- Точно. У этого бластера есть инфракрасная система обнаружения цели. Прежде чем сделается слишком темно, я покажу, как ею пользоваться.

Ночь прошла спокойно. В других секторах оборону пробовали на прочность, и бластеры, оживая, принимались стрелять. В эти моменты коммуникационная сеть включалась, наполняясь докладами и приказами, и оба, Эрк и Оди, приходили в полную боевую готовность, но как только стрельба стихала, они, по очереди, старались хоть немного поспать. Ночь они разделили на двухчасовые смены. Оди обучила Эрка достаточно, чтобы он мог пользоваться оружием в одиночку и немедленно открыть огонь, если заметит в их секторе какое-либо движение. Но даже когда Эрк вел наблюдение через прибор ночного видения, его глаза играли с ним шутки: ему казалось, что, если смотреть на разбросанные по пустырю холмики достаточно долго, они перемещаются. Эрк поймал себя на том, что часто трет веки и трясет головой, пытаясь избавиться от тумана перед глазами. Изо всех сил он старался не заснуть. Как пилот истребителя, он отлично знал, сколь губительной может быть халатность, но сейчас он не был классным пилотом, а сидел в сыром каменном склепе, пропахшем кровью и фекалиями, а в его нутро вгрызался голод, лишая его сил, и он не спал целую вечность, и все тело ныло. А больше всего беспокоило колено, болезненно пульсируя.

Вздохнув, Эрк встряхнулся, затем поморгал. Через несколько минут пробьются первые лучи, затем рассветет. Прежде он любил это время суток, когда остальной мир еще спит, а все вокруг - тихое, чистое, умиротворенное. Его передернуло. В этой части Праеситлина ночи очень холодные, а дни - обжигающе жаркие. Опустив глаза, он посмотрел на Оди. Как только наступила ее очередь, она тут же погрузилась в сон. Эрк улыбнулся. Девушка могла быть сейчас вместе с разведчиками, занимаясь тем, что умела лучше всего, гоняя, как ветер, но вместо этого Оди осталась с ним и лежит тут, в этой дыре, а единственное, что отделяет ее от вражеской армии, - тонкая каменная стена, И когда ж они выберутся из этой переделки...

Сердце Эрка забилось чаще. Снаружи что-то двигалось! Его ладони, сжимавшие рукояти прицела, внезапно вспотели. Носком он ткнул Оди в бедро, и она мгновенно проснулась.

- Там что-то есть, - прошептал Эрк. Теперь он был совершенно бодр, адреналин сразу привел его тело в норму. С удивлением Эрк услышал собственный смех.

- Ну давай, давай, - шептал он, фокусируя орудийную оптику и с нетерпением ожидая начала боя.

Через систему наведения он мог видеть ясно, точно днем. И тут все поле, которое просматривалось через бойницу, словно бы поднялось и двинулось на него.

- <Иззи-шесть>! <Иззи-шесть>! Говорит <Надежда-пять>, - напористо сказал Эрк. - Они наступают!...

Эрк начал стрелять в толпу надвигающихся боевых дроидов, ощущая рядом с собой Оди, следившую за потоком энергии, который втекал в ревущий бластер.

Внутри его шлема негромкий голос спросил:

- <Надежда-пять>, говорит <Иззи-шестъ>. Какова численность противника? Повторяю: какова численность противника?

- Их тысячи, - крикнул Эрк. - Тысячи!...я

"Моя дражайшая..."

Нет, так не годится, слишком обезличенно. Он начал снова. <Моя любовь...> Нет, нет, слишком, слишком банально. Он задумался, не зная, что придумать дальше. Попробуй это: <Я скучаю по тебе сильней, чем могу выразить словами. Мое сердце переполнено любовью к тебе, моя дражайшая, сладчайшая...> В этом же духе он писал некоторое время на флимсипласте, затем прервался и перечитал параграф. Нет, нет, нет, он говорит, точно влюбленный подросток! А ведь это его жена, сенатор, героиня, женщина, ставшая на всю жизнь супругой рыцаря-джедая. Ну, или человека, который вскоре им станет... или погибнет.

Анакин Скайуокер сидел в своей каюте, находившейся на борту <Рейнджера>. Через несколько часов ему предстояло перебраться на корвет <Нилиан>, сопровождающий транспортные суда. Халкион останется на <Рейнджере>, чтобы возглавить атаку, в то время как Анакин будет командовать десантом. Затем тяжелые крейсеры, направляемые Халкионом, пробьют во вражеской блокаде дыру, через которую Анакин и наземные войска произведут высадку на Праеситлин. Благодаря системе идентификации, на которую не повлияло глушение связи, они знали, что по крайней мере часть флота Слайка уцелела и все еще находится на орбите Праеситлина, сражаясь с оставшимися кораблями сепаратистов.

Когда Слайка простили за то, что подбил своих подчиненных напасть на сепаратистов, и наделили полномочиями действовать по своему усмотрению, ему выдали собственный набор идентификационных кодов. Эти коды содержали всю информацию о каждом корабле его флота, включая название, класс, вооружение, комплектацию и прочее. Каждый корабль был снабжен системой <свой-чужой>, ретранслятором, который при запросе соответствующим кодом откликался присущим ему идентификационным сигналом, сообщая таким образом, что это дружественное судно, и позволяя избежать огня по своим, что в пылу сражения случалось слишком часто. Халкион был уверен, что, как только он начнет атаку, корабли Слайка присоединятся к его флоту и вместе они разобьют противника. Пока что оцепление, охватывавшее Слуис-ван, похоже, ни о чем не подозревало, но если тамошние корабли направятся сюда, чтобы принять участие в битве, ситуация может осложниться.

Место для высадки на Праеситлин уже выбрали: участок с неровным рельефом, расположенный позади высохшего речного русла и рядом с плато, где находился Межгалактический коммуникационный центр. На само плато Халкион решил не высаживаться, поскольку считал, что ожесточенный бой так близко от Центра, скорее всего, приведет к его уничтожению и гибели техников, которые, по всей видимости, стали пленниками сепаратистов.

Халкион, Анакин, их офицеры, солдаты и экипажи кораблей уже сделали все, что можно, готовясь к предстоящей битве. Теперь пришло время отдыха. Через несколько часов флот прибудет к исходной точке - сектору космоса в окрестностях Праеситлина, который их капитаны выбрали местом, где они построят свои корабли для атаки. К этому моменту вражеский флот уже будет знать, что они на подходе; их суда оказались внутри мертвой зоны, связь откуда с остальной Галактикой была некоторое время назад прервана. На самом деле, когда оборудование отключилось, Халкион как раз докладывал Совету джедаев, - верный знак, что они вступили в зону влияния противника.

Скомкав флимсипласт, Анакин сунул его в измельчитель и вынул другой лист. Джедай не испытывает ни страха, ни ненависти, ни тоски. Анакин знал, что предстоящее сражение будет выиграно и что его дивизия оправдает ожидания; Грудо много раз ему об этом говорил, а уж Грудо знает толк в армиях и командирах. В самом деле, искусству командования Анакин обучался с феноменальной быстротой, посвящая этому каждый час каждого дня, пока флот находился в полете и пока он сам бодрствовал. А во все аспекты военного менеджмента он тоже погружался с энтузиазмом. Страха Анакин не ощущал - он с нетерпением ожидал боя, предвкушая встречу с легендарным капитаном Слайком. Правота и справедливость - на их стороне, и они одержат победу. Одиноким Анакин себя тоже не чувствовал. Его дружба с Халкионом, который относился к нему, как к младшему брату, крепла с каждым днем. И Грудо - этот верный, крепкий, надежный старый родианец - все время вояжа держался рядом с ним, так что они стали неразлучными товарищами.

Анакину Скайуокеру были знакомы страх, боль, отчаяние, гнев, но все это ныне осталось позади, в другой жизни. Он снова начал писать: <Ты сейчас со мной, моя родная. Я чувствую тепло твоего дыхания на щеке, ощущаю запах твоих волос и одежд, когда ты прижимаешься ко мне всем телом. Мы вместе смотрели в лицо смерти, любимая, и одолели ее. И хотя завтра я вновь встречусь со смертью, твоя любовь со мной и будет меня поддерживать...> Некоторое время Анакин писал не прерываясь. Сколько раз в этом вояже ему хотелось применить свою немалую чувствительность, дарованную Силой, чтобы попытаться увидеть Падме. Но даже если б он смог, то, конечно, не стал бы этого делать: это было бы непростительным злоупотреблением его джедайскимии способностями, а поскольку Анакин уже нарушил присягу, женившись на Падме, он был полон решимости больше не потакать своим желаниям. И все же, пока он писал, стены его спартанской каюты словно бы растаяли и он вновь воссоединился со своей ненаглядной Падме на Набу, у замечательно красивого озера, где они освятили свои клятвы в вечной любви.