— Что?

— Извините, — сказал он с тенью улыбки. — Я просто подсчитывал, насколько пострадаю я сам. Какая жалость, что вы не узнали этого вчера. Тогда я мог бы вовремя уйти с рынков. А теперь, сдается, я потону со всеми остальными; моя участь связана с падением этого глупца Ривлстока. Что за докучная личность. Тем не менее, полагаю, если я прикажу моим людям продавать с раннего утра в понедельник…

— Но это только прибавит паники… — не веря своим ушам, сказал я.

Стоун посмотрел на меня удивленно.

— Возможно, но не понимаю, почему я должен обанкротиться из-за самонадеянных амбиций и недальновидности лорда Ривлстока.

Я уставился на него во все глаза. Я прекрасно знал, что мягкая манера Стоуна только скрывает натуру и поступки одного из самых безжалостных коммерсантов. Но никогда не ожидал, что он будет настолько непатриотичен.

— Не тревожьтесь, — сказал он, словно прочитав мои мысли. — Самосохранение и патриотизм не полностью несовместимы. Меня это не обанкротит. С другой стороны, я окажу любое посильное содействие. Я вполне — вероятно, больше вашего — сознаю, сколь огромным вредом все это может обернуться. Крах финансовой системы Империи не в моих интересах. Совсем наоборот. Я завишу от рынков в плане денег, от поставщиков в плане выполнения поставок, от правительства, чтобы у него были гарантированные налоговые поступления для военных заказов. И я завишу от репутации Британии, чтобы мои компании получали преимущество на внешних рынках. По этим причинам я помогу, если сумею.

Он встал.

— И начать мы можем, поехав в контору и послав вашу телеграмму. Мне придется поехать с вами. Вы умеете обращаться с телеграфом?

Я кивнул:

— Думаю, да.

— Хорошо. Она попадает в мою контору в Лондоне, дальше ее придется доставлять из рук в руки. Не волнуйтесь, Бартоли, мой человек там, исключительно лоялен и тактичен, и я отправлю ему распоряжение доставить телеграмму лично и ни с кем про нее не разговаривать. Он сделает как сказано.

Этого должно было хватить. Мы вышли и велели принести пальто. Пока мы одевались, спустилась Элизабет.

— Вы уходите? — спросила она с явным разочарованием.

— Боюсь, что так, графиня, — ответил Стоун. — Мистер Корт умеет убеждать, и я ни в чем не могу ему отказать, даже под угрозой лишиться вашего общества.

— Но вы вернетесь?

— Буду счастлив.

Меня она не пригласила, заметил я, чуть раздраженный, что меня обошли вниманием. Я застегнул пальто, и Стоун вышел первым. Тут она взяла меня за локоть.

— Какие-нибудь новости? — негромко спросила она.

— Мне нужно с тобой поговорить.

— Возвращайся, как только сможешь.

У Стоуна, разумеется, был собственный экипаж — фиакры не для него. Очень удобный, хорошо защищенный от звуков и сквозняков внешнего мира.

— Обаятельная женщина эта графиня, — сказал я без какой-либо причины, кроме желания посмотреть, как он отреагирует.

— Несомненно, — ответил он.

— Очаровательная собеседница, — добавил я.

— Несомненно.

— И на удивление хорошо начитана.

Стоун посмотрел на меня внимательно.

— Поосторожней, мистер Корт.

— Извините, — сказал я, улыбаясь. — Но я считаю ее другом.

— Я подумываю купить себе автомобиль. Недавнее новшество, — сказал он, пока мы громыхали по мостовой. — Когда-нибудь в таком катались?

Сдавшись, я покачал головой.

— Они воняют, они медленно ездят и часто ломаются, — продолжал он. — Думаю, у них большое будущее. Позор, что наше правительство упустило возможность сделать Британию ведущим их производителем. Мы подумывали начать производство — в малых масштабах, разумеется, — но отказались от этой идеи.

— Почему?

— Нет рынка сбыта. И не будет, пока правительство не позволит авто ездить быстрее четырех миль в час. Во Франции, в Италии они уже движутся со скоростью двадцати. Они идут вперед семимильными шагами, а нам приходится сидеть и смотреть. Кому захочется ездить со скоростью четыре мили, когда лошадь повезет быстрее? Мы не можем производить вещи, которые не станут покупать.

— Добейтесь изменения закона.

Он фыркнул.

— Не так просто. Люди думают, что бизнесмену достаточно щелкнуть пальцами, и правительство сделает как приказано. К несчастью, дело обстоит иначе. Чем больше правительству нужно голосов людей, которые вообще ничего не думают или не понимают, тем хуже оно становится.

— Возможно, оно боится, что погибнут люди.

— Оно боится, что погибнут избиратели. А они погибнут. Но каждый год лошади затаптывают сотни людей, а их скорость не ограничивают.

Он умолк на некоторое время, а экипаж двигался по улицам Парижа.

— Возможно, вам будет интересно узнать, — сказал он наконец негромко, — что я просил графиню фон Футак стать моей женой.

— Хорошо… я хотел сказать, мои поздравления, сэр, — произнес я в полнейшем изумлении. — Она?..

— Она просила неделю на раздумье. Полагаю, такова привилегия женщины, и уверен, она должна учитывать тот факт, что для нее это будет своего рода шаг вниз в глазах света. Так или иначе, мы на месте.

Я вообразил себе, как повар готовит для Элизабет обед, и задумался, а что сам буду есть сегодня вечером. Ничего изысканного, подумал я. Мне все еще не представился случай рассказать ей, что Симон больше не причинит ей неприятностей. Равно как и что ее неприятности стали теперь намного серьезней. Стоун меня ошеломил, но явно уже сожалел о своем доверии и не желал возвращаться к теме. Бедолага, подумал я. Я был уверен, что знаю, каков будет ее ответ. Она хотя бы проявила доброту, не расхохотавшись сразу, а сделав вид, что обдумает предложение. Но в настоящий момент поводов для смеха у нее было мало. Предложение Джона Стоуна развеется, узнай он содержание дневников, а если я не смогу найти Дреннана, он скоро узнает.

Стоун открыл дверь и первым вошел внутрь. И зажег свет. Ну разумеется, у него в конторе было электрическое освещение. Ему нравилось все современное. Даже столы, за которыми работали клерки, были столь же обтекаемыми, новыми и сконструированными с учетом эффективности.

— Вон туда. — Он повел меня через комнату, потом еще через одну и, наконец, в закуток с телеграфной машиной. — Не спрашивайте, как она работает. Я никогда ею не пользовался. Но это самая последняя модель, и, думаю, если нажимать туда, — он указал на клавишу, — а потом щелкнуть кнопки здесь, — он указал на ряд переключателей и кабелей, поднимавшихся над столом огромным технологическим утесом, — она будет передавать.

— О Боже, — сказал я. — Сомневаюсь, что у меня получится.

Я никогда раньше не видел подобной машины. Я понятия не имел, как она работает. Я осторожно нажал кнопку. Ничего не произошло.

— Кто обычно тут сидит?

Стоун пожал плечами:

— Откуда мне знать? Разве вам не полагается уметь с ней обращаться?

— Давайте откажемся от этой мысли, — наконец сдался я. Но у меня не было никакой другой на замену.

Стоун поджал губы.

— Единственным выходом было бы написать письмо и передать с кем-нибудь. Тут я могу посодействовать. То есть могу предоставить вам бумагу, перо, конверт и надежного человека. — Он посмотрел на часы. — Пожалуй, он сумеет поспеть на одиннадцатичасовой поезд. Если повезет, ваше письмо будет доставлено к ленчу в субботу. Если сможете найти кого-то, кому его доставить.

Он поглядел на мою удрученную мину.

— Чудеса прогресса, — сказал он. — Когда я был молод, дорога от Парижа до Лондона занимала почти двадцать четыре часа.

Я вздохнул.

— Значит, иного выхода нет. Тогда ладно. Напишу письмо.

Стоун кивнул.

— Поедем ко мне в отель, сделаете это там. Ксантос его отвезет. Когда закончите, передайте конверт ему.

Так я и поступил. Следующий час я провел в апартаментах Стоуна в «Отель дю Лувр», тщательно составляя письмо Уилкинсону, в котором излагал, что именно я обнаружил, что подозревал и что, на мой взгляд, следует предпринять. В последней части я выражался несколько туманно, поскольку, по правде говоря, понятия не имел, что может быть сделано. Даже будь Ксантос столь расторопен, как утверждал Стоун, времени было очень и очень мало. На то, чтобы найти владельцев «Барингса» и директоров Английского банка, потребуется время. Собрать их, выработать курс действий…