— Когда вы нанали замечать изменения в нем?
— О, я не знаю. — Ханна пожала плечами. — Это было настолько неуловимо. Понемногу, несколько лет назад, я думаю. Через год или около после того как мы переехали сюда.
После того как она начала самоутверждаться в больнице и в сообществе. Переехать сюда была идея Пола, и она часто задавалась вопросом, какое будущее он рисовал для себя в глубине души. Видел ли он себя постоянным элементом в сообществе, кем-то хорошо известным, реально любимым и уважаемым, кем стала она? В первые годы их совместной жизни он признался ей, что хочет стать личностью, кем-то другим, чем просто книжный червь из семьи синего воротничка. Неужели он полагал, что здесь станет другим, общительным и коммуникабельным, если эти качества напрочь отсутствовали в нем? Ей очень не хотелось думать, что именно ревность к занимаемому ею положению вбила между ними клин и отравила любовь, которую они разделяли. Она казалась такой бессмысленной эмоцией, ничем для людей, которые обещали уважать и поддерживать друг друга.
— А в последнее время он все больше и больше отстраняется? — спросила Меган.
— Он негодует по поводу времени, которое я провожу в больнице с тех пор, как меня назначили главой отделения скорой помощи.
— А как насчет его графика работы? Он же тоже работал тем вечером.
— Приближается время подачи налоговых деклараций. Он будет сейчас часто задерживаться допоздна.
— Для него в порядке вещей игнорировать автоответчик, когда вы звоните туда вечером?
Ханна немного выпрямилась в кресле и прищурила глаза. Что-то в словах Меган насторожило ее.
— Почему вы задаете мне такие вопросы?
Меган бросила на нее, как она надеялась, убедительный, но скромный взгляд.
— Я полицейский; я больше ничего не умею, только это.
— Но вы не можете думать, что Пол имел какое-то отношение…
— Нет-нет! Конечно, нет. Это обычная рутина, — солгала Меган. — Мы должны знать, где все были, знаете ли, прежде чем адвокаты возьмутся за это дело. Они фанатично относятся к деталям. Даже матери Терезе потребовалось бы алиби, если бы она была здесь. Когда мы поймаем этого парня, его адвокат, вероятно, постарается переложить его вину на кого-нибудь еще. Он попытается доказать, что его клиент был где-то в другом месте этим утром в шесть часов. И если у него сомнительная репутация, то обязательно спросит, где вы были в шесть часов утра и где был Пол.
Ханна побледнела и, быстро мигая, посмотрела на нее.
— Я не знаю, где был Пол. Он ушел, когда я только проснулась. Он сказал, что хочет побыть один, что просто поездит по городу, посмотрит, подумает… Я уверена, что он именно так и сделал, — сказала она. Ее слова прозвучали так, как будто она старалась убедить в этом больше себя, чем Меган.
— Я уверена, что вы правы, — согласилась Меган. Она, как автомат, фиксировала всю сцену в своей памяти — факты, тон голоса Ханны, выражение ее лица, напряженность, которая скопилась вокруг нее, как статическое электричество. — Я ничего иного не имею в виду. Просто хочу, чтобы вы поняли, как это работает, почему мы должны задавать такие вопросы. То, что я действительно хотела спросить, это не вспомнили ли вы имена каких-нибудь людей, которые могли бы затаить на вас обиду в прошлом, на вас или на Пола. Недовольный пациент, неудовлетворенный и раздраженный клиент — такого типа людей.
— Вы уже расспросили всех, кого мы знаем, — сказала Ханна. — Честно, я не могу подумать ни на одного пациента, кто смог бы довести себя до такого ужасного состояния. Большее, что мы видим в нашей небольшой больнице, это либо легкие случаи, либо с мгновенным летальным исходом. Пациентов в тяжелом состоянии — жертв несчастных случаев и тому подобное — мы отправляем непосредственно в Медицинский центр округа Хеннепин в Миннеаполисе. Пациентов с серьезными заболеваниями также размещаем в более крупные больницы.
— Но, должно быть, и здесь были потери.
— Да, несколько. — Тень печали скользнула по лицу Ханны. — Я помню, когда работала в Городах, мы презрительно называли маленькие сельские больницы — такие, как в Оленьем Озере, — пунктами для опознания, регистрации и перевозки трупов. Мы делаем все, что можем, но у нас нет оборудования или штата крупной больницы. И здесь люди отлично понимают это.
— Возможно, — задумчиво протянула Меган, напоминая себе зайти в больницу Оленьего Озера, чтобы самой выяснить мнение сотрудников.
— Что касается клиентов Пола, то там есть несколько, которые каждый год недовольны, что им приходится платить налоги, но вряд ли они сделали бы такое.
— Он не проводил каких-нибудь проверок, которые плохо закончились для клиента? По его милости никого не посадили в тюрьму? Или что-нибудь подобное?
— Нет. — Ханна поднялась из кресла, из-за нервного напряжения она не могла усидеть на месте больше, чем несколько минут, независимо от усталости. — Я хочу приготовить чай. Вы не выпьете со мной? Так холодно.
А Джош где-то там без куртки…
За большим венецианским окном наступала ночь, холодная и черная, как кузнечная наковальня.
— Вы думаете, он жив? — прошептала Ханна, глядя в темноту, в которой восемь долгих дней назад исчез Джош.
Меган поднялась, подошла и встала рядом. Немногим более недели назад все в городе сказали бы, что у Ханны есть все — карьера, семья, дом на берегу озера. Половина города смотрела на нее как на символ современной женственности. Теперь она была просто женщиной, убитой горем, уязвимой, цепляющейся за ниточку надежды, столь же тонкую, как волосок.
— Он жив, пока кто-то не докажет мне обратное, — сказала Меган. — Я верю в это. И в это должны верить и вы тоже.
Дверь кабинета Пола распахнулась. Он промчался, как ураган, и выбежал из дома через дверь, ведущую в гараж. Митч появился в дверях кабинета с выражением крайней степени усталости на мрачном лице.
— Я просто не знаю, как достучаться до него, — проворчал он, входя в гостиную.
— Так же, как и я, — призналась Ханна. — Не организовать ли нам группу поддержки?
Митч с трудом улыбнулся, давая понять, что оценил ее чувство юмора. Он взял ее руки в свои и нежно сжал их. Ее пальцы были холодными, как смерть.
— Извини, Ханна. Извини за все. Мне хотелось бы сделать гораздо больше, чем я смог.
— Я знаю, что вы, ребята, делаете все, что можете. Это не ваша вина.
— Но и не ваша тоже. — Митч отпустил ее руки и крепко обнял за плечи. — Держись, милая.
Ханна проводила их до дверей и смотрела, как они вышли в холодную ночь. Возвращаясь назад через гостиную, она на мгновение замерла и прислушалась к тишине. Их «наблюдатель», как она называла агента, дежурившего у них в доме, ушел пообедать, когда приехали Митч и Меган, и должен был вернуться. Но она попросила, чтобы никто из соседей и незнакомых людей, присылаемых к ней организацией пропавших детей, не приходил, и получила временную передышку от посторонних людей. В доме было тихо, спокойно, и напряжение упало.
Ханна задумалась, куда исчез Пол и сколько у нее есть времени, пока он не вернется и не возобновятся военные действия. Интересно бы знать, сколько времени потребуется, чтобы исчезло возникшее между ними отчуждение. Неделя, месяц, год? И вернется ли Джош назад, прежде чем это произойдет? И хочет ли она вообще, чтобы их отношения исцелились?
Ханна мысленно представила куртку Джоша, валяющуюся в зарослях камыша в заливе Райана.
Когда страх, ужас и чувство вины закрутились в очередном цикле внутри ее, она бросилась к лестнице, ведущей наверх к спальне Лили. Как всегда, с Лили она почувствует хоть какое-то облегчение; малышка отдаст ей свою любовь безоговорочо, не задавая никаких вопросов.
Звук низкого, мягкого голоса в комнате Лили заставил Ханну ускорить шаги. Дверь в спальню была приоткрыта, мягкий, словно лунный, свет выплескивался на ковер. Она заглянула в щелку и увидела отца Тома. Он сидел в старом белом плетеном кресле-качалке с Лили на коленях. Том обхватил девочку рукой, в которой держал сборник рассказов, и увлеченно читал их ей вслух.
