— Твои глаза похожи на штормящее море, вот на что, — заметил он, внимательно глядя ей в лицо, — или в спокойную хмурую погоду.

— Это совсем не красиво, — возразила Наташа и вздохнула, почему-то вспомнив про Люсю. Наверное, он ошибся, потому что ее глаза куда больше были похожи на эти серые свинцовые волны, такие мрачные и непроглядные. Впрочем, ее душа вообще напоминала море — прятавшееся под этой скромной внешностью и инфантильностью, глубокое и холодное. Думать о сестре было больно и неловко.

— Черт… она же волнуется… — опомнилась Наташа и даже вырвалась из объятий Кира, приложила ладошку к губам, словно испугавшись.

— Сестра? — догадался он.

— Да… мне нужно домой, простите меня, пожалуйста… — она резко рванулась в сторону города, но он ухватил ее за руку и заставил остановиться.

— Может быть, ты лучше позвонишь ей? Я живу здесь недалеко.

— Правда? — обрадовалась Наташа, — ну тогда давайте так.

Он жил действительно недалеко, и вся дорога заняла чуть менее пятнадцати минут. Этот дом был из числа тех, в которых Наташа почти никогда не бывала, но которые ей всегда нравились. Он был построен толи в конце девятнадцатого, толи в начале двадцатого века, ей сложно было сказать точно, она плохо разбиралась в этом. Квартира Кира находилась на последнем этаже, в той части, из которой было немного видно залив, но только из окон, выходивших на запад.

— Какое необычное место, — заметила девушка, перешагивая высокие ступеньки в просторном подъезде с красивыми коваными периллами.

— Да нет, вполне обычное, — пожал он плечами, — не знаю, сколько еще простоит эта развалина.

— Зря вы так, — вздохнула Наташа.

В квартире было очень тихо и пахло дождем из открытых форточек на высоких окнах. Наташа была так взволнованна всем происходящим и каждой деталью здесь, что первое время не могла понять, что ей делать с телефоном. Потом она неуверенно принялась набирать номер, но остановилась на половине цифр.

Позвонить Люсе, значит вернуться назад, в ту прежнюю наскучившую серую реальность, отказаться от того океана, того космоса, который сейчас лежал у ее ног… Остановить эти волшебные перемены.

Разве она могла позволить себе это?

Наташа торопливо и немного неаккуратно положила трубку на рычаг, услышала за своей спиной шаги.

Кир подошел к ней сзади, крепко обнял, и, убрав растрепанные ветром волосы, поцеловал ее в шею.

— А сестра? — спросил он.

— Она меня все равно не поймет.

— Подожди, пожалуйста…

Слова больно обожгли пересохшее горло, и Наташа даже удивилась тому, что еще не разучилась разговаривать.

— Ммм? — отозвался Кир, вынул голову из-под одеяла и лицом уткнулся в ее обнаженное плечо, пальцами поглаживая ее ладонь.

— Я не знаю, — растерянно, словно оправдываясь, произнесла девушка, слепо щурясь в полумрак, царивший в комнате. Только автомобили, проезжавшие по улице снаружи отбрасывали свет на полоток, изрезанный симметричными полосами оконной рамы. В комнате было холодно, но под одеялом и рядом с ним даже жарко, так, что ей становилось тяжело дышать.

— Мне страшно, — призналась она в конце концов.

— Почему, маленькая? — с невозмутимым видом поинтересовался Кир, поднялся на локтях и заглянул ей в глаза.

— Ну… — обронила она и зажмурилась, словно боясь выдать себя взглядом.

Что она делает, что она черт побери делает?! Они знакомы то всего два дня… Но разве нужно больше, если она и так уже все понимает и чувствует, что только этот человек может подарить ей иную жизнь. Ведь никто раньше не обращался с ней так, ни с кем еще не было так тепло, спокойно, трепетно.

Тем временем Кир, так и не дождавшись ответа, потянулся к тумбочке за сигаретами и зажигалкой.

— Ты не против? — спросил он, Наташа кивнула.

— Я тоже хочу, — сказала она.

Кир промолчал, вернулся на место, лег рядом, задумчиво выдыхая белесый дым, который, казалось бы, светился в темноте. Пепел сыпался прямо на постель, но его это мало волновало.

— Сколько тебе лет? — осведомился он после некоторой паузы.

— В декабре будет… семнадцать, — запнувшись, проговорила Наташа, и ей вдруг стало немного стыдно за все это. Она ведь все-таки еще ребенок, самый настоящий ребенок… А он? Он же это понимает? Наташа решила довериться ему, потому что он старше и все решит правильно.

— Нет, нельзя тебе курить, — сделал вывод он и потушил свою сигарету, — и пассивно тоже. И вообще никотин это яд, — он доверительно улыбнулся, — и я тоже скоро брошу.

— Обещаете?… то есть обещаешь?

— Конечно.

Повисла пауза и снова воцарилась тишина, девушка слышала только стук собственного сердца. Еще немного шум волн где-то далеко-далеко… Она прикрыла глаза, представляя себе этот безграничный океан, этот сияющий космос, который сегодня увидела впереди и ей стало тепло и спокойно, его нежные волны уносили ее сознание все дальше, вместе с мягкими, осторожными прикосновениями Кира.

— А больно не будет? — испугалась она, словно вернувшись в реальность из своих сладких грез. Он тоже остановился, посмотрел ей в лицо как-то растерянно, словно она задала ему вопрос, ответа на который у него не было.

— Разве что только немного, — в конце концов нашелся он, — но только в начале.

На рассвете Люся проснулась и заметила, что Таня не спит, а просто лежит, отвернувшись к стене и ее плечи мелко вздрагивают.

— Эй… что с тобой? — Люся осторожно обняла ее.

— Ничего особенного, — поспешила успокоить ее Татьяна, смахнула с лица слезинки и развернулась к ней, — просто приснился дурной сон, — под названием жизнь — закончила она про себя.

— А… хорошо, — Люся вздохнула облегченно, — ты не бойся. Я с тобой.

— Спасибо тебе, Люська, — Таня слабо улыбнулась и потрепала подругу по и без того растрепанным темно-русым волосам, и задержала руку у нее на лбу, вдруг почувствовав что-то неладное.

— У тебя температура, кажется, — сказала она и, аккуратно высвободившись из объятий Люси, протопала босиком на кухню, где сестры хранили аптечку, и вернулась уже с градусником.

— Ерунда, — отмахнулась Люся, — я здорова, — но спорить с Таней было бесполезно, и последнее, что ей оставалось это поставить градусник и засечь время.

— А Наташа еще не вернулась… — грустно констатировала она, глядя на старые часы, висевшие на стене. Их очень любила их мама, они достались ей от дедушки и до того, как они сломались из них даже вылезала механическая кукушка.

— Не беспокойся… — начала Таня, которая правда совсем не представляла себе, как утешать подругу и что говорить, чтобы это звучало убедительно, — она вернется… просто иногда близкие нам люди встречают других людей, которые близки им… и чужды нам. И если мы действительно любим своих близких, то должны принять и этих людей тоже… Если действительно любим, — зачем-то повторила она. Глаза у Люси лихорадочно блестели из-за температуры, но при этом взгляд оставался равнодушным и пустым, словно она вообще не слышала, что она только что сказала.

— Но… — все-таки подала голос она, — я чувствую, что это совсем не тот человек… он использует ее! Он… он… — Люся запнулась и вдруг Таня увидела в ее лице что-то такое, чего не ждала там совсем увидеть. Может быть ей показалось, но в это мгновение в мягких чертах детского Люсиного лица явно отразилось что-то похожее на зависть.

Но разве это может быть так? Чему тут завидовать? Или… Таня совсем запуталась, она чувствовала, что с каждой минутой все меньше и меньше понимает Люсю. Ей начало казаться, что их отношения — это доверие только с одной стороны, какой-то фарс, игра. Ведь невозможно столько лет знать человека и при этом совершенно его не знать. Люся знала о Тане все, кроме, разве что того, о чем девочка сама не хотела рассказывать. А она? Что знала она?

Итак, девочку, сидящую рядом с ней на узком жестком диване зовут Людмила. Через пол года ей исполниться шестнадцать лет. Она учится в одиннадцатом классе. У нее есть сестра Наташа, с которой они вместе неразлучно всю свою жизнь. Отец бросил их через несколько месяцев, после рождения Люси. Их мама попала в автокатастрофу четыре года назад. Они отказались от удочерения родственницей из Архангельска и остались жить вдвоем с сестрой под присмотром опекунского совета и тети Вали, матери Миши.