался и опубликовал свою статью со всеми выкладками! Великолепно, посмотрим, что теперь скажет в ответ Менкель, это же ставит его в глупое положение со своей последней гипотезой! Кстати, Женя совсем отбилась от рук. Я начинаю находить, что это был изначально ошибочный проект. Что скажешь?»