— Этот мистер Дэрти… Дэрси… как его? — подхватила мисс Энсделл.

— Ну нет. Этот тоже тюфяк. И ни капельки не интересен. Но у нас есть один… Голспи… Он недавно приехал…

— А, знаю. Но ты как будто говорила, что он противный.

— Так оно и есть, — поспешно согласилась мисс Мэтфилд. — Я и не говорю, что он мне нравится. Он хамоват, и вид у него такой… Наружность, во всяком случае, какая-то странная. Но это человек с характером, такой сделает что захочет, не спрашивая ничьего позволения. Только это я и хотела сказать. Разумеется, во всем другом даже бедняга Бертли (он совсем не так уж плох) стоит сотни таких, как этот Голспи. Вообрази себе — появиться где-нибудь в ресторане с таким кавалером! — При этой мысли мисс Мэтфилд громко расхохоталась.

Они еще поболтали о том о сем, потом начали зевать, поболтали еще, но уже вяло, стали зевать чаще и, наконец, расстались и легли спать.

На другое утро мисс Мэтфилд проснулась со смутным ощущением, что ее ждет что-то приятное, даже радостное. Но что? Ах да, Нормен Бертли! Вот в чем дело! Она ничего другого не могла припомнить и была несколько разочарована, даже немножко сердилась на себя, когда оказалось, что радостное ощущение вызвано всего только предстоящей встречей с Норменом. Вот какой серенькой стала ее жизнь!.. Было время, когда Нормен Бертли ее только смешил. Когда же он начал всерьез ухаживать за ней, она решительно оттолкнула его. После этого он остался только внимательным поклонником, появляясь изредка и случайно и с грустью исчезая снова, и она тогда стала лучше относиться к нему. А сейчас уже одна мысль о том, что они проведут вместе вечер, смутно волнует и радует ее! Как глупо! Нет, печально. Нет, просто возмутительно.

Но еще раньше, чем она успела доехать до конторы, настроение ее совершенно изменилось. Ничего в этом нет возмутительного. Все хорошо и естественно. Нормен Бертли вполне приличный молодой человек, она ему нравится, он восхищается ею, а быть может, даже влюблен. И она имеет полное право радоваться встрече с ним, встрече с кем угодно — все лучше, чем ходить в театр с девицами из общежития, которые покупают последние места в партере и приносят с собою бутерброды. Автобус № 13, грохоча в легком тумане, как будто соглашался с нею, намекал, что она слишком горда, и заявлял, что он лично, как и подобает представителю здорового духом простонародья, берет от жизни все, что может. На улицах Сити тоже стоял легкий туман, начиналось сырое желтое утро. В конторе первые два часа все безбожно зевали и раздражались из-за каждого пустяка. Такое уж было утро. Во второй половине дня стало немного уютнее, но очень скучно, и время тянулось медленно, плелось к половине шестого, как оглушенный ударом слон. У мисс Мэтфилд работы оказалось немного: мистера Голспи целый день не было в конторе, а он-то всегда и заваливал ее работой. Мистер Дэрсингем, красневший и потевший от смущения, когда мисс Мэтфилд холодно смотрела на него и с какой-то иронической покорностью ожидала каждой следующей вымученной фразы, предпочитал диктовать свои письма маленькой Поппи Селлерс, которая, как он справедливо предполагал, считала его большим человеком и настоящим джентльменом. Единственным развлечением за весь день был момент, когда бедный мистер Смит, воротившись из банка, с важным и суетливым видом пытался пересказать им забавный анекдот, слышанный им, и никак не мог вспомнить самого главного. Трогательный старик этот мистер Смит! Потом опять тянулись бесконечные пустые часы, и желтые пряди тумана словно заползали в душу. Но зато сегодня удалось рано уйти из конторы, а в Бэрпенфилде, переодеваясь к обеду, она хорошо вымылась в ванной, извела целые тонны горячей воды.

Когда ей сказали, что мистер Бертли дожидается внизу, она была уже совсем одета. В коридоре столкнулась с Керси, одной из тех нудных старух, которые вечно бродили с чайниками. Бедняжка относилась ко всем благожелательно, но у нее была отвратительная привычка говорить вещи, которые действовали удручающе.

— Алло, Мэтфилд, — протянула она. — Идете куда-нибудь? Вот это правильно. Надо же иной раз повеселиться, не так ли? Отлично делаете, милочка.

Керси говорила это неизменно всякий раз, когда видела, что мисс Мэтфилд приодета и собирается уходить. Если же она встречала ее в домашнем платье, у нее была наготове другая фраза: «Сегодня сидите дома, да, Мэтфилд? Я так и подумала. Что же, нельзя развлекаться каждый вечер, не так ли, милочка?» И мисс Мэтфилд уходила, оставляя в коридоре, уныло сгорбившуюся Керси с ее чайником. Выходила ли она куда-нибудь в этот вечер или оставалась дома, все равно, — старуха успевала испортить ей настроение. Словно ее собственное жуткое будущее говорило с нею устами этой несчастной.

Нормен Бертли ожидал ее в комнате отдыха. Он казался здесь очень высоким, неуклюжим и, видимо, чувствовал себя неловко. У камина собралась обычная компания — две-три веселые разбитные девчонки, а среди них томно восседала Ингльтон-Додд. Ингльтон-Додд была полная дама лет сорока, с гладко зачесанными волосами, странным, очень белым лицом и мужским басом, в простом строгом платье полумужского покроя. Говорили, что она богаче всех в общежитии, и у нее был собственный маленький автомобиль, очень хороший, о котором она постоянно говорила. Когда вошла мисс Мэтфилд, она рассказывала что-то не то о нем, не то о каком-то другом автомобиле.

— Это оказался настоящий идиот, — говорила она своим густым басом. — Я велела ему осмотреть магнето. «Отрегулируйте магнето, — говорю я ему, — и все будет в порядке. Прежде всего почистите немного вот эти места». И что вы думаете? Он вынул магнето и стоит и смотрит на него как баран на новые ворота.

— Замечательно! — воскликнула одна из веселых девчонок. Все они находили Ингльтон-Додд «страшно шикарной» и вполне современной женщиной.

— «Ну-ка, давайте его сюда», — говорю я и вырываю у него из рук магнето. Потом вызываю заведующего. «Послушайте, — спрашиваю, — у вас тут есть кто-нибудь, кто умеет регулировать магнето?» Вам надо было видеть его физиономию!

Ужасное существо! Ей бы следовало видеть в этот момент физиономию Нормена Бертли. Он смотрел на Ингльтон-Додд как загипнотизированный, с отвращением, ясно написанным на его простодушном и выразительном лице. Когда вошла мисс Мэтфилд, он смущенно поздоровался с ней и, пожимая ей руку, уронил шляпу. Руки у него были влажные и горячие, на покрасневшем лбу блестели капельки пота. Он нисколько не изменился, только теперь носил очки без оправы, да еще его желтоватые усы стали как-то заметнее на лице. Хотя Нормен Бертли был на год или на два старше мисс Мэтфилд, он сохранил гораздо больше наивности, неиспорченности, к тому же, редко бывая в Лондоне, он чувствовал себя здесь неуверенно. Поэтому мисс Мэтфилд обращалась с ним покровительственно, как старшая.

— Как поживаете, Лилиан? — сказал он, робко улыбаясь. — Выглядите вы прекрасно.

— Разве? А я этого что-то не замечаю. И чувствую себя прескверно.

— Неужели? — Он испуганно посмотрел на нее. — А что с вами? Надеюсь, вы ничем не больны? К доктору обращались?

Это явное беспокойство о ней, казалось, должно было ей быть приятно и даже очень лестно. Но его вопросы, требовавшие четкого ответа, только раздражали ее. В Бэрпенфилде как-то разумелось само собой, что человек может почти постоянно чувствовать себя скверно, хотя бы он не был, собственно, ничем болен, что можно почти не выходить из состояния полного изнеможения, нервного переутомления и балансировать на грани чего-то страшного. Мисс Мэтфилд забыла, что ее простодушный гость из провинции ничего не знал об этом.

— Нет, я, кажется, ничем не больна, — возразила она, желая переменить тему. — Ну что, пойдем? Куда вы хотите меня вести, Нормен? Есть у вас какой-нибудь определенный план? — Она шагнула к дверям.

— Нет, я ничего еще не придумал. Пожалуй, следовало заранее посоветоваться с вами, да вот не успел. Говорят, на этой неделе очень хорошая программа в «Колладиуме», так что я взял два билета на второй сеанс. Вы любите бывать в мюзик-холлах?