— Не хотите ли чаю, мистер Корт?

— Благодарю вас, графиня. Кстати, это моя настоящая фамилия. Не вижу смысла играть с вымышленными. Тут, думаю, мы расходимся во мнениях.

Она позвонила в колокольчик на столике и отдала распоряжение слуге, который появился с большой расторопностью. Я очень надеялся, что он не из тех слуг, кто подслушивает под дверьми.

— Не беспокойтесь, — сказала она, умело прочитав по моему лицу. — Дерево очень толстое, и у нас обоих голоса не слишком четкие. Кроме того, хотя у Симона острый слух, он хорошо оплачивается и имеет собственные секреты, которые лучше бы не выставлять на всеобщее обозрение. Что до моей маленькой уловки, мое собственное имя мне дверей не откроет. Что прекрасно делает в этой республиканской стране благородный титул, сколь бы фальшивым он ни был. Делаешь то, что необходимо.

Внесли чай — с изящными фарфоровыми чашечками и серебряным чайником. Очень мило, но не для серьезного любителя чая. Что ж, приходится идти на уступки.

— Хотите, перейдем в сад? — спросила она. — День хороший, и у меня отличный вид на море. Тогда я расскажу кое-что из своей истории, если пожелаете.

Она кивнула слуге, который вынес поднос на террасу, и когда все было приготовлено, мы последовали за ним. Было восхитительно: вилла стояла на склоне невысокого холма, поднимавшегося над пляжем, имела большой и хорошо разбитый сад с газоном и растениями, более привычными к теплым краям. Было тут и высокое дерево для тени, под ним мы сели за изящный металлический столик с видом на море, которое радовало глаз бурной игрой волн, хотя там, где сидели мы, было тепло и тихо.

— Тут, сам видишь, мы можем быть вполне уверены, что нас не подслушают, — сказала она, кивнув, чтобы я налил ей чаю. — Странно, но едва опустишь детали, которые показались бы тебе отталкивающими и неподобающими, рассказывать почти нечего. Говорить буду твоим языком, поскольку я переняла твой подход. Я реинвестировала мои прибыли и накопила капитал, потом решила перенести мои операции в другую область. Как звучит?

— Звучит весьма похвально, хотя совсем ничего мне не говорит.

— Начало моей истории тебе и так известно; я поднималась вверх по табели о рангах войск в Нанси и по ходу сделала великое открытие. А именно: много прибыльнее быть чьей-то любовницей, нежели шлюхой. Прости мне такое выражение. Мужчины делают своим любовницам подарки, а женатые мужчины готовы далеко зайти, чтобы заставить их молчать. А поскольку свободные часы, которые они могут провести в обществе мне подобных, ограниченны, у нас остается много свободного времени. Итак, я пришла к выводу, что могу безраздельно принадлежать одному в понедельник, другому во вторник, третьему в среду и так далее. Пока ни один не знает о существовании остальных, дела идут хорошо. Все мои акционеры, как я их называю, согласились взять меня на содержание, поэтому мой заработок увеличился пятикратно, и львиную его долю составляла чистая прибыль. Поскольку двое были исключительно щедры, я вскоре накопила достаточно, чтобы задуматься о независимом существовании.

— Достаточно для всего этого?

— Нет. В настоящий момент денег у меня очень немного. Все мои заработки я снова вложила: драгоценности, платья, эта вилла, дом в Париже. Я перебиваюсь на диете из долгов и пожертвований. Но уже не боюсь канавы.

— Очень за тебя рад.

Она кивнула.

— Так ты по-прежнему…

— Да?

— Как бы это сказать? Жонглируешь клиентами? Сколькими?

— Четырьмя. С большим числом есть опасность не справиться. И я действительно нахожу что мне нравится свободное время. Два-три дня в неделю я оставляю для отдыха и выходов в свет. Сейчас у меня каникулы. Своего рода.

— Своего рода?

— Другое мое великое открытие — что мужчины гораздо щедрее с женщинами, которым их щедрость не нужна. Говоря иными словами, щедрость соотносима с положением женщины в обществе. Ты, например, одолжил мне пять тысяч франков — больше, чем я просила, конечно, и достаточно, чтобы преобразить мою жизнь. Но пришло бы вам в голову, что за такую сумму можно купить графиню Элизабет Хадик-Баркоци фон Футак унс Сала? Про которую известно, что она стоит по меньшей мере миллион?

— А ты правда стоишь?

— Я сказала — известно. Я не говорила, что у меня такое состояние. Репутация важнее реальности, мистер Корт.

— Понимаю. И ответ на твой вопрос — нет. Впрочем, я очень и очень сомневаюсь, что мысль купить графиню вообще пришла бы мне на ум.

— Тогда ты не похож на многих мужчин, для которых чем недостижимее трофей, тем более он им необходим.

— Мсье Рувье?

Она укоризненно подняла палец.

— Я готова обсуждать дела в общих чертах, мистер Корт. Но подробности должны остаться моим секретом.

— Мои извинения. Если мой вчерашний знакомый прав, то ты быстро становишься самой недоступной женщиной Парижа.

— И следовательно, самой дорогой, — с улыбкой сказала она. — А это требует денег. Пребывание месяц в этом доме, роскошные приемы стоят целое состояние. Но и делают мужчин щедрее.

— Мне трудно поверить, что каждая заинтересованная сторона не подозревает о существовании остальных.

— Разумеется, они друг про друга знают. Но каждый считает себя единственным обладателем, а остальных просто ревнивцами.

— Не понимаю, как подобное предприятие может выдержать сколько-то времени, не дав сбоя.

— Вероятно, не может. Но я полагаю, что еще через год это не будет иметь значения. Я накоплю достаточно денег, чтобы жить в достатке, а потому надобность в предприятии отпадет. Не думаю, что подобная жизнь может продолжаться вечно, а мало что есть хуже потаскухи средних лет.

Такие слова настроили ее на задумчивый лад, и я почувствовал, что ей от них стало не по себе.

— Надеюсь, вы не сочтете меня грубой, если я скажу, — добавила она, переходя на светское «вы», — что вам пора уходить, мистер Корт. Сегодня у меня работа.

Встав, я чуть запнулся, говоря, что, разумеется, понимаю.

Она улыбнулась.

— Нет. Вы неправильно меня поняли. Я ведь сказала, я на отдыхе. Мне нужно на прием к принцессе Наталии. Скучная и удивительно глупая женщина, но мне необходимо ее одобрение. А потому, — весело добавила она, — нужно ехать и ее очаровать или по меньшей мере скрыть презрение.

— Прошу, приходите снова, — сказала она, когда я готовился уходить. — Завтра я устраиваю на вилле прием — в девять вечера. Вы будете желанным гостем.

— Я польщен. Но я думал…

— …что я захочу держаться от вас как можно дальше? Разумеется, нет: приятно найти кого-то, чей образ жизни еще безнравственнее моего. А кроме того, по-моему, лучше за вами приглядывать. И вы мне нравитесь.

Странно, как простая фраза способна произвести огромное впечатление: из ее уст она сильно на меня подействовала. Я подозревал, ей мало кто нравился: жизнь научила ее, что мало кто достоин симпатии и еще меньше доверия. И все же она предложила мне и то и другое. Это был расчет? Если да, искусством было дать понять, что это не так, что слова исходят от чистого сердца.

Читая эти слова, вы считаете меня наивным, если меня так легко провели уловки бывшей потаскушки? Что ж, вы ошибаетесь, но сами попались бы, если бы познакомились с ней, когда она была в зените своей власти. И она сама не была ни кроткой, ни ранимой, сколь бы таковой ни представлялась. Она научилась выживать, бороться и не сдавать ни пяди враждебному миру. Сколь бы мягкой и женственной она ни казалась, нутро у нее было крепче стали. Никто ее не знал, и, уж конечно, никто ею не злоупотреблял. Во всяком случае, дважды.

Со мной она к доверию подошла ближе, чем с кем-либо из всех, кого знала. Надеюсь, я не льщу себе, говоря, что доверие было заслуженным, а не просто следствием того, что мою тайну она знала так же хорошо, как и я ее, хотя, без сомнения, и это отчасти явилось причиной. Я имел возможность обойтись с нею дурно и отказался от этой возможности. Я обошелся с нею справедливо и не злоупотребил своей властью над ней. Я обращался с нею так, как заслуживал ее характер, а не как позволяли ее обстоятельства. Она мало к кому проявляла лояльность, но когда наделяла ею, лояльность была безграничной.