Глубокий животный стон вырвался из горла, когда она протянула руку вниз и взяла его возбужденный пенис в руки. Он накрыл ее руку своей и крепко сжал. Затем наклонил голову и поймал ее мочку уха зубами.

— Вот и ты такая же плотная, когда я в тебе, — шепнул он, заставив возбужденно запеть все ее тело.

Митч смотрел на ее лицо, когда вошел в нее. Паника охватила его от сознания, что потребовались не один день и не одна ночь, чтобы влюбиться в нее, но все это может закончиться через день, через мгновение.

Затем желание перекрыло все страхи. Он вошел в нее полностью, глубоко, и плотное влажное тепло охватило его, изгоняя все мысли из сознания. Они двигались вместе, приближаясь к удовлетворению, которое стерло бы все границы между физическим, эмоциональным и духовным. И они достигли его, один за другим. Задыхаясь, дрожа, тесно прижавшись друг к другу.

Я люблю тебя… Слова были на ее губах, но она запихнула их обратно.

Я люблю тебя… Он удержал эту мысль в глубине сердца, боясь отдать ее.

Затем все было кончено. Они застыли и притихли, и старые сомнения поползли назад из всех углов, куда их недавно загнали. Границы вернулись на места, стража возобновила работу. Сердца — в броню, бичевание одиноких продолжится в ночи по отдельности…

20.55

— 31 °C, коэффициент комфортности: — 41

Ханна сидела в темноте в своей комнате. Ее комната. Как быстро мозг сделал это небольшое изменение. Пол не спал в этой постели в течение двух ночей, а он — мозг — уже предоставил множество ссылок. Она не хотела думать, что это значило для их будущего. Она не хотела иметь дело с чувством вины, потерь и неудач, связанных с замужеством, которое она совсем недавно могла назвать идеальным. Ей было достаточно того, что она взяла на себя всю тяжесть вины, связанную с потерей Джоша.

Как было бы хорошо уйти со съемочной площадки после интервью с человеком, за которым она была замужем! Он бы обнял ее, успокоил и отвез домой. Хорошо бы знать, что у нее есть его любовь и поддержка. Вместо этого Ханна вернулась домой на своей машине одна. Кэтлин Кейси, которая сама предложила посидеть с Лили, устроилась на диване в гостиной рядом с Маккэскиллом, агентом БКР. Они смотрели «Секретные материалы» и ели попкорн. Пола не было.

Пола нет. Пола, которого она любила и за которого вышла замуж. Ханна не знала человека, который солгал ей, скрыл доказательства, обвинил ее в пропаже ребенка. Она не знала человека, у которого было почти все, но ему не хватало внимания СМИ, и у которого сняли отпечатки пальцев в полиции. Она не знала, кем он был и что еще способен сделать.

Не желая рассматривать все возможности, Ханна заставила себя встать со стула и начала раздеваться. Она сосредоточенно расстегивала пуговицы, складывала и убирала одежду. Затем вытащила свою поношенную трикотажную рубашку, натянула ее через голову и отбросила с глаз волосы. Когда она потянулась за тренировочными брюками, на тумбочке зазвонил телефон.

Ханна уставилась на него. Воспоминание о последнем звонке, на который она ответила в этой комнате, пронзило ее. По коже побежали мурашки, и бусинки пота покрыли лоб. Она не могла проигнорировать звонок только потому, что боялась снять трубку. Маккэскилл и Кэтлин заинтересовались бы, почему она не ответила на звонок.

Дрожащей рукой она подняла трубку.

— Да?

— Ханна? Это Гарретт Райт. Я видел интервью. Я просто хотел сказать вам… я подумал, что вы очень храбрая.

— М-м, хорошо, — запнувшись, произнесла она. Это был не безликий незнакомец, мучивший ее, и не Альберт Флетчер, извергающий безумие. Это был не Джош. Просто сосед. Муж Карен. Он преподавал в Харрисе. — Я должна была это сделать.

— Я понимаю. Тем не менее… Ну, если это имеет для вас значение, я скажу, что вы поступили правильно. Послушайте, если вам нужна какая-нибудь помощь, чтобы пройти через это, у меня есть друг в Эдине, который специализируется на семейной терапии. Я говорил о нем Полу, когда он был здесь прошлым вечером, но боюсь, он не захотел меня услышать. Я подумал, что лучше сообщить вам. Вы можете записать его имя и позвонить, если захотите. Всегда хорошо иметь варианты.

— Спасибо, — рассеянно пробормотала Ханна, опускаясь на кровать.

Она автоматически записала имя и номер в блокнот. Ее ум занимал вопрос, что Пол мог делать в доме Райтов и почему не упомянул об этом. Но, впрочем, посещение дома соседа было самым незначительным из его секретов. Ханна не хотела знать, какой мог быть наихудшим.

Мысль задержалась и отозвалась эхом в ее сознании, когда она повесила трубку, и страшное чувство одиночества и страха зашевелилось внутри, угрожая завладеть ею целиком. Это было самое неприятное — осознать, что независимо от того, что люди вокруг нее хотели ей помочь, по сути, она оставалась одна. Единственный человек, который должен был быть самым близким, уходил все дальше и дальше.

Ханна смотрела в пустоту. Когда телефон зазвонил снова, она подняла трубку без колебаний и пробормотала невыразительное приветствие. Голос, который ответил ей, был низким и нежным, немного протяжным, столь же приятным для ее обнаженных нервов, как прикосновение шелка к солнечному ожогу.

— Ханна? Это Том, отец Том. Я подумал, что, возможно, вам хочется поговорить.

— Да, — улыбнувшись, прошептала Ханна с дрожью в голосе. — Мне бы хотелось.

День 10-й

Как сказал Шекспир:

Весь мир — театр.

В нем женщины, мужчины — все актеры.

У них свои есть выходы, уходы…[9]

А мы — режиссеры, кукловоды, дергающие их за скрытые веревочки.

И вот так, час от часа мы созреваем и созреваем.

А потом час от часа мы гнием и гнием.

И таким образом строится история.

Время для нового акта и другого прекрасного поворота в сюжете.

Мы лучшие.

День 11-й

9.45

— 5 °C, коэффициент комфортности: — 12

В субботу температура резко поднялась, и небо рухнуло на открытые всем ветрам окрестности. Плотный слой свинцовых туч низко завис над холмами, поросшими лесом; из них, как через сито, падал на землю мелкий порошок снега. Вслед за сильными морозами и вызванным ими плохим настроением радиометеорологи исчезли из эфира, оставляя чтение штормовых предупреждений ди-джеям выходных дней.

Меган слушала вполуха. Снежная буря? Возможно, если она разразится достаточно быстро, это может помешать ей выехать в Сент-Пол… Если она потратит много времени, рыская по окрестностям города в поисках Альберта Флетчера… Если этот кусок дерьма, а не автомобиль, в конце концов развалится на части… Дюжина различных сценариев пронеслась у нее в голове, как у ребенка, отчаянно пытавшегося прогулять занятия в школе. Если бы у нее был хоть сегодняшний день… Но Де Пальма требовал немедленно выехать из Оленьего Озера. Он никогда бы не позвонил ей в субботу, если бы сам не находился в отчаянном положении… Если бы адвокаты не были там; и, черт побери, если бы Бюро не заплатило им в полуторном размере… Это были просто отговорки, чтобы выдернуть ее из города прежде, чем она смогла бы сотворить еще больше вреда.

Меган должна ехать, если хочет спасти хоть что-нибудь от своей карьеры. Ехать и целовать ему задницу, и раскаиваться, и вымаливать епитимью. Идея застряла в горле, как теннисный мяч. Она была чертовски хорошим полицейским. Это должно же что-нибудь значить, но не значило ничего.

Меган протерла варежкой болезненную точку над правым глазом. Головная боль не исчезла, а просто притаилась, угрожая нанести окончательный укол в изнурительном соревновании по фехтованию с ее уже довольно изодранной стойкостью. Ей следовало бы оставаться в постели, но она не хотела лежать в одиночестве. Меган кружила по городу и окрестностям с рассвета, мысленно пережевывая весь тот бардак, во что превратилась ее жизнь. Тебе надо было согласиться с направлением ФБР, О’Мэлли. Она могла бы быть сейчас в Мемфисе, за тысячу миль от холода и снега, за тысячу миль от разбитого сердца.