— Да, там бывает занятно. Все зависит от того, какая программа.

— Один человек, с которым я разговаривал в гостинице, сказал мне, что сегодня программа очень интересная. Вот я и взял билеты. Но если вам не хочется туда, так их, пожалуй, можно сбыть, как вы думаете?

— Нет, нет, я пойду с удовольствием, — заверила его мисс Мэтфилд. Они уже шли вниз, по направлению к Финчли-роуд.

— Вот и отлично. А что касается обеда, — продолжал Бертли, добросовестно стараясь как можно лучше выполнять обязанности кавалера, — так нам, пожалуй, лучше всего поехать в Сохо. Старый Уорвик — он директор нашего Честервернского сельскохозяйственного колледжа и часто бывает в Лондоне — говорил мне, что там есть хороший ресторанчик, французский или итальянский, публика там немного богемная, но кормят отлично. Я записал название и адрес. Сейчас посмотрю. Так, если вы не возражаете, поедем туда.

— Хорошо, — согласилась она без особого восторга. (Некоторые из этих ресторанов в Сохо были мало привлекательны, и на мнение «старого Уорвика» из Честерверна вряд ли можно было положиться.) — Так едемте, а отыскать в своей книжке адрес вы можете по дороге. Скорее, а то пропустим автобус.

— Стоит ли ехать автобусом? — сказал Бертли с видимым облегчением. — Может быть, возьмем такси…

— Нет, доедем и в автобусе.

Разумеется, было бы гораздо лучше взять такси. Она любила ездить в такси. И если бы мистер Бертли настоял на том, чтобы ехать в такси, быть может — кто знает? — вечер кончился бы иначе.

И вот опять тряска в автобусе вниз по длинному откосу, мимо неожиданно сверкнувшего на повороте Суис-Коттеджа, мимо стилизованно-мрачного Сент-Джонс-Вуд и Бэйкер-стрит, напоминавшей сейчас серию занимательных картинок, мелькающих в стереоскопе. По дороге мисс Мэтфилд и Бертли разговаривали мало, потому что автобус был битком набит и шум стоял невозможный. Но Бертли прокричал несколько вопросов насчет клуба и Ингльтон-Додд (которая внушила ему ужас), о конторе, о родителях Лилиан, и она отвечала ему, если и лаконично, то, во всяком случае, вежливо. Повеселела она только, когда они приехали в Сохо. У нее сохранились, правда, несколько печальные воспоминания о здешнем табльдоте, и она достаточно давно жила в Лондоне, а потому относилась скептически к романтической славе Сохо, прибежищу богемы, но и она не могла устоять против своеобразного очарования этого места, чуждой обстановки, мельком увиденной в окно, витрин, в которых красовались разные заморские деликатесы, узкогорлые итальянские фляжки с кьянти, пачки длинных манильских сигар, против красочных и примитивных украшений, звуков чужеземной речи, смуглых лиц девушек, которые высовывались из окон первых этажей. Давно она не бывала на Олд-Комптон-стрит. Очутившись здесь снова, она вздохнула, томимая жаждой необычного. И весь этот вечер начинал принимать характер необычайного приключения, пока они разыскивали ресторан старого Уорвика. Но при самом страстном желании невозможно было преобразить Нормена Бертли, только что вышедшего из стен Честервернского сельскохозяйственного колледжа, в романтического героя, отважного искателя приключений.

Наконец они отыскали ресторан, о котором говорил старый Уорвик. Невозможно было определить, французский это ресторан, или итальянский, или венгерский, или даже испанский, но он был, несомненно, не английский, заведение интернационального типа, точно учрежденное Лигой Наций. Не успел Нормен взяться за ручку двери, как человек романской расы и весьма свирепого вида, с длинными усами и квадратной челюстью, распахнул перед ними эту дверь так широко и так стремительно, что их словно ветром внесло внутрь. В маленьком ресторане было тепло и пахло масляной краской. Лампочки были обернуты гофрированной цветной бумагой. Кроме Нормена и мисс Мэтфилд, здесь обедало еще только четыре человека — две старообразные девицы, с усталым и безнадежным видом жевавшие что-то в дальнем углу комнаты, и забавная пожилая чета, расположившаяся под самым окном. Свирепый иностранец примчал Нормена с его дамой к крохотному столику, сунул им меню, потер руки, убрал с соседних столов все приборы, потом поставил их на место, опять потер руки и после этого внезапно утратил всякий интерес к вновь прибывшим, как будто его обязанности заключались только в том, чтобы втащить гостей внутрь, усадить за стол и создать иллюзию быстрого обслуживания, раньше чем они успеют передумать и уйти в другое место.

— Весь обед обойдется в три с половиной шиллинга, — сказал Нормен, подняв глаза от меню, которое он изучал. — Удивительно, как они здесь умудряются… Ну, что вы получите за эти деньги в английском ресторане? Ничего съедобного, ручаюсь. А вот иностранцы умеют… Они большие мастера стряпать. Так давайте обедать, а?

Мисс Мэтфилд ответила «давайте» и стала несколько скептически осматриваться по сторонам, пока Нормен отдавал распоряжения только что появившейся у их стола официантке, очень высокой и толстой девушке с мучнисто-белым лицом. Пожилая чета у окна имела теперь еще более странный вид: муж казался раскрашенным, жена — лакированной, и не верилось, что они способны есть, как все. Легче было вообразить, что они питаются деревом и краской.

Заказав обед, мистер Бертли тоже стал осматриваться, видимо, стараясь запомнить колоритные детали, чтобы описать их потом своим коллегам в Честерверне. А покончив с осмотром, радостно поглядел сквозь очки на свою даму.

— Ужасно люблю знакомиться с разными любопытными типами, — сказал он шепотом. — И уже хотя бы потому такое местечко, как Сохо, для меня — истинная находка. Старый Уорвик предсказывал, что мне тут очень понравится. Он когда-то пережил в Сохо много забавных приключений. Я постараюсь вспомнить кое-что из того, что он рассказывал мне по вечерам за трубкой.

Мисс Мэтфилд равнодушно осведомилась, что за человек мистер Уорвик, и в то время как Нормен отвечал ей, девушка принесла им две половинки грейпфрута, сок которого, видимо, уже раньше пошел в употребление. Не успели они поговорить об Уорвике (мисс Мэтфилд пришла к заключению, что он просто старый осел), как им подали какой-то подозрительный густой суп, с виду напоминавший гуммиарабик, но без его специфического запаха.

Мисс Мэтфилд с трудом проглотила три ложки и с ужасом посмотрела в свою тарелку. Там плавало что-то темное, маленькое, раздавленное. Она различила ножки. Рывком отодвинула тарелку.

— В чем дело, Лилиан? Вам не нравится суп?

Она указала ложкой на посторонний предмет в супе.

Мистер Бертли наклонился через стол и уставился на него сквозь очки.

— Да неужели!.. Клянусь Богом, это… Неужели? Ах, как это неприятно. Беда с этими иностранцами. Как вы думаете, сказать им?

— Если вы не скажете, так я скажу, — объявила мисс Мэтфилд с негодованием. — Какая мерзость!

Но сказать было некому. Даже свирепый усач исчез куда-то. Можно было подумать, что вся прислуга спряталась на кухне. Мисс Мэтфилд окончательно убедилась, что инстинкт, как всегда, не обманул ее: Нормен выбрал премерзкий ресторан. В довершение всего она была очень голодна, потому что мало ела за завтраком.

Третьего представителя здешнего персонала, которого они наконец узрели, бранить за суп было явно бесполезно, ибо этот древний и угрюмый чужеземец ведал только винами. Подойдя к мистеру Бертли (который в эту минуту довольно безуспешно пытался рассказать какой-то смешной случай в их колледже), он протянул ему карточку вин, изукрашенную следами грязных пальцев, и с апатичным видом ожидал распоряжений.

— Ага! — воскликнул мистер Бертли с шумной веселостью. — Давайте выпьем чего-нибудь, хорошо? Как по-вашему, одолеем целую бутылку? Я думаю, одолеем. Да, решено, возьмем целую бутылку. Теперь посмотрим, что у них есть. Вы какое будете пить, Лилиан, — красное или белое? Мне все равно, выбирайте вы.

— Пожалуй, лучше красное. Например, бургундское.

«Оно больше насыщает, — подумала она. — В конце концов, если поесть хлеба с маслом и запить бургундским, то можно будет заглушить голод». На обед она уже не надеялась.