— А Сер-дьюк? Кто Сердьюк?

— Сердюк? — наивно переспросил Пырин. — Сердюк — мой служащий и в этих делах ничего не понимает.

— А фрау ин железные очки? — допытывался Гейзен.

— Железные очки? — Пырин пожал плечами. Не помню. Многие приходят ремонтировать разное барахло. И в очках и без очков.

Гейзен испытующе посмотрел на Пырина, подумал и приказал увести его в другую комнату и накормить.

Пырин с аппетитом поел консервированные сосиски, запил холодной водой и улегся на мягкий диван, с тревогой размышляя о том, что будет дальше.

Нервное напряжение сказалось, и Алексей Иванович вскоре задремал.

Около двух часов ночи его снова вызвали к начальнику гестапо.

Кроме гестаповцев, там сидели двое русских: Смаковский, которого Пырин знал ещё по мартеновскому цеху, и лысый брюхатый человек с одутловатым лицом.

— Ви всё лжет! — заорал Гейзен, брызгая слюной. Глаза его расширились, бульдожьи щеки налились кровью. — Ми понимайт! Тактика инженер Крайнев! Он видавал наших людей за партизан, ви — тоже. Ви хитрит — ми тоже будем хитрит!

Пырина увели в подвальную камеру, раздели догола и оставили. Он ожидал побоев, пыток и вначале удивился тому, что обошлось без них. Но вскоре всё понял. Решетчатое оконце в камере не было застеклено, и в ней стоял такой же холод, как на дворе. По коже забегали мурашки, начали стыть ноги. Алексей Иванович принялся быстро ходить по цементному полу, покрытому снежным налетом. В оконце задувал ветер, и снежинки, падавшие на кожу, казалось обжигали, как раскаленные уголья.

Устав от ходьбы, он сел на холодный пол и тотчас почувствовал, как мучительно заныло всё тело. Снова встал и ходил до тех пор, пока, изнеможенный, не свалился на пол.

Стало совершенно ясно, что единственным исходом является смерть. «Может быть, замерзну? Пусть застывает кровь, пусть остановится сердце!» Он решил лежать не двигаясь. Но озноб, охвативший всё тело, и мучительная боль в суставах были невыносимы. Обдирая в кровь колени о шершавый каменный пол, порой падая на грудь, он стал ползать на четвереньках, поднимался и снова ползал, чтобы согреться. Острая боль в коленях, с которых слезла кожа, притупляла ощущение холода.

Пришли гестаповцы, подняли Пырина, одели и повели на допрос к Гейзену. В кабинете было накурено, но тепло, и Алексей Иванович почувствовал, как к нему возвращается жизнь.

— Хотите шнапс? — Гейзен поднес ему водки.

Пырин, дробно стуча зубами о стакан, выпил водку. По телу медленно стало разливаться тепло.

Гейзен подождал, пока алкоголь окажет действие, и сделал знак Штаммеру. Тот нажал кнопку звонка, и через несколько минут солдаты внесли на носилках женщину.

С большим трудом Алексей Иванович узнал в ней связную и содрогнулся. Снова перед глазами поплыли круги.

Лицо женщины было черно от кровоподтеков… Она ещё жила, но дышала слабо, и было видно, что умирает.

— Знайт эта фрау? — спросил Гейзен, довольный произведенным впечатлением.

Пырин решил, что отпираться не только бесполезно, но и вредно. Этим он мог навлечь на себя ещё большие подозрения. Гестаповцам известно, что связная была у него в мастерской. А причины её прихода никто из них не знал.

— Видел, — выдавил он из себя и заметил, как у связной слегка дрогнули полузакрытые веки.

— Очень карашо! — обрадовался Гейзен. — Зачем ви её видел?

— Она приносила замок.

— А сколько времья нужно, чтобы майстер узнавать, какой ремонт делать?

Пырин напряг память, вспоминая, сколько времени связная пробыла у Сердюка.

— Это очень сложный механизм. Я возился больше часа, но так и не сделал ключа.

— Дас ист аллее, вас мёхтен зи заген? — выкрикнул Гейзен и подошел к Пырину вплотную.

— Всё! — произнес Алексей Иванович.

Гейзен грубо выругался. Бить этого человека не имело смысла. От нескольких ударов он умрет — тогда прощай последняя нить. В камере он тоже мог замерзнуть.

— Иголка в ногти! — подчеркнуто громко приказал Гейзен Штаммеру.

Пырина охватил озноб. Значит, и его замучают, как связную. Как же спастись от истязаний?

Счастливая мысль осенила его. Шатаясь, он подошел на три шага к тяжелому дубовому креслу, подвинулся ещё ближе, прикинул глазом.

Штаммер смотрел на него непонимающе.

Гестаповские офицеры вошли в кабинет в то мгновение, когда Пырин, повалившись на бок, ударился виском об острый выступ ручки кресла. Расчет оказался точным: острая боль в голове было последнее, что он ощутил.

Под штаб-квартиру Сердюк облюбовал водосборник доменного цеха. Сюда во время работы завода собиралась вода, служившая для охлаждения доменных печей. Немало потребовалось усилий, чтобы сделать помещение с бетонными стенами и таким же перекрытием пригодным для жилья. Пришлось убрать накопившиеся на дне осадки, заделать многочисленные отверстия, оставив одно, служившее входом, устроить у стен нары. Железнодорожный фонарь, стоявший прямо на полу, освещал только стену с отверстием, завешанным куском истлевшего брезента. Сквозь это отверстие по бетонному тоннелю можно было попасть в общий водосборник. Там сходились тоннели из всех новых цехов завода, и оттуда тянулся большой тоннель для спуска вод в ставок.

Сердюк решил отсидеться некоторое время, чтобы не подвергать подпольщиков опасности. Обозленные полным провалом задуманной операции, гитлеровцы рыскали по городу, устраивали облавы на базаре, производили массовые обыски.

Единственным звеном, связывающим группу с поверхностью, был Саша. Ночью он пробирался в тоннель со стороны ставка, приносил еду и сообщал все новости.

Первое время он встречался с Крайневым в общем водосборнике, потом Сергей Петрович уговорил Сердюка открыть Сашке их точное местонахождение:

— Недоверие обижает парня. Всё равно он знает приблизительно, где мы. Пусть знает до конца.

Сердюк разрешил привести Сашку в штаб-квартиру.

Представление, которое обычно создается о человеке до встречи с ним, большей частью бывает далеким от действительности. Сердюк не ожидал увидеть низкорослого, щуплого с виду парнишку с наивным, ещё не тронутым возмужалостью лицом и понял секрет неуловимости Сашки: гитлеровцы не принимали его всерьез.

— Ты, говорят, подручным сталевара работал. Что же, ты к печке скамейку носил? — пошутил Сердюк.

— Мал золотник, да дорог, — отрезал Саша, уязвленный в самое больное место.

— Что дорог, то верно. — Сердюк улыбнулся, прижал паренька к себе. — Рассказывай, дружище. Какие новости?

Саша торопливо полез в одну из бесчисленных дыр подкладки своей стеганки, достал желто-бурую бумагу, сложенную в несколько раз, развернул её на полу перед фонарем.

Сердюк, Теплова и Крайнев склонились над листом. С трех фотографий большого объявления смотрели их собственные лица.

— По пятьдесят тысяч марок за голову… — иронически протянул Сердюк. — Не дешево ли? Пожалуй, скоро набавят цену.

— А это кто? — полюбопытствовал Саша, показывая на четвертую фотографию.

— Это радист, с которым тебе придется держать связь, — пояснил Сердюк. — Ишь, в профиль только схватили. Попробуй по этому снимку найти.

— И меня по этому снимку не узнают, — сказал Крайнев и провел рукой по отросшей бороде.

— А у меня здесь нос курносый! — в шутку возмутилась Теплова.

Саша усмехнулся, взглянул на Валю, потом на Крайнева и сострил:

— Для семейного альбома сойдет.

Рассказав о новой перерегистрации паспортов, которую затеяли гитлеровцы, и получив от Сердюка задание связаться с радистом, Сашка ушел.

— Пырин, значит, у них в лапах… — Сердюк вздохнул. — Его даже не ищут.

В следующий приход Сашка появился сразу после работы, когда его не ожидали, проникнув в водосборник прямо с завода. Свертка с продуктами с ним не было.

— Что произошло? — встревожился Сердюк.

— Пришел получить задание на день Красной Армии. Нельзя в такой праздник отмалчиваться. Седьмое ноября мы хорошо провели — листовки в трубы запустили. А сейчас что люди скажут? Нет у вас большевистского подполья. Так, что ли?