— Если понимаете, значит, понимаете больше, чем я. А это мне не нравится. — Он кончил подписывать бланки и поднял глаза. — Вы дрожите?

— Разве? Я и не заметила. Здесь действительно очень холодно, — призналась мисс Мэтфилд. Она не снимала теплого пальто, но маленькая гостиная была нетоплена, а с реки тянуло колючим холодом.

— Мы кончили, и вы можете идти, — промолвил мистер Голспи, глядя на нее. — Но если хотите послушаться доброго совета, выпейте на дорогу чего-нибудь, чтобы согреться. Иначе вы рискуете простудиться.

Это был новый, неожиданный для нее поворот в настроении мистера Голспи. Она чуть не засмеялась ему в глаза.

— Если буфетчик не ушел, я могу раздобыть для вас чаю, — продолжал он. — Здесь мало любителей чая, но готовят его хорошо. Или, может, кофе хотите? Найду ли я только этого парня — вот в чем весь вопрос. — Он встал, протягивая ей подписанные бланки.

— Пожалуйста, не беспокойтесь, мистер Голспи. Здесь сейчас, наверное, все очень заняты. Я лучше пойду, спасибо. Я могу по дороге в контору зайти куда-нибудь и выпить чаю.

— Нет, вам необходимо выпить до ухода. Вот вы как дрожите! Выпейте капельку этой штуки. — Он указал на высокую бутылку. — Она вас согреет. Я тоже выпью за компанию. — Он налил бесцветную жидкость в два стаканчика.

— Я, право, не знаю… А что это такое?

— Водка. Ее очень любят на иностранных судах.

Водка! Она подняла стакан и понюхала. Она никогда еще не пробовала водки, не видела ее даже, но в ее воображении этот напиток связывался с какими-то обрывками из прочитанных романов, и то, что ее здесь угощали водкой, было достойным завершением увлекательного приключения, посланного ей судьбой. Она уже воображала, как будет рассказывать о нем в клубе. «А потом меня угощали водкой. Можешь себе представить, сижу в каюте и лью в себя водку, как настоящий пьяница. Ужасно весело было!»

— Ну, смелее, мисс Мэтфилд, — сказал мистер Голспи, поглядывая на нее из-за поднятого к губам стакана. — Пейте залпом, до дна. Ваше здоровье! — И он одним движением опрокинул в рот все содержимое стакана.

— Что ж, я выпью, — воскликнула она, поднимая свой. — Что говорят при этом? — Она храбро выпила стакан, как и мистер Голспи. Первую секунду она ничего не ощущала, только специфический вкус анисового семени, пока жидкость была у нее на языке. Но потом в горле сразу словно разорвалась зажигательная бомба, и огонь разлился по всему телу. Она ахнула, засмеялась, закашлялась — все сразу.

— Ого, да вы молодчина, мисс Мэтфилд. Вы это шикарно проделали, честное слово! Давайте выпьем по второму разу. За удачу! — Он снова наполнил стаканы.

Ее несли и колыхали теплые волны. Это было очень приятно. Она взяла стакан и нерешительно посмотрела на мистера Голспи.

— А я не опьянею? Если вы меня напоите, я не смогу написать ваши письма, так и знайте.

— Не беспокойтесь, — возразил он, дружески ухмыляясь, и потрепал ее по плечу. — От двух стаканчиков вы не захмелеете, и к тому времени, когда приедете обратно на улицу Ангела, будете трезвы как стеклышко. Она вас только согреет и подбодрит и убережет от простуды. Ну, смелее, разом!

— Ваше здоровье! — воскликнула мисс Мэтфилд, улыбаясь ему. И опять — вкус аниса, зажигательная бомба, потоки пламени, а затем теплые, баюкающие волны.

— Вот такой вы мне нравитесь, честное слово, — сказал мистер Голспи, глядя на нее внимательно и с явным одобрением. — Это было сделано мастерски, с настоящим шиком! Вы молодец-девушка, не то что те дурочки, которых встречаешь на каждом шагу. Я это сразу заметил и подумал: «У этой девушки не только наружность подходящая, у нее и характер есть». Жаль, что вы не едете с нами.

— Спасибо!

— Право, в моих устах — это большой комплимент. Не знаю, впрочем, понравилось ли бы вам такое путешествие. Будет зверски холодно, а завтра начнет качать и будет качать все время, пока мы будем плыть Северным морем, и потом, когда войдем в Балтийское. Я этот пароход давно знаю. Ну, как вы теперь себя чувствуете?

— Великолепно. — Это была правда. Мисс Мэтфилд поднялась и собрала свои вещи. — Но немножко пьяна.

Когда они вышли на верхнюю палубу, она остановилась и засмотрелась на Темзу. Дневной свет перешел в серебристый туман, по воде время от времени пробегали холодные отблески. В другое время ей было бы не по себе, ее бы даже немного пугала эта холодная свинцовая гладь, неверный свет над нею, унылый вой сирен, но сейчас все казалось таинственным и чудесным. Она на минуту замечталась. У нее было радостно на душе — и вместе с тем хотелось плакать. Она подумала: «Должно быть, это от водки».

— Это зрелище словно гипнотизирует человека, правда? — сказал вдруг хрипло мистер Голспи над самым ее ухом.

— Правда, — отозвалась она тихо. В эту минуту она окончательно уверилась, что мистер Голспи ей нравится, что он — обаятельный человек, не похожий на других. И сама себе она казалась сейчас обаятельной, необыкновенной. Она неожиданно вздрогнула.

— Эге, да вы опять начинаете? — сказал мистер Голспи шутливо, но в то же время заботливо и, продев руку под ее локоть, крепко прижал ее к себе. Так они стояли несколько мгновений. Ей хотелось, чтобы это длилось подольше. Ее всю наполняло одно чувство — новое для нее чувство теплоты и безопасности.

Наконец она отодвинулась. Сказала, что ей пора идти. Он ее не удерживал и молча пошел вперед, на нижнюю палубу, оттуда к сходням. Здесь они остановились.

— Очень рад, что побывали у меня, мисс Мэтфилд, — сказал он, беря ее руку в свои. Сейчас он не ухмылялся насмешливо, а улыбался.

— Счастливого пути, мистер Голспи, — ответила она поспешно, — желаю вам, чтобы не было холодно и чтобы плавание прошло благополучно. — Потом как-то помимо воли прибавила: — И смотрите же, возвращайтесь к нам.

Он вдруг громко расхохотался.

— Непременно! Вы скоро меня увидите. Опомниться не успеете, как я опять появлюсь на улице Ангела. — Он крепко стиснул ее руку, потом выпустил ее.

Уходя, мисс Мэтфилд еще раз обернулась и помахала рукой, хотя уже почти нельзя было различить, стоит ли он еще на палубе. Потом торопливо пошла по узкому переулочку, который вел назад, в обыкновенный, привычный мир. Когда она опять проезжала по Лондонскому мосту и смотрела в окно автобуса, уже почти ничего не оставалось оттого, другого, мира, только мерцание огней вдалеке. А когда она снова очутилась за своим столом в конторе и, подняв тетрадку к лампе под абажуром, разбирала записанное, этот другой мир был уже бесконечно далек от нее, казался лишь сном, приснившимся ей в ноябрьских сумерках. Но здесь, на бумаге, которую она закладывала в машинку, было доказательство того, что это не сон: размашистая подпись Д. Голспи. И странно было думать, что он вернется сюда, оставив свою высокую бутылку, и качающийся пароход, и снег, и леса Балтики, войдет в эту дверь, в двух шагах от локтя мистера Смита. Это было странно и увлекательно, чего никак нельзя было сказать об автобусе № 13, о гостиной в Бэрпенфилдском клубе, об ее комнате, таблетках аспирина и грелке по вечерам. Она отпустила каретку машинки. Каретка резко звякнула.

Мистер Смит давно уже не чувствовал себя таким счастливым, как сейчас. Призрак увольнения, безработицы, унижений и нищеты исчез и преследовал его лишь иногда по ночам, когда какой-нибудь кусок жареной печенки или сыра не желал перевариваться у него в желудке и мистеру Смиту снилось, что он на всю жизнь лишился работы и бродит по незнакомым темным улицам в одной фуфайке и домашних туфлях. Наяву призрак больше не появлялся. Фирма не только избегла банкротства, она развила усиленную, даже, можно сказать, бешеную деятельность, торгуя новыми сортами фанеры и наборки. И мистер Смит открывал все новые и новые колонки аккуратных цифр и подводил итоги, и как бы усердно он ни работал весь день, он вынужден бывал оставаться по вечерам на час-другой, чтобы привести в порядок счетные книги. Его это не тяготило, хотя иногда, когда время близилось к семи и электрическая лампочка над его головой горела уже полдня, а та порция свежего воздуха, какая имелась с утра на улице Ангела, была многократно использована, мистер Смит начинал замечать, что у него немного болит голова. Раза два бывало у него и какое-то неприятное ощущение, словно что-то тикало внутри, но оно никогда долго не продолжалось, так что он и не говорил о нем никому. Заикнись он только жене об этом, она бы немедленно начала пичкать его десятком разных патентованных лекарств и бегать по аптекам в поисках нового десятка. Докторов она не признавала, но в патентованные лекарства верила свято и пробовала их одно за другим, — не для того, чтобы излечиться от какой-либо определенной болезни, ибо она ни одной у себя не находила, а просто в надежде, что эта новая бутылочка окажет какое-то магическое действие. Миссис Смит в аптеку ходила из тех же побуждений, что и к знакомым гадалкам. Ее муж скептически относился к лекарствам и к гаданию, — впрочем, может быть, не так скептически, как он воображал.