Адам с удовольствием перечитал статью — даже он не написал бы лучше. Затем он принялся рассматривать фотографии, ища изъяны. Во всем этом было что-то криминальное, даже с его точки зрения, но он знал, что все идет по задуманному плану.

Адам полагал, что Катринка уже все знает. Наверное, уже состоялся ее разговор с Марком. Что он мог сказать в свое оправдание? Разумеется, ничего убедительного. Адам представлял себе ярость Катринки. Гнев делал Катринку еще более привлекательной. Она распрямляла спину и становилась выше и величественнее, но всегда портила эту потрясающую картину слезами. Случившееся станет для Марка началом конца. Разразившийся скандал закончится тем, что Марк потеряет контроль над советом директоров, который сможет принять более выгодные предложения, в частности, от Чарльза Вулфа, который спокойно готовился к этому моменту за счет Адама. В то время как Марк сорил деньгами, надеясь спасти свою компанию, финансовые дела Адама стабильно улучшались. Итальянцы наконец перестали ломаться, и продажу «Олимпик Пикчерз» можно было считать делом решенным.

Единственным темным облачком в прогнозе Адама стал Патрик Кейтс, проигравший в конце апреля. Кейтс перекладывал свою вину буквально на всех: на свой экипаж, на дизайнеров, на судостроительный завод. Разумеется, было много кандидатов на ношение титула «виноватого», но не вызывало никаких сомнений, что именно Кейтс заслужил большую часть обвинений. Он постоянно ругался с дизайнерами, изменяя все и вся, руководствуясь собственными капризами и прихотями, которые сам называл «хорошим чутьем», и не смог сделать отношения в команде доверительными и лояльными. Кейтс был хорошим яхтсменом, но его подвел собственный эгоизм.

Верещание селектора вторглось в вереницу мыслей Адама: секретарь сообщил, что на проводе его мать. Он поднял трубку и на всякий случай припрятал экземпляр «Дейли реджистера» в ящик стола.

— Здравствуй, мама!

— Я не понимаю, что это все говорят о Марке ван Холлене? — спросила Нина, которая, если уж хотела что-то узнать, не тратила времени на пустые вежливые условности.

— Ну откуда я могу знать?

— Ты хочешь сказать, что не видел это?

— Видел что?

— В одной из вчерашних газет помещена вопиющая фотография в этой ужасной колонке Сабрины. На ней Марк целует какую-то молодую женщину.

— Я не верю…

— Я бы тоже не поверила, — в душе Нины отчаянно боролись самые разные чувства: недоверие, шок, отвращение, любопытство. — Но меня тревожит одна вещь… Все, что касается Марка, имеет отношение к Катринке, а значит, и к тебе, и ко мне, а сейчас и к Расселу — это самое неприятное.

Адам сделал глубокий вдох и спокойно сказал:

— Мама, дела Марка ван Холлена не имеют никакого отношения ни к тебе, ни ко мне, ни к Расселу. Эта неразбериха не может повлиять на его избирательную кампанию. И в любом случае эта история скоро забудется. Ты можешь быть уверена в одном: она не пойдет на пользу ни одной из газет ван Холлена.

— Наверное, ты прав, — в голосе Нины звучало сомнение.

— Не сомневайся, я прав.

— Бедная Катринка, — опечалилась Нина, все же пожалев человека, более всех страдающего во всей этой истории.

— Да, — согласился Адам. — Два неудачных замужества не выдержит никакая женщина, даже Катринка.

Вдруг дверь его кабинета распахнулась, и на пороге появилась Лючия, бледная, с взъерошенными рыжими волосами. Руки и одна щека у нее были чем-то испачканы.

«Интересно, — подумал Адам, — какого черта он платит своей секретарше, почему она впускает к нему непрошеных гостей?» Он предупреждающе поднял руку, надеясь, что Лючия поймет и исчезнет до тех пор, пока он сам не будет готов встретиться с ней. Но она непреклонно потрясла головой. Адам разозлился, но решил прервать разговор:

— Мамочка, тут что-то случилось. Если я узнаю что-нибудь новенькое, я позвоню тебе.

Несмотря на протесты Нины, он положил трубку и уставился на Лючию.

— Если это насчет Патрика Кейтса, то давай не будем об этом; я сейчас не расположен разговаривать на эту тему.

— Нет, нет. — Лючия была на грани истерики. — Это насчет Катринки.

— Что такое?

— С ней произошел несчастный случай, сейчас она в больнице в Праге.

Опасаясь, что Лючия упадет в обморок, Адам быстро поднялся, обошел стол, схватил ее за руки и усадил в кожаное кресло.

— Какое несчастье! Это серьезно? Она поправится?

— Не знаю, никто этого не знает, — ответила она только на последний вопрос. — Она в критическом состоянии.

— А ребенок?

— Тоже. Это девочка. Катринке сделали кесарево сечение.

На мгновение Адам почувствовал себя так, как если бы лодка, которая, казалось, была под его полным контролем, вдруг перевернулась и он очутился в холодной воде. Инстинктивно он даже сделал руками несколько плавательных движений.

— Тебе нужно выпить, — произнес он и подошел к бару, скрытому в дальней стене. Когда он принес Лючии бренди и она сделала глоток, он попросил:

— Расскажи мне, что произошло.

— Она поскользнулась в ванной комнате. К счастью, рядом был Кристиан, который и вызвал скорую помощь. Больше я ничего не знаю. Кто-то прислал ей конверт с мерзкими фотографиями — Кристиан нашел их в ванной. Очевидно, она распечатала почту в ванной, увидела фотографии, разволновалась и, выходя из ванны, поскользнулась. Слава Богу, она успела позвать Кристиана, прежде чем потерять сознание.

— Кто рассказал тебе все это?

— Кристиан рассказал Марку, Марк — Робин, Робин — всем остальным.

Лючия немного пришла в себя.

— Где Марк?

— Сейчас он должен быть в Праге.

— Сукин сын, — проговорил Адам. Он был в ярости. Марк опять обставил его. Адам все рассчитал по-другому. Катринке нужно было причинить боль, но не физическую. Если к ней и должен был кто-то прийти на помощь, то это должен был быть он сам, а не Марк ван Холлен.

Лючия начала плакать.

— Прости, я так волнуюсь.

— Хочешь еще бренди?

— Нет, — ответила она, доставая из кармана платок, — я уже в полном порядке.

Адам поднялся, подошел к бару, налил себе бренди, выпил залпом, после чего вернулся к столу и нажал на кнопку селекторной связи:

— Соедините меня с Робин Догерти.

— Да, мистер Грэхем, — голос секретарши звучал испуганно, но с ноткой любопытства.

— Я только что разговаривала с ней, — сказала Лючия.

Адам не ответил. Он молча ждал.

— Мисс Догерти на проводе.

— Робин?

— Здравствуйте, мистер Грэхем. — Голос Робин звучал настороженно.

— Лючия рассказала мне о том, что произошло, — начала Адам словесный поединок. — Какие у тебя новости?

— Катринка с ребенком все еще в критическом состоянии.

— Если тебе станет что-либо известно, сообщишь мне? — Это было больше похоже на приказ, чем на просьбу, и, когда она замешкалась, он закричал. — Робин, во имя всего святого, я очень волнуюсь!

— Да, да, я сообщу тебе. К сожалению, я больше не могу разговаривать.

Связь прервалась.

— Я не понимаю, — запричитала Лючия, тряся головой в недоумении. — Я совсем ничего не понимаю. Марк ведь любит ее… Зачем он…

— Замолчи, Лючия! Пожалуйста, замолчи!

— Мистер ван Холлен, не хотите ли чашечку кофе? — Медсестра, полная приветливая женщина среднего возраста, заботливо смотрела на Марка. В руках у нее был металлический поднос с крепким горячим черным кофе. «У него совершенно измученный вид, он так же бледен, как и его несчастная жена», — подумала она.

— Спасибо. — Марк взял чашку.

Кофе всегда выручал его. Благодаря ему он не заснул в самолете и держал натянутые до предела нервы в кулаке. Он чуть было не ударил Кристиана, который не пускал его к Катринке. Если бы не пришел доктор… К счастью, он появился вовремя. Марку не хотелось объяснять Катринке еще и столкновение с Кристианом, если… когда, поправил он сам себя, она придет в сознание.

— О, сколько цветов, — сказала сестра и добавила что-то по-чешски, оглядывая комнату. Клиника, в которой находилась Катринка, обслуживала, главным образом, иностранцев, и персонал неплохо говорил по-английски, но и Марк знал чешский. — Наверное, у этой женщины много друзей.