Мистер Смит только рот разинул и поспешно вышел вслед за Голспи на улицу. Он заходил в лавку Бенендена в течение многих лет два-три раза в неделю и ни разу не решился произнести слово «галстук». А этот малый приходит и сразу как ни в чем не бывало выпаливает: «Вы забыли надеть галстук». Мистер Смит тихонько засмеялся.

Мистер Голспи повел его через улицу в «Белую лошадь».

— Что будете пить? — спросил он.

— Спасибо, мистер Голспи. Гм… гм… пожалуй, выпью стаканчик пива, — скромно сказал мистер Смит, занятый своей толстой сигарой.

— Не советую. Сегодня слишком холодный вечер, чтобы пить пиво, да еще после тяжелого трудового дня. Выпейте виски. Согласны? Вот и отлично… Две двойные порции виски и содовой!

В «Белой лошади» было тихо и уютно. Мистер Смит давно здесь не бывал и теперь наслаждался этим уютом. За решеткой камина весело мигал огонь. Ряды ликерных бутылок искрились и сверкали на прилавке, слабо блестели стаканы. В зале стояло мирное жужжание голосов. Сигара погружала в праздничную атмосферу роскоши, ароматов, блаженной лени. Виски было превосходное, оно уничтожало привкус тумана, дыма, этот запах железнодорожного туннеля, которым была пропитана улица Ангела. А мистер Голспи, все еще загадочный и властный, казался уже добрее и проще и явно старался наладить дружеские отношения.

— У вас, кажется, есть коммивояжер, который работает в центральном и северном районе? — спросил мистер Голспи после того, как оба отхлебнули из своих стаканов. — Что он за человек?

— Добсон? Он славный молодой человек, и в тех районах у него обширные знакомства. В последнее время он, правда, собирал мало заказов, но это не его вина.

— Мы это скоро проверим, — сказал мистер Голспи. — Если он не сумеет продать новые сорта фанеры, так лучше пускай отправляется на все четыре стороны. Товар ходкий. Заказы так и сыплются, просто дождем сыплются на нас. Но понимаете, Смит, это еще не все, нам надо двинуть дело. Наберем сейчас целую кучу заказов, — куй железо, пока горячо. Надо как можно скорее подыскать еще одного человека для работы в Лондоне и районе. И человека живого, не то что этот угрюмый старый хрен, которого я вышиб отсюда в первый же день. Посылать его добывать заказы — все равно что послать за этим первый попавшийся мусорный ящик. Три человека — я, Дэрсингем и тот, кого мы наймем, — должны в какие-нибудь два-три месяца обработать весь Лондон и его окрестности. Взять их штурмом! Вот как надо действовать! Верно?

Мистер Смит вынул изо рта сигару и, силясь придать своему лицу энергичное и суровое выражение, подтвердил, что верно.

— Хотите знать мой девиз? — продолжал мистер Голспи, ничуть не умеряя голоса, так как он и без того говорил достаточно тихо. — Человек должен работать как дьявол и наслаждаться вовсю. Работать — так работать, а хочешь жить в свое удовольствие, так живи и не зевай.

Тут мистер Смит вздрогнул и отшатнулся, так как между ним и мистером Голспи внезапно вынырнула чья-то голова, большая голова в засаленной кепке, не достигавшая, однако, его плеча.

— Все это прекрасно, джентльмены, — произнесла голова развязно и вместе жалобно, — но если не можешь достать работу, как тут жить в свое удовольствие? Что тогда делать, а?

— Одно вы можете сделать, — отозвался мистер Голспи.

— Что именно?

— Вы можете не вмешиваться в чужой разговор и не совать своего грязного носа куда не следует, — пояснил мистер Голспи, самым неприятным и угрожающим образом вытянув вперед голову. Человек в кепке шарахнулся назад. — Вот возьмите, — добавил мистер Голспи уже мягче, но пренебрежительно, — возьмите три пенса и ступайте, купите себе чего-нибудь.

— Спасибо, мистер. — И голова исчезла.

— Всякий раз, как я сюда приезжаю, я замечаю в городе все больше и больше таких крыс, как эта.

— Безработица, знаете ли, — сказал мистер Смит серьезно. — Я не говорю, что все такие, как этот, хотят работать, но если бы и хотели, работы нет. Скажу вам откровенно, мистер Голспи, иной раз жутко становится, когда подумаешь, сколько людей ищет работы. Если нам придется нанять несколько новых служащих и мы дадим объявление, вы сами увидите: они начнут ходить толпами и все готовы работать за гроши, чуть не даром. Как поговоришь с ними, душа разрывается.

— Так-то оно так, — возразил мистер Голспи тоном человека, душу которого не так-то легко надорвать. — Но я знаю одно: человек, который готов работать за гроши, — ничего не стоит. Мне его и даром не надо. А кстати, Смит, сколько вам платит Дэрсингем?

Мистер Смит минуту колебался, но потом ответил.

— И вы находите, что этого достаточно?

Мистер Смит опять замялся:

— Видите ли, я думал, если все пойдет хорошо, с Рождества попросить прибавки. Но вы же знаете, что дела у нас плохи.

— Ну, теперь они пойдут хорошо, можете не сомневаться, — воскликнул мистер Голспи. — Пойдут так, как никогда и не снилось Твиггу и Дэрсингему! Кстати, кто был Твигг? Впрочем, черт с ним, это не важно… Скажу вам напрямик: я считаю, что вам платят недостаточно. Стоящего человека я с первого взгляда узнаю, и, если кто старается для меня, я, знаете, что делаю? Я стараюсь для него. Так-то, Смит! Можете на меня рассчитывать.

— Очень любезно с вашей стороны, мистер Голспи, — в смущении пробормотал Смит.

— Как только те заказы, что поступят к нам сейчас, будут оформлены (между прочим, имейте в виду, что вам и работы прибавится и ответственность будет больше), вы немедленно получите прибавку, солидную прибавку, сотню-другую в год, — это так же верно, как то, что я Джимми Голспи. Вот вам моя рука!

Взволнованный мистер Смит почувствовал, что ему жмут руку.

— А теперь, — заключил мистер Голспи тоном, не допускающим возражения, — мы скрепим наш уговор, выпив еще по маленькой.

— Хорошо. Но… э… э… на этот раз моя очередь платить.

— Ни-ни! Не сегодня. Сегодня вам еще не разрешается. Подождите до большой прибавки. Две маленькие, пожалуйста! Вы женаты, Смит, не так ли?

— Да, мистер Голспи. Жена и двое детей. Сыну только что исполнилось двадцать, а дочке минет восемнадцать.

— А у меня только одна дочь. Жду ее со дня на день. Что, ваша почитает вас?

— Не очень-то. Нынешние дети, как я замечаю, все таковы.

— Это верно. Моя меня ни в грош не ставит. Этакий своевольный, хитрый бесенок! Ее всегда баловали и будут баловать. Очень уж она собой хороша, — в этом вся беда. Она не в отца. — Тут мистер Голспи всполошил весь бар неожиданным залпом густого смеха. — Что ж, тем лучше для нее… А знаете, Смит, если вдуматься, то мы с вами занимаемся чертовски странным делом. Я перепробовал все виды торговли и нахожу, что эта чуточку почтеннее, чем некоторые другие. Но как подумаешь, все же чертовски забавно — продавать тонкие кусочки дерева для наклейки или вклейки их в другие куски дерева. А?

— Мне это не раз приходило в голову, — подхватил мистер Смит. В эту минуту в нем проснулся философ. — Я часто думал… как бы вам это объяснить… В нашем деле все так же, как в жизни человеческой… Наборка… Вы подумайте, мистер Голспи… Она служит для того, чтобы мебель выглядела лучше, чем она есть на самом деле. Это своего рода подделка. Но все об этом знают, здесь нет обмана. И в жизни то же самое. Мне это часто приходит на ум, когда я бываю в обществе. Знаете, каждый старается уверить других, что он весь из настоящего красного дерева или ореха…

— А большинство — просто хлам под фанерой! — весело воскликнул мистер Голспи. — Ну, да нам все равно, постараемся всучить им весь наш запас фанеры для их деревянных кресел, гардеробов и буфетов, будем загребать деньги и жить весело. Вот это настоящая жизнь!

Оба выплыли, покачиваясь, во мрак улицы Ангела, и бас мистера Голспи снова прогремел, что «это настоящая жизнь». Мистер Смит еще ощущал в ноздрях густой запах гаванской сигары, золотистый нектар долин волшебным Гольфстримом разливался по его жилам, обещания мистера Голспи еще звенели в ушах сладкой песней, и он чувствовал в эту минуту, что, пожалуй, действительно начинается «настоящая жизнь».