– Так нечестно, ты меня сбиваешь с толку этим своим взглядом! – возмутилась она.

– Вот как? – невинно удивилась Евгения, продолжая пристально смотреть на нее.

Яна потерла виски, она и в мыслях ни на секунду не допускала, что может проиграть и оказаться завтра в неустойчивом каяке на бурной реке, но… никаких дельных соображений по-прежнему не появилось, и это явно читалось на ее лице. Липатов трагически закатил глаза, не скрывая, что болеет в этом споре за помощника. «Тут есть и правда что-то сверхъестественное… как от ее взгляда у меня испарились все толковые мысли», – Яна ощутила, что начинает сильно нервничать от затянувшейся паузы. Ей вспомнился забавный анекдот про блондинку и холодильник, но он точно попадал в категорию «дискриминация», следовательно, не подходил под условия пари.

Внезапно ее взгляд упал на широкий охотничий нож, воткнутый Паниным в землю прямо перед собой, и одно неуверенное воспоминание все-таки посетило ее голову. «Это далеко не самый смешной анекдот, который я слышала, но все же он лучше позорного молчания», – подумала девушка и откашлялась, готовясь его рассказать.

Евгения переменила позу, в свете костра было отчетливо видно ее выражение лица – серьезное и уже чуть скучающее.

– Значит, так, – неуверенно начала Яна. – Приходит к врачу мужик с ножом, торчащим между лопаток. Врач его спрашивает: «Что, очень больно?» А мужик отвечает: «Только когда смеюсь».

Выражение лица Евгении абсолютно не изменилось, она выждала паузу и уточнила:

– Это все? Тогда объясни, пожалуйста, в чем юмор?

– Э-э-э… Ну как в чем… Вообще-то люди с ножом, воткнутым между лопаток, обычно не смеются. И обычно им очень больно.

– Значит, мужик умственно неполноценный? Или у него понижен болевой порог? – уточнила Евгения.

– Нет, он вполне полноценный, – попыталась вывернуться помощник.

– И что тут смешного? И потом, тебе не кажется, что воткнутый между лопаток нож нарушает условие о том, что в анекдоте не должно быть упомянуто насилие?

Яна прикусила губу, после чего предприняла новую попытку защиты:

– Это же осталось за рамками, сцена насилия… потом, может, он сам упал на нож.

Евгения посмотрела на нее со снисходительной жалостью и повернулась к огненно-рыжему секретарю:

– Юля, кто, по твоему мнению, победил?

На секретаря было жалко смотреть, все ее лицо выражало смертельную муку, но все же она собралась и нерешительно ответила:

– Ян, извини, но мне, кажется, Евгения победила.

Босс осмотрелась с видом триумфатора, а Яна испытала огромную досаду на себя, что увлеклась спором на столь невыгодных для себя условиях.

Яна проснулась в отвратительном настроении. Ее голова слегка гудела от недосыпания и выпитого накануне алкоголя. И еще девушке было очень неуютно от мысли, что придется провести почти целый день наедине с Евгенией, на каяке, управлять которым она совершенно не умела. Правда, мышцы, казалось, были в полном порядке. Тут она вспомнила, какой ценой этому обязана, бросила взгляд на рыжие локоны спящей рядом девушки и ощутила, что снова краснеет. Да, если бы у нее был выбор, то она точно предпочла бы боль в мышцах.

Ночью «световцы» засиделись допоздна, оря все походные песни, какие только могли вспомнить. Яна, заговорщицки переглянувшись с Паниным, сказала Юле, с которой они делили палатку, что устала и пойдет спать. Но на самом деле она свернула немного в другую сторону, где должен был ночевать Сергей; тот появился буквально через минуту и начал делать ей вполне профессиональный массаж. Панин очень старался, очевидно, прекрасно понимая, каким непростым будет для нее завтрашнее испытание на реке.

Спустя полчаса почти счастливая, не ощущая ни боли, ни напряжения в мышцах, Яна выбралась из его палатки и остановилась у входа, пытаясь сориентироваться, в каком направлении расположено ее временное жилье. Но не успела она сделать и шага, как попала под свет фонарика, и требовательный Юлин голос попросил ее объяснить, что именно она тут делает. Девушка замялась, вспомнив просьбу Панина не раскрывать его дополнительных талантов, и секретарь моментально закрыла эту тему. Как, впрочем, и все другие темы, практически перестав поддерживать разговор. Яна запоздало поняла, как вся эта ситуация выглядела со стороны, но, увидев, что Юля с суровой решимостью упаковывается в спальник, решила отложить объяснение на потом.

Девушка тихо оделась и выскользнула из палатки. Посуду вчера в потемках помыли кое-как, и сегодняшние дежурные под командой Карасевой занимались сейчас тем, что перемывали ее. На костре уже варилась каша на сухом молоке, значит, до побудки оставалось совсем недолго.

После общего подъема и завтрака «световцы» быстренько собрали палатки. Рафты, а также каяки – двухместный Евгении и одноместный, на котором плыл экстремал Николаев из управления организации продаж – снова были стащены с высокого берега к воде. Наблюдая за стремительным течением, Яна ощутила себя очень неуютно.

– Если перевернетесь, то ничего страшного, ведь на вас будут жилеты, шлемы, – Панин, как всегда, пытался поддержать ее.

Девушка молча кивнула, понимая, что никто не виноват в возникшей ситуации, кроме нее самой. Не стоило будить зверя, каким Ольховская становилась, когда ей приходилось обороняться. Раньше Яна видела босса такой лишь изредка, как правило, на переговорах, если той приходилось жестко отстаивать свою позицию, но Евгения никогда не вела себя так со своим помощником. Впрочем, раньше и Яна не позволяла себе разговаривать с ней таким образом, как вчера.

Она покорно позволила затянуть на себе ремни жилета, выслушала краткий инструктаж Алекса, и села в каяк позади Евгении. Той, видимо, не терпелось отплыть, и они возглавили сплав.

Характер реки заметно изменился по сравнению со вчерашним днем. Накануне они плыли по равнине, где течение реки было медленным, и «световцам» приходилось сильно налегать на весла, чтобы быстрее продвигаться вперед. Берега были пологими, поросшими густым, преимущественно хвойным, лесом, лишь изредка прерываемым маленькими глухими деревушками в несколько деревянных домов. Хотя под вечер, метров за двести до места их ночлега, течение реки заметно ускорилось. Тогда это сильно порадовало уставшую от гребли девушку. Но сегодня, когда вместо устойчивого рафта под ней был вертлявый каяк, Яна испытывала тревогу.

Изменился и ландшафт берегов: они стали гораздо выше, а деревни перестали попадаться совсем. Высокие ели и сосны, окаймлявшие берег, усиливали иллюзию, что они плывут по дну глубокого каньона.

– Алекс рассказал тебе об эскимосском перевороте? – спросила Ольховская, после того как они полчаса проплыли в полном молчании.

– Что? – не сразу отозвалась Яна, полностью поглощенная контролем над сохранением устойчивости их лодки.

– Ты умеешь делать эскимосский переворот?

– Нет… Я первый раз взяла вчера в руки весло, – призналась девушка.

– А-а… Странно.

– Что странно?

– Ну… После вчерашнего я уж подумала, что нет на свете вещей, которые ты не умеешь делать.

– Что ты имеешь в виду? – насторожилась Яна.

– Твою игру на гитаре, то, как ты поешь… как мастерски рассказываешь анекдоты…

Яна, сначала приятно удивленная комплиментами босса, при последнем замечании снова напряглась и кинула в спину Евгении испепеляющий взгляд. Лицо Ольховской она видеть не могла, но была уверена, что усмешка находится сейчас на своем привычном месте. Прежде, чем она успела придумать хлесткий ответ, Евгения весело произнесла:

– Судя по тому, как нас сейчас потащило, эскимосский переворот мы с тобой попробуем еще вон до того мыса!

Помощник испуганно посмотрела вперед. Песчаный мыс белел метрах в пятидесяти ниже по течению, скрывая за собой очередной изгиб своенравной речки, и их лодка стремительно приближалась к нему.

– Держи весло крепче, – предупредила Евгения.

– Но я ничего не знаю об эскимосском перевороте! – возразила в панике Яна.