Дорогой друг! Не упусти свой шанс! Потому что первый отборочный тур ты уже прошёл: ты увидел это объявление.

Если ты решился, то не медли: читай вслух путеводное заклинание. Мы ждём тебя!

Возраст конкурсантов не ограничен.

Данное объявление действительно в течение бессрочного количества лет.

Искатели слимпа к обучению не допускаются.

Начальник Магического Двора,

Маршал Магических Войск Стратегического Назначения

Ити Б.Р.В. (Посмертный).

- Ни фига себе, - сказал наконец Семён Владимирович, перечитав объявление в шестой раз, - это и есть ваш соцреализм? Фэнтези от пятьдесят второго года? Ну, блин, вообще, - и повернулся к Ивтушенко:

- Алексей Анатолиевич, растолкуйте мне эту заметку с точки зрения соцреализма. Желательно с точки зрения Солженицына. Будьте любезны! - и сунул газету в руки Ивтушенко. Бард только-только закусился лучком и потому в ответ промычал лишь что-то нечленораздельное, но газету взял и уставился на указанное Семёном место. Прожевав, Алексей Анатолиевич громко и с чувством прочитал:

- Продаётся дойная корова пятнистой наружности, один рог обломан. Недорого. Обращаться по адресу… Ну, дальше и читать не стоит. С точки зрения соцреализма - это финансовая операция, связанная с передачей частной собственности одного физического лица другому. Я так думаю. С точки зрения Солженицына… Да он такой ерундой никогда и не занимался! Старик, бросай валять дурака и лучше выпей водки, пока она ещё есть. От твоего пива одно лишь расстройство мозгам и желудку, - и вернул газету опешившему Семёну.

- Какая корова? - взвыл Семён, - Какая?!

- Однорогая и дойная, - жуя, обстоятельно пояснил с дальнего конца стола Давыдов, - на предмет молока и мяса. И недорого.

- В целях повышения благосостояния, так сказать. И животноводства, - ехидно посмеиваясь непонятно чему, добавил Витя-художник и налил по следующей.

- Погодите, погодите, - замотал головой Семён, - что-то не то происходит… Витя, а ну-ка теперь ты прочитай, - и отнёс злополучную газету Филиппову, - вот здесь… отсюда.

- Срочный ремонт обуви, - равнодушно сказал Филиппов, глянув на страницу, - качество гарантируется. Улица Большая Лесная, будка восемь. Ну и что? - и откусил от бутерброда.

- Как - что? - взвился Семён Владимирович, - вы же одно и то же объявление видите по-разному. Не то, что увидел я! Другое!

- Чего? - не понял Витя. - Хочешь сказать, мы уже надрались до того, что и читать разучились? Брось, - встал и хотел было сказать очередной тост, но его остановил один из малоизвестных Семёну мужичков - как оказалось, его звали Сашей - и вежливо попросил газету. Саша обнаружил, что в заколдованном объявлении говорилось и не о корове, и не о ремонте обуви, а сообщалось о разводе некой гражданки Тимирязевой с мужем, находящимся под следствием. Вот так.

Над столом повисло тягостное молчание. Газета пошла по кругу: все с недоумением таращились на невероятное объявление-хамелеон, перечитывая его по очереди так и сяк, даже кверху ногами, но всё равно каждый раз читалось одно и то же. Но у каждого - своё.

- Пора пьянку закруглять, - наконец сделал верный вывод хозяин мастерской. - Допились. Скоро не то что сумасшедшие объявы мерещиться станут, зелёные марсиане на столе появятся. Пятнистой наружности. Запросто. - И налил всем ещё разок. Для снятия стресса.

Выпили молча. Семён Владимирович тоже выпил водки, - а как же иначе, после такого-то, - хорошенько залив её пивом. И как-то разом начал быстро пьянеть, словно чистого спирта вместо пивка хватанул.

- Да-а, - чуть погодя неопределённо протянул Алексей Анатолиевич, нетвёрдой рукой макая лук мимо кучки соли, - надо же… А, кстати, ты-то что прочитал? С тебя же всё началось.

- Да вот, - Семён почесал в затылке, - такая непонятка, что… Эх! - пожал плечами и зачитал то самое объявление. Настоящее.

- Слимп какой-то, - задумчиво сказал никогда не пьянеющий Давыдов, облокотившись о стол и подперев тяжёлую голову обеими руками, - аббревиатура, что ли? Сельский Лепрозорий Имени Мери Поппинс. Несомненно. - И захихикал.

- Что-то там о транспортном заклинании говорилось, - подал голос Ивтушенко, - неужто есть такое?

- Есть, - невнятно согласился Семён Владимирович, язык уже плохо слушался его, заплетался во всю, - мелким шрифтом напечатано. В самом низу, - и неожиданно икнул.

- Тогда читай его, - чётко и строго приказал Витя, - глядишь, оно вместо такси нас по домам развезёт. Дожились, ёлы-палы, уже заклинания в газетах публиковать начали! Мр-ракобесы, - и затих, неожиданно заснув прямо за столом.

- Эй, погоди! Стой! - всполошился Ивтушенко, но было поздно: Семён Владимирович, послушно кивнув, старательно и, насколько мог членораздельно, икая через слово, произнёс короткую, абсолютно непонятную фразу.

- …твою мать! - это было последнее, что услышал Семён от барда, роняя газету и проваливаясь в зелёную ледяную темноту.

…Испугаться Семён не успел, падение было слишком коротким. Но то ли от холода, то ли от чего другого, а протрезвел он за эти секунды основательно. Точно под ледяным душем постоял.

Зелёный сумрак рассеялся, сменившись обычным, не потусторонним; Семён открыл глаза. И тут же закрыл их. Потому как того, что он увидел, было достаточно, чтобы понять - с ним случилось что-то ужасное. Одно из двух: либо у него началась белка, либо в пиве была какая-то сильная наркота. Ничем иным объяснить происшедшее с ним Семён Владимирович пока не мог, хотя о белой горячке знал только лишь понаслышке, а наркотиками никогда не пользовался, испытывая к ним изначально брезгливое отвращение. Семён потрусил головой, крепко потёр лицо и уши руками, пару раз глубоко вздохнул и снова открыл глаза. Но бредовое видение не исчезло.

Он стоял посреди то ли большого круглого зала, то ли искусно обработанной пещеры - далёкие гладкие стены вокруг него уходили ввысь, где-то в вышине смыкаясь над головой глухим куполом. Стены и сам купол ровно тускнели матовым молочным светом, создавая впечатление пасмурного осеннего дня; по стенам, спиралью снизу вверх, шла какая-то бесконечно длинная надпись, сделанная громадными, в рост человека, чёрными широкими буквами. Буквы были абсолютно непонятными, больше похожими на размытые чернильные кляксы и подтёки, чем на читаемые знаки. Не могло быть таких письмён ни у каких известных Семёну народов! Однако Семён почему-то знал, что это именно буквы, стоило ему лишь разок на них взглянуть. И ничего хорошего в той надписи не было, это Семён тоже понял сразу, хотя и не мог объяснить, откуда взялась у него такая уверенность.

А рядом с ним, с Семёном Владимировичем, лишь руку протяни, высилась гора золота. Были здесь и монеты, и разные цепи, и какие-то пузатые кувшины с витыми ручками, и кубки с самоцветными украшениями. Из небрежно брошенных в кучу там и тут золотых ларцов высыпались разноцветные камни, которые зловеще посверкивали среди монет словно чьи-то мокрые глаза.

Высокая, выше самого Семёна, гора блестела неживым драгоценным сиянием, искажённо отражая в начищенных кувшинах и без того перекошенную физиономию Семёна Владимировича.

Стояла мёртвая тишина.

Вот тут-то Семён и перепугался: не стены заморочные так подействовали на него, не золото, в немыслимых количествах наваленное перед ним, а именно - тишина. Тишина, от которой гудело в ушах.

- Эй, есть тут кто? - вполголоса спросил Семён, невольно пятясь от пышного золотого великолепия и затравленно оглядываясь по сторонам, - или как?

Под ногами оглушительно хрустнуло. Семён Владимирович глянул вниз и с воплем отпрыгнул в сторону: Семён стоял как раз на костях, на человеческих костях. На скелете. Собственно, скелета как такового уже не было - он только что осыпался рёбрами, превратившись от Сениной кроссовки в плоскую костяную насыпь. Серый пыльный череп, с аккуратной дырочкой во лбу, потеряв нижнюю челюсть медленно откатился в сторону.

- А, нашего полку прибыло! - уверенным, хорошо поставленным баритоном сказал раздавленный скелет. Разумеется, скелеты говорить не могут, подумал Семён, не бывает такого, но голос явно доносился откуда-то из костей, из-под дуг сломанных рёбер.