— Я нормально следил за домом. Вот готовил ленч.

Симона в шкафу слышала, что Эрик говорил униженно, как побитая собака, рабски преданная хозяину. Значит, он под каблуком у жены…

— Кто такой Симон? — поинтересовалась Синтия.

— Что?! — В голосе Эрика послышалась нотка паники. — Никто, а что?

— Записка адресована Симону. — Синтия подняла со стола клочок бумаги. — Я не знаю никого с таким именем, кроме бимбо которая ведет вечерние новости.

Бимбо?! Да кем себя возомнила эта стерва? Первым побуждением Симоны было выйти в комнату и высказать этой Синтии все, что полагается, но она спохватилась, что прячется в шкафу женатого мужчины в соблазнительном неглиже, туфлях и кошачьих ушах. Пожалуй, сейчас не лучший момент заявлять о своих высоких моральных принципах.

— Нет-нет, это Симон обещал зайти, — убедительно солгал Эрик.

— Какой такой Симон?

— Приятель из школы.

Симона вздрогнула.

— Я его знаю?

— Вряд ли.

— Ладно, мне пора ехать по делам. Я зашла оставить вещи. Попрошу, чтобы к моему возвращению квартира сияла. Эрик, тебе уже восемнадцать, на следующей неделе начинаешь учебу в общественном колледже! Неужели тебя нельзя на несколько дней оставить одного без ущерба для квартиры?

— Можно, — униженно ответил Эрик.

— Я вернусь через несколько часов, — сказала Синтия. — Поцелуй маму на прощание.

Маму? Восемнадцать лет? Что происходит, может, здесь идут съемки «Телешпиона» или «Скрытой камеры»?

Услышав, как закрылась дверь, Симона выглянула из шкафа, убедилась, что опасность миновала, и вышла в комнату.

— Восемнадцать лет? — уточнила она.

Красный как рак, Эрик не знал, куда глаза девать.

— А Синтия твоя мама?

Ответа не последовало.

— Боже мой, тебе восемнадцать лет, и ты живешь с мамочкой. Господи! Да я сейчас запрыгаю от счастья. — Симона потрогала лоб ладонью.

— М-м… Ты что, с ума сошла? — обрел голос Эрик, и внезапно Симона увидела, насколько он юн.

— Я… — Симона чуть не сказала «я не сумасшедшая», но вовремя поправилась: — Я ухожу.

Натянув брюки поверх боди, она через голову надела блузку и пошла к дверям.

— А ты не спрашивала, сколько мне лет, — обиженно раздалось за спиной.

— Не спрашивала. — Симоне вдруг стало любопытно: — А что ты делал в городе поздно ночью, когда чинил мою машину? В костюме, галстуке, на «БМВ»?

— Возвращался после окончания школьной постановки, я играл капитана фон Траппа в «Звуках музыки». Ехал мимо, а у тебя проколота покрышка. Я правда хотел поменять колесо и ехать дальше, но ты мною заинтересовалась, ну, я и выдал себя за взрослого.

— А «БМВ»?

— Мамина… То есть Синтии.

— А что за историю ты наплел о жене, которая забеременела, чтобы заставить тебя жениться?

Сгорая со стыда, Эрик признался, глядя в пол:

— Не знаю, кажется, что-то подобное было в сериале «Больница».

Симона молча переваривала услышанное.

— Ладно, все в порядке. Теперь займись уборкой, пока мама не вернулась, — сказала она со смехом и пошла к выходу. — До свидания, Эрик.

Выйдя за дверь, Симона глубоко вздохнула, словно очнувшись от глубокого сна. Она встречалась с юнцом, едва достигшим совершеннолетия, буквально месяц назад окончившим среднюю школу, парнем, который не застал премьеры сериала «Факты жизни» и считает магнитофонные записи седой стариной.

«Ничего, переживем», — бодрилась Симона, входя в лифт и не замечая, что забыла отстегнуть кошачий хвост. Она так и шла с хвостом до самого автомобиля, прежде чем обнаружила, что он болтается сзади.

Руби не знала, куда едет и что собирается делать, но была уверена, что обязательно что- нибудь съест. В голове образовался вихрь. Горчица, так сказать, ударила в нос: жуткая фотография на телеэкране бесповоротно подвела итог— Руби Уотерс навсегда останется Толстой Руби. Перепробовав массу диет и программ, после рекламного ролика «Тонкого и звонкого» Руби потеряла последнюю надежду. Пора перестать дурачить себя и примириться с фактом, что она всю жизнь проживет, цитируя рекламу, «толстой и несчастной».

Руби ехала по Арлингтонскому бульвару, высматривая кафе. При виде «Знаменитых деликатесов» в «Лохман-плаза» она представила фирменный сандвич «Терминатор», настоящий кусочек рая — горячий ростбиф с шинкованной капустой, сыр «мюнстер» и русская подлива на жареном рисовом хлебце. Затем на пути оказался китайский ресторанчик «Осеннее полнолуние», и у Руби слюнки потекли при мысли о яичных роллах, кисло-сладкой курятине и вкуснейших ребрышках молодого поросенка, ради обладания которыми истинные ценители готовы на преступление. Проезжая мимо «Закусочной Бентли», Руби вспомнила о блинах с бананами и грецкими орехами. При виде «Чили» в голову лезли мысли об изумительном сладком луке и хрустящих куриных палочках. Однако сегодня все это не могло вернуть Руби душевное равновесие. Ей подошла бы нью-йоркская «Сильвия», знаменитый гарлемский ресторан с «черной» кухней, где они с Джереми побывали несколько лет назад. Руби помнила аромат кукурузного хлеба, который подают на стол дымящимся, жареного ската с хрустящей корочкой, макароны со сметаной и сыром, брокколи с подливой по-деревенски… Девушка загорелась — немедленно ехать в аэропорт и взять билет на самолет в Нью-Йорк, чтобы утопить печаль в тарелке жареных свиных ребрышек, но тут впереди показался «Шопперс-фуд-верхаус», куда она заходила утром. «Пончики, — озарило Руби. — Надо же свалять такого дурака — выбросить пончики! Сейчас я пойду в магазин и куплю еще дюжину».

Въехав на паркинг перед торговым центром, Руби оставила машину и поспешила в магазин. Она была так поглощена мыслью о пончиках, что прошла на территорию, огороженную желтой лентой. В дверях ее остановил полицейский.

— Мэм, вы не видели, что здесь оцеплено?

Оглянувшись, Руби заметила ленту.

— Простите, не обратила внимания.

— Магазин сегодня ограбили. Он закрыт, внутри наводят порядок.

— А-а… О'кей, — сказала Руби, пытаясь скрыть разочарование.

Поборов желание попросить полицейского пропустить ее в зал или принести ей пончиков (до ограбления ей не было дела), Руби вернулась к машине, прикидывая, куда ближе: до другого «Шопперс-фуд-верхаус» на Потомак-ярде или до «Криспи-крим» в Александрии. Раздосадованная необходимостью ехать в такую даль за успокоительными лакомствами, она вспомнила о пончиках, которые выбросила утром. Может, они все еще в урне?

Заглянув в мусорку, Руби увидела картонку с шестью пончиками. Воровато оглядевшись — не видит ли кто, — девушка достала коробку, рысью вернулась в машину и захлопнула дверцу.

Боже мой, она уже роется в мусоре в поисках пищи, хотя перед работой до отвала наелась пончиков и совсем недавно съела ленч! Правда, большинство трапез Руби не имели ничего общего с утолением голода. Хотя стройным не понять… Ей вечно твердили, что надо меньше есть, брать маленькие порции, советовали препараты для подавления аппетита, но голод здесь был ни при чем. Еда доставляла удовольствие и вызывала ощущение безопасности — вкус, запах, насыщение и ни с чем не сравнимый комфорт, больший, чем материнская любовь, дружба, нарядная одежда, автомобили или физические упражнения. Руби ела не потому, что была голодна. Пожалуй, она вовсе не знала голода — перерывы между едой никогда не были достаточно длинными.

Чем больше Руби думала о рекламном ролике программы «Тонкий и звонкий» и о том, как только что рылась в мусоре, словно наркоманка в поисках иглы для инъекции героина, тем сильнее расстраивалась и тем неудержимее ей хотелось есть. Пончики — неплохое обезболивающее, жаль, не панацея… Пусть это не выход, но на краткий миг ей будет хорошо, на минуту она забудет о своей полноте.

Руби открыла коробку и взяла первый пончик, белый от сахарной пудры, с ванильным кремом. Она откусила большой кусок, затем еще и еще.

Сбросив туфли, Ванда неслышно, в одних носках, прошла на кухню. Приблизившись к шкафчику, она медленно открыла дверцу. Тихо вынув коробку с пирожными, Ванда поставила ее на стойку, открыла и вытащила одно — с масляно- сахарным кремом.