Они снова вышли строем, оставив меня со Стоуном и Элизабет.

Стоун сел напротив нее и мягко улыбнулся.

— М-да, это проблема.

— Вы хотите сказать, что такого не предвидели?

— О чем вы?

Я покачал головой и нахмурился, лихорадочно соображая. Сонм мелких деталей, прежде разрозненных, кажущихся случайными, словно бы складывался в новую и тревожную картину. А потом… вот оно! Неоспоримо.

— Это ведь были вы, верно? — спросил я. — С самого начала вы.

— Не знаю, о чем вы.

— Когда вам пришла в голову эта афера? Создать кризис и навязать решение, которое позволило бы вам делать, что пожелаете?

Он улыбнулся:

— Вы меня переоцениваете, мистер Корт. Такое не часто случается. Я к этому не привык. Что вы называете моей аферой?

— При первом нашем знакомстве вы обмолвились, что правительство запретило вам работать на русских. Сейчас вы сможете делать это с его благословения и одновременно представить себя беззаветным патриотом. «Креди Интернасьональ», «Банк Брюгге» — это же им поручат организовать финансирование верфи, а ведь именно они возглавили наступление на Лондон. Сама афера не могла бы состояться, не знай вы обо всем заранее.

Стоун, изучавший китайскую чашу на каминной полке, обернулся.

— Видите, я еще ее не разбила, — сказала Элизабет. — И поставила на почетное место.

— Я польщен, — ответил он с мягкой улыбкой.

Стоун осторожно вернул чашу на полку, потом опасливо отступил на шаг, как бы она ни рухнула и не разбилась об пол.

— Прошу прощения, мистер Корт. Вы говорили…

— Русские и французы могли бы сокрушить Лондон, а ограничиваются верфью и выпуском новых займов. И, по чистейшей случайности, владелец крупнейшей английской компании по производству вооружений остановился в отеле за углом и рад услужить. И вы выстроили эту умопомрачительно сложную комбинацию за то время, что понадобилось доехать от Лувра сюда? Возможно ли придумать нечто столь сложное за каких-то несколько минут?

— Я знаток своего дела.

— Не настолько же. Если не просчитали все заранее.

— Не я создал данную ситуацию, — ответил он негромко. — «Барингс» так или иначе разорился бы; это уже несколько месяцев было очевидно. Я лишь позаботился о том, чтобы извлечь выгоду. И чтобы моя страна извлекла выгоду.

— Какое вам дело до вашей страны?

— Возможно, это вас удивит, но большое. Русские в любом случае получат верфь, вопрос заключался лишь в том, кто будет ее строить и кто получит от этого прибыль. Они будут еще теснее привязаны ко Франции, а это сделает Германию…

Я поднял руку.

— И Уилкинсон приводил такой довод. Это тоже от него исходит? Это его рук дело? Заговор чиновников с целью переписать внешнюю политику Британии вопреки воле правительства и электората?

— Для столь молодого человека вы слишком напыщенны. Мы лишь сошлись в определенных вопросах. И вы обнаружите, что есть немало людей, кого удовлетворит такой исход дела.

— Гошена?

— Нет, не его. И не премьер-министра. Но так управляется Британия, и так процветает ее Империя. А электорат не желает знать, как правительство принимает решения. Бизнес необходимо защищать от политиков. Я мог бы сказать, и страну тоже.

— А вы заработаете на этом кучу денег?

— Да. Это моя работа.

— Но как вы заставили французов согласиться? И русских?

— Выгоду получат все, сами знаете, а русские любят взятки. Граф Гурунжиев запросил головокружительную сумму. Разумеется, он также сможет вернуться в Санкт-Петербург со славной победой.

Я едва-едва не сказал, что граф сделал с деньгами Стоуна, но сдержался.

— А я? Меня даже подкупать не потребовалось.

— Нет. Но вы хорошо сыграли свою роль. Не думайте, что ваш ум и таланты не были оценены по достоинству. Нет смысла это продолжать, сами знаете.

— Я хочу ясности. Правительство следовало вынудить запаниковать, чтобы оно пришло к выводу, что это не случайный хаос на рынке, а заговор, у которого есть свои цель и цена. И я это сделал. Тут я сыграл ключевую роль. Заговор надо было разоблачить вовремя. И меня к этому подвели. Легкие намеки тут и там от людей вроде Нечера должны были подтолкнуть меня в нужном направлении. Чтобы я догадался, что происходит, и до смерти напугал правительство…

Стоун кивнул:

— Вы заслуживаете всеобщей благодарности.

Но я еще не закончил. Было кое-что еще. Оно не давало мне покоя.

— Так, с русскими понятно. Но французы — другое дело. Как вы планировали вертеть ими? От банков можно откупиться свободой рук в России, но что будет теперь? Как насчет Рувье?

Я помедлил, посмотрел на него и вдруг понял.

— О Боже. Это вышло из-под контроля, да? Рувье не учтен в плане. И он вот-вот все разрушит.

— Мсье Рувье действительно ведет себя в данный момент неразумно, — спокойно сказал Стоун.

— Вы предполагали, что Рувье поступит так, как скажут ему банкиры и управляющий Банком Франции.

— Они скажут ему то, что в интересах страны. Да. И это в интересах страны. Любой, кроме идиота, способен это понять.

— К несчастью, он идиот.

— Сдается, он мечтает о великом личном триумфе.

— Он блокирует Банк Франции, русские последуют его примеру, и сделка провалится. Вы хотя бы понимаете, что вы наделали?

— Не каждая рисковая игра приносит выигрыш. К несчастью.

— Это все, что вы можете сказать?

Он с полнейшим спокойствием пожал плечами.

Я ушам своим не верил. Именно его спокойствие, хладнокровное отношение к происходящему выбили меня из равновесия. В сочетании с яростью от того, как он со мной поступил. Слабость, признаю. Но он с начала и до конца мной манипулировал. Неужели из-за этого Уилкинсон послал меня в Париж? Неужели уже тогда это было у него на уме? Неужели он планирует так далеко вперед?

Но шанс спросить мне не представился. Дверь открылась, и вошел Рувье, уже в зимнем пальто, со шляпой и перчатками в руках.

— Дражайшая графиня, я пришел с вами попрощаться и еще раз поблагодарить за гостеприимство, — сказал он, когда она встала с дивана, чтобы подать для поцелуя руку. — Увы, беседа была не столь приятной, как обычно в вашем доме.

— Мне очень жаль, что вы были разочарованы, министр, — ответила она. — Не могу ли я уговорить вас задержаться еще немного?

В лице у Рувье читалось такое самодовольство, что смотреть на него было почти невыносимо.

— Уже очень поздно, и, думаю, все возможное уже было сказано. И, что важнее, у меня завтра напряженный день. Очень напряженный день.

— Минутку, министр, — вмешался я. Я еще не знал точно, что намереваюсь сказать, но понимал, что едва он выйдет, все будет потеряно.

— Мсье?..

— Корт, сэр. Генри Корт. Я работаю на газету «Таймс».

Это его озадачило — как и следовало.

— Что такого вы можете сообщить, что меня заинтересовало бы?

Эмоции совершенно меня оставили. Ярость на Стоуна была такой острой, что я ее даже не замечал; она настолько мной овладела, что я практически в нее превратился. У меня был выбор, и я сделал его, полностью сознавая последствия. Я не могу привести ни извинений, ни объяснений, которые не были бы фальшивыми. Я хотел взять верх над Стоуном и причинить ему боль. Я хотел показать, что способен спасти ситуацию, когда он потерпел неудачу. Любой ценой, любыми средствами. А средство было только одно. Да просит меня Господь, я не мешкал.

— Вы политик, министр. Некогда вы занимали пост премьер-министра, и, возможно, в один прекрасный день вам выпадет честь занять его снова. Я желаю вам всяческих благ, мне бы не хотелось, чтобы что-то стало у вас на пути. Общественное мнение — дело хорошее, и за прошедшие годы вы выказали себя исключительно умелым администратором.

— Благодарю вас, молодой человек, — ответил Рувье с некоторым удивлением.

— К несчастью, я позабочусь о том, чтобы положить конец вашей карьере, если только вы не обдумаете следующие мои слова. Банк Франции и банковское сообщество Парижа в большинстве желают отвратить ужасающий кризис, который повергнет в страшный упадок всю Европу. Банк Франции не может сделать этого без вашего разрешения. И вы такое разрешение дадите.