— Я хочу, чтобы ты больше никогда не курила.

Наташа заторможено смотрела на пачку сигарет, лежащую в мусорном ведре, и пыталась сопоставить это со словами, которые только что сказала ее сестра. Конечно, они заботились друг о друге, но Наташа была слишком взрослой, чтобы слушаться маленькую Люсю, тем более в таких вещах.

Она медленно обернулась и посмотрела на девочку, с недовольным видом прислонившуюся к дверному косяку.

— Не нужно мне приказывать, — заявила Наташа, как могла мягко, стараясь не выдавать быстро растущего раздражения, хотя одного взгляда на Люсю было достаточно, чтобы оно утихло. Почти на две головы ниже сестренка выглядела особенно забавной и грозной, что было так смешно по сравнению с ее детскими чертами лица, в которых вдруг начало угадываться что-то знакомое, мамино. Наташе захотелось обнять ее, но что-то не позволило ей этого сделать.

— Что сказала бы мама? — как оправдание, слегка смягчившись, пробормотала Люся и заметно погрустнела.

— Прости, — бросила Наташа, но доставать пачку из ведра не стала, подошла к окну маленькой тесной кухни и посмотрела на тонущий в сумерках двор, — но едва ли это твое дело…

— Может быть и не мое, — спокойно согласилась Люся, — но чего ты хочешь доказать? Это не делает тебя взрослой…

— А я и не хочу быть взрослой, — совсем тихо призналась Наташа, провела пальцами по стеклу, почувствовав его холод, — хочу быть вечным ребенком.

— Тогда сигареты тебе точно ни к чему, — рассудительно заметила Людмила и неслышно оставила Наташу одну, наедине с собственными мыслями.

Стекло было холодным, таким, как это отчуждение, которое сейчас Наташа почувствовала между собой и сестрой. Ей стало очень страшно, потому что Люся была единственным самым близким человеком на свете. И потерять ее — значило потерять все. Как, впрочем, и для Людмилы, и Наташа прекрасно знала это.

На город быстро опускались густые ватные сумерки, и тусклые фонари отбрасывали причудливые тени на асфальт. Таня старалась не наступать на эти тени, вспомнив, казалось бы, забытую примету о том, что нельзя наступать на свою тень. Может быть, на чужие тоже нельзя? Она думала об этом, меряя шагами двор собственного дома. Дома, в который ей так не хотелось возвращаться.

Может быть, переночевать у Люси? — спросила себя она, поглядывая на горящее окно своей квартиры, — все лучше, чем идти туда. Люся все поймет, даже если не рассказывать ей правды. Или у Миши, его мама очень добрая и всегда хорошо относилась к Тане. Или еще у кого-то. Только не здесь.

Теням, лежащим на асфальте, было абсолютно все равно, куда замерзшая в легкой курточке Таня отправится ночевать, они жили какой-то своей жизнью со своими радостями и проблемами. Конечно, она могла провести ночь в их обществе, усесться на лавочку, поджать колени, как-то согреться, но это было не лучше, чем идти туда. Или все-таки лучше?

— Огоньку не найдется? — девочка вздрогнула, когда кто-то коснулся ее плеча, резко обернулась, готовая броситься бежать, но какой-то слегка подвыпивший мужчина среднего возраста, стоявший перед ней, выглядел вполне безобидно. Девочка испуганно помотала головой и, словно ее уличили в каком-то преступлении, торопливо побрела к своему подъезду.

«Лишь бы мама была дома» — подумала она, стараясь переступать ступеньки как можно медленнее и повторять это про себя, как заклинание. У двери она остановилась, прошлась круг по лестничной площадке и снова попросила всех известных ей богов об этом.

А может уйти? Пока не поздно? А маме сказать, что помогала Люсе готовиться к экзаменам, у нее как раз проблемы с математикой… или с чем-то еще… ну хоть с чем-нибудь.

Таня вздохнула и нажала на звонок, прислушалась к шагам за дверью.

На пороге появился отчим, окинувший ее недовольным взглядом.

— Ты где была? — спросил он, вместо приветствия.

— На дополнительных, — промямлила Таня, заглянула ему за спину в прихожую, — а мама дома?

Отчим помолчал немного, буркнул «конечно» и скрылся в темноте, оставив дверь открытой.

Хорошо — решила Таня, неуверенно вошла, сбросила ботинки и повесила куртку на крючок.

— Мам, я дома, — крикнула она и побрела в свою комнату, ответа не последовало. Все это начинало ей не нравится.

— Может быть, ты расскажешь мне по секрету, где ты была? — из мрака, царившего в ее комнате вдруг появилась рука ее отчима, резко сжавшая ее запястье.

— Так ее нет дома… — пролепетала девочка, почувствовав, как внутри что-то падает в какую-то глубокую и безнадежную бездну.

— Видишь, как нам повезло, — проговорил отчим ей прямо в ухо, и она даже в голосе слышала его улыбку, мерзкую, самодовольную и жестокую, — и нам никто не помешает…

Утром холод снова отступил, и небо было ясным, почти летним, но в нем уже чувствовалась эта легкая осенняя горечь.

Воздух был теплым, и только ветер напоминал о ночных похолоданиях. Киру хотелось запахнуть куртку, но дух противоречия требовал оставить ее расстегнутой и мерзнуть дальше. Ветер задувал огонек на конце его сигареты.

— Ну, как там Елена? — спросил его Владимир, шедший рядом, застегнувший свое полупальто на все пуговицы, порой в схватке легкомысленности и здравого смысла в его голове побеждал последний.

— Елена… эээ… — Кир немного растерялся, — мы расстались.

— Почему? — поинтересовался Владимир, — вы так хорошо смотрелись вместе.

— И что с того? — хмыкнул Кир, — она мне надоела.

Владимир присвистнул, убрал с лица светлые волосы и бросил исполненный какого-то особенного выражения взгляд на ясное небо, словно обращаясь к каким-то богам, впрочем, скорее в шутку, Кир не был уверен в том, что Владимир верит во что-то, кроме его глупости.

— И что это значит? — спросил Кир, попытался снова зажечь сигарету, но ее снова потушил порыв ветра.

— Я думал вы поженитесь, — признался Владимир, прекратив сеанс общения с высшими силами, лукаво сощурился.

— Я рад за тебя, — пожал плечами Кир, — мечтай.

— Ты уже не мальчик, — напомнил Владимир совсем не свойственным для него тоном. Кир отбросил назад длинные темные волосы, которые растрепал ветер и воинственно посмотрел на друга.

— К чему это?

— Пора заканчивать с имиджем Казановы, старина. Тебе скоро стукнет сорок и захочется тепла, уюта и постоянства, — заявил Владимир, отлично зная, что может получить за эти слова по зубам. По-другому он говорил «Не вечно же мне тебя терпеть? Пора бы уже кому-то другому, вроде жены, стать надзирателем над тобой».

— Мне не скоро сорок, — ядовито одернул его Кир, — не так, чтобы скоро. А к тебе это не относится? И ты считаешь меня старым, верно?

— Относится, но я не веду такой разгульной жизни как ты… Нет, нет! — запротестовал Владимир, понимая, что серьезно влип, — я не это хотел сказать совсем…

— Именно это ты и хотел сказать, — мрачно перебил Кир, — ну-ну. Я старый, да, очень. Может быть даже староват для… школьницы. А неплохая идея соблазнить школьницу…

— Эй! Мне не нужно ничего доказывать! — запротестовал Владимир, — что ты вообще задумал!?

Кир неожиданно остановился и Владимиру тоже пришлось остановиться и посмотреть туда, куда смотрел его спутник.

Среди уже увядающей зелени мрачным памятником давно ушедшей эпохи возвышалось старое советское здание школы. Солнечные блики бегали по кирпичным стенам и на асфальтовых дорожках лежали первые опавшие листья.

— Отлично! — всплеснул руками Владимир, — еще только этого не хватало! У тебя будут проблемы! Ты… ты вообще идиот!

— Конечно идиот, — ухмыльнулся Кир и бросил на асфальт догоревшую сигарету, — еще и старый. А что ты волнуешься? Я такой старый, что со мной даже говорить не захочет никакая маленькая крошка… О, вот и они. Коротышка или высокая?