Понимаете, я уже начал думать как денежный человек. Прежде я никогда в жизни не счел бы, что источник дохода может помочь выявлению взаимоотношений данного человека с другим, но теперь это стало естественным, теперь я понял, что для некоторых только это и имело значение.

— Четыре раза в год я получаю чек лондонского банка «Барингс» на шестьдесят два фунта.

Благодаря моей новообретенной финансовой умудренности я быстренько подсчитал, что 62 фунта за квартал составляют примерно 250 фунтов годовых, то есть сумму капитала около 6000, — никак не на уровне Рейвенсклиффа. Его завещание означало, что ее доход умножился в восемь раз. Солидное состояние по английским меркам и огромное, полагал я, по венецианским.

— Синьора Винкотти, — сказала леди Рейвенсклифф, — я хотела бы задать вам даже еще более прямой вопрос. Пожалуйста, не обижайтесь, но мне совершенно необходимо знать ответ.

Судя по ее манере, ей было совершенно все равно, если ее собеседница и правда обидится. Да что с ней такое? Ей же совершенно не нужно прилагать столько усилий, чтобы быть грубой.

Винкотти вопросительно посмотрела на нее.

— Мой муж часто ездил в Венецию. Иногда я сопровождала его, но чаще нет. Венеция никогда меня не привлекала. — Она помолчала. — Разрешите мне выразиться без обиняков: мой муж не был отцом кого-то из ваших детей?

Синьору Винкотти вопрос поверг в шок, и я не сомневался, что она возмутится, так как на то у нее было полное право. Так чуть было и не произошло. Но она была много умнее, чем внушало ее толстое некрасивое лицо. Она наклонилась и взяла леди Рейвенсклифф за руку.

— Я понимаю, — сказала она мягко. — О, я понимаю.

Леди Рейвенсклифф отдернула руку.

— Не сердитесь на меня, я не хотела оскорбить вас, — сказала венецианка негромко. — Нет. Нет никакой возможности, ни малейшей, чтобы ваш муж был отцом кого-то из моих детей. Если бы вы увидели их и фотографию моего мужа, вам не пришлось бы полагаться только на мое слово.

— В таком случае нам больше не надо злоупотреблять вашим временем, — сказала леди Рейвенсклифф, тут же встав. — Я уверена, мои поверенные свяжутся с вами, когда придет время. Благодарю вас за вашу помощь.

И с этим она стремительно прошла через вестибюль отеля, предоставив мне, крайне смущенному ее неслыханным поведением, загладить его, насколько было в моих силах, попрощавшись более дружески, бормоча про шок и горе. Что было равно далеко от правды.

Затем я также поспешил в шум Рассел-сквер, где леди Рейвенсклифф ждала меня с потемневшим от гнева лицом.

— Отвратительная женщина, — сказала она. — Да и как она посмела говорить со мной сверху вниз? Если ее отец был столь же вульгарен, как она… Безусловно, должно быть физическое сходство. Она выглядит как бульдог в оборочках.

— Она вела себя с заметно большим достоинством, чем вы, хотя разговор должен был быть для нее очень тягостным.

— А для меня нет? — Она обернулась в ответ на мои умиротворяющие слова. — Вы думаете, для меня все было гладко и легко? Узнать, что твой покойный муж имел ребенка, быть вынужденной общаться с такими, как эта…

— Я не имею в виду…

— Я наняла вас, Брэддок, не для того, чтобы вы видели обе стороны аргументов.

— Мистер Брэддок. И, собственно говоря, наняли вы меня именно для этого. Вы хотите, чтобы я установил правду, а не играл в вашего поборника.

— Это мои деньги, и вам платят. Вы будете делать то, что вам указывают.

— Я проделаю хорошую надлежащую работу или не стану делать ее вовсе. Пожалуйста, решите, что вам от меня требуется.

Опасный ход. Порой вспыхивающее во мне желание встать в позу было чревато риском. Конечно, я желал работать честно, но я желал и денег, хотя после мрачных предупреждений моего редактора я был бы рад, если бы проекту этому пришел конец. Ее идеальным ответом (по моему мнению) было бы, что она намерена заплатить мне солидную сумму, чтобы я убрался восвояси. К несчастью, мои благородные, мужественные слова произвели обратное действие. Она рассыпалась на моих глазах и тихо заплакала, а потому чисто инстинктивно я начал поддерживать и утешать, что, разумеется, только усугубило положение вещей. Я сунул ей носовой платок, к счастью, чистый. Затем я окончательно все погубил, взяв ее руку в свои и крепко сжав. Она ее не отдернула.

— Давайте пройдем на площадь и поищем, где бы сесть — предложил я. — Здесь на тротуаре слишком людно.

Я увел ее на середину Рассел-сквер к маленькой палатке, обслуживающей клерков. Там я купил две чашки чая и одну подал ей. Я подумал, что, вероятно, она много лет не делала ничего столь экзотичного — она, никогда не делавшая ничего публично и ничего без слуг. Она с некоторым сомнением взглянула на старую надтреснутую чашку.

— Не беспокойтесь, — заверил я ее. — Это совершенно безопасно.

Она отхлебнула, поначалу ради меня, но затем с большей охотой.

— Прошу извинить мою грубость, — сказала она через пару минут. — И конечно, я вела себя ужасно с этой бедной женщиной. Я напишу и извинюсь. Пожалуйста, не думайте обо мне плохо. Меня все это так… так угнетает.

Я успокаивающе кивнул:

— Я понимаю. Нет, правда. Но пока мы в дружеском расположении духа, могу ли я возобновить просьбу, чтобы вы начали говорить мне правду?

Вспышка в ее глазах ясно показала, что усмирена она была отнюдь не окончательно. Я нажал, пока время еще не прошло.

— Мистер Корт, — сказал я.

— Что именно?

— Генри Корт возглавляет правительственный шпионаж. Мне его охарактеризовали как самого влиятельного и опасного человека в стране.

— Генри? — сказала она. — О, не думаю…

— Вы знакомы с ним много лет — так вы мне говорили. Я не верю, будто вы не замечали, что он совсем не тот, каким кажется.

Она призадумалась.

— Я думаю, что вы тоже были не вполне откровенны со мной, — возразила она. — Помнится, я спросила, почему Генри вас интересует, а вы ответили, что просто кто-то упомянул его фамилию. Не вижу, почему я должна быть откровенной с вами, если вы притворяетесь передо мной.

Неоспоримо.

— Ну хорошо. Говоря вкратце, Генри Корт наведался в полицию через пару часов после смерти вашего мужа, и, возможно, именно он повинен в сокрытии известия о ней почти на трое суток. Тем временем банк «Барингс» принял меры, чтобы поддержать цену акций «Инвестиционного траста Риальто», который был финансовым инструментом вашего мужа для контроля над значительной части британской индустрии.

— Я знаю, что такое «Риальто».

— Корт, кроме того, одно время работал в «Барингсе», — продолжал я. «Барингс» же, мы теперь знаем, выплачивает ежегодную ренту синьоре Винкотти. Я отказываюсь поверить, будто старый друг, с которым вы знакомы двадцать лет и больше, скрывал все это от вас.

Она тихо улыбнулась.

— Разумеется. Вы совершенно правы. Я не упомянула про это, так как не знала о его причастности, когда Джон умер. Кроме того, мистер Корт и я вовсе не близки.

— Значит ли это, что вы не нравитесь друг другу?

— Если хотите.

— Но почему?

— Это вас не касается. Джон вел с ним дела по необходимости, но я настаивала, чтобы ко мне это отношения не имело.

Я обдумал ее слова. Мне они ничуть не помогли.

— Почему? То есть какие дела?

— Джон производил оружие, правительство покупало его. Естественно, у них были общие интересы. О большем меня не спрашивайте. Я не знаю.

— Как вы познакомились с вашим мужем? Каким он был?

Она улыбнулась дорогим воспоминаниям.

— Он был добрейшим человеком, какого только можно вообразить, самым лучшим из всех, кого я знаю, — начала она. — Его репутация такой не была, и я чувствую, у вас о нем сложилось иное мнение, но вы ошибаетесь. Человек с деньгами и властью и человек, который разделял мою жизнь, ничего общего между собой не имели.

Она помолчала, глядя на площадь, на всех нормальных людей, неторопливо идущих или спешащих через нее. Судя по их виду, некоторые на время оставили читальню Британского музея, другие шли из магазинов и контор Холборна. Я даже надеялся — опять-таки признак, на который мне следовало бы обратить больше внимания, — что, быть может, былой коллега с Флит-стрит пройдет тут и увидит меня. То есть увидит меня с ней, собственно говоря.