— Мы? — пролепетала Таня, сделала неуверенный шаг назад на подкашивающихся от ужаса ногах, но уперлась спиной в вешалку для одежды. Вместе с дождевыми каплями по ее спине стекал холодный пот, ей никогда в жизни не было так страшно.

Как подтверждение словам Бориса из родительской комнаты вдруг появился второй мужчина, его ровесник, впрочем, пожалуй, чуть постарше, только выглядел он куда хуже — на что повлияла явная любовь к алкогольным напиткам.

— Танюша, — протянул он, ухмыляясь неприятным ртом, в котором не досчитывалось зубов, — ты знаешь, что бывает с нехорошими девочками?

— Вы не посмеете, — прошептала Таня плохо повинующимися губами.

— Я не думаю, — заверил ее отчим и демонстративно потряс у нее перед лицом старой крепкой бельевой веревкой, — и… — он наклонился к ней, — лучше не сопротивляйся. Будет хуже… Намного.

— Раз, два, три… — отсчитал Валера, выложив на стол перед Борисом одну за другой тысячерублевые купюры, тот довольно кивнул, провел рукой по сальным волосам и убрал деньги в карман брюк.

— Отлично, — сказал он, поглядывая на часы, в какой-то момент ему вдруг стало страшно за то, что жена может вернуться с работы раньше положенного. Впрочем, нет. Это вряд ли. Не может быть такого, чтобы этой ночью никто не попал в автокатастрофу, не отравился водкой или таблетками, что ни у кого не случилось инсульта или инфаркта или что там еще обычно быстро и верно косит честных граждан. Это не волновало Бориса, только то, насколько все это волнует его жену.

— А сигаретки не найдется? — спросил его товарищ, приглаживая на упитанном животе полосатую безвкусную рубашку, — и выпить чего-нибудь…

— Может тебе еще закусить? — едко осведомился Борис и кивнул на часы, — тебе бы уже собираться пора.

— Там сильный дождь, — заявил Валера, — я промокну и заболею, и умру.

«Ну и скатертью дорожка», — про себя пожелал ему Борис и поднялся со скрипучего старого стула, который почему-то назывался венским, хотя едва ли был сделан в Вене.

— На выход, — сказал он, — кивнув головой в сторону двери. Валера лишь пожал широкими плечами.

— А если жена узнает? — спросил он вдруг. Борис даже остановился от неожиданности, обернулся на него.

— Не узнает, — заверил он, — если только ты не разболтаешь. А разболтаешь — ничего не докажешь. И получишь статью за то, что изнасиловал мою падчерицу…

— Ты! — пробормотал разгневанно Валера, но аргумент был слишком веским и он побаивался своего товарища, всегда умевшего выходить сухим из воды. Такие навыки тот вынес с зоны, куда попал по своей глупости, попавшись на банальном грабеже. Но теперь он вел честную, законопослушную жизнь, а если и не очень законопослушную, то хорошо умел замести следы.

— Как там она, кстати? — слегка смягчившись, поинтересовался Борис.

— Когда я уходил, спала, — ответил, встревожено Валера и сам заторопился уйти. Когда люди спят, они дышат и у них теплая кожа, и… Если бы образование Валеры в восемь классов и несколько лет технического училища позволяло, он бы назвал такой сон вечным. Но Валера плохо разбирался в таких тонкостях и сейчас понимал одно — нужно уходить быстрее, пока Борис сам не сделал такого неутешительного открытия. Но Валере не повезло, потому то его товарищ легко уловил тревогу в его глазах и нервность движений и быстро пошел в спальню, где на разворошенной кровати в неестественной позе, словно сломанная кукла лежала Таня.

Вернувшись, он ударил кулаком в стену, потом схватил Бориса за рубашку и тряхнул изо всей силы.

— Мы. Мы оба это сделали! — поспешил начать оправдываться Валера, но чувствовал, что это его все равно не спасет.

Кир мерил комнату шагами, каждый раз сбиваясь со счета и начиная снова. Его порядком сбивал монотонный, но нервный ритм дождя, стучащего о крышу старого дома.

Запах свежести смешался с запахом сигарет и от него слегка кружилась голова. Впрочем, она кружилась еще и от хаоса царившего там. Кир думал о Люсе. А потом об Ангелине, а потом снова о Люсе, изредка еще вспоминая о Владимире с его нудными упреками и Наташе, которая знала его адрес и могла заявиться сюда, чего ему совсем не хотелось.

Вряд ли она придет в такой дождь — утешал он себя, впрочем, в такой дождь вообще никто не придет. Даже чертов придурок Владимир. Но, к счастью, этот «чертов придурок» соизволил позвонить, и бесполезное занятие Кира прервал телефонный звонок.

— Не говори мне, что вы ушли с празднования дня рождения Лени с его женой, чтобы… — начал тот вместо приветствия, Кир страдальчески закатил глаза.

— Не скажу, — перебил он, — лучше скажи мне, говорила ли потом эта жена что-то обо мне?

— Она ничего не говорила, — радостно заявил Владимир, злорадствуя и торжествуя, — и не вздумай лезть к ним, у них и так сложные отношения. Ты что как с цепи сорвался? Сначала совращать малолетних, потом уводить чужих жен…

— Я ее пока не увел! — словно оправдываясь, напомнил Кир, уселся в кресло и закурил нервно, давясь дымом, — пока.

— Вот именно, — пробурчал друг, — еще только этого не хватало. Наташа не у тебя?

— Нет, а что, должна быть?

— Нет. А Люся?

Повисла тяжелая и неприятная пауза, Владимир в эти несколько минут успел надумать много интересных подробностей и выйти из себя, а Кир впал в какую-то мрачную меланхолию, задумался и не заметил, как сигарета догорела до конца и обожгла пальцы. Он чертыхнулся и бросил ее останки на пол.

— Нет ее здесь, — словно опомнившись от этого, пробормотал Кир и закончил про себя «и, скорее всего никогда не будет». Или будет? Будет! — пообещал он себе.

— Не напоминай мне о ней, пожалуйста! — раздраженно потребовал он, — и о Наташе тоже!

— С Наташей тебе нужно поговорить, — возразил Владимир.

— О чем? — растерялся Кир, достал из пачки следующую сигарету, но по своей обычной привычке не стал ее зажигать, а принялся вертеть в пальцах.

— О том, что все это было ошибкой! И извиниться… — пояснил Владимир тоном католического священника, читающего проповедь. Кира передернуло от такого.

— Ничего не было ошибкой. Все были довольны, — сказал он угрюмо, подошел к окну, пытаясь сквозь сплошную пелену дождя увидеть хоть кусочек залива или дома напротив, но впереди была только бесконечная серая стена, навеивавшая тоску и уныние.

— Ну-ну, — хмыкнул Владимир.

— Я хочу, чтобы она исчезла из моей жизни, — пропустив мимо ушей его слова заявил Кир, провел ладонью по стеклу, а потом посмотрел на оставшиеся на коже капли, — ее присутствие в моей жизни угрожает жизни ее сестры.

— Люся, ты спишь? — ответом на вопрос была только тишина. Наташа лежала в темноте, ругая себя за то, что вообще что-то сказала, чувство обиды было все-таки слишком сильным.

Она слушала, как дождь стучит в стекла, и шуршат автомобили, проезжающие по улице за окном. Ей было холодно и хотелось прижаться к кому-то, но, не смотря на присутствие сестры, она была слишком одинока в этом доме.

«Зачем я вернулась? Ну, зачем я вернулась?» — думала Наташа, уткнувшись лицом в подушку и тихо всхлипывая, — «там бы все иначе было бы. Там Кир… он… а он волнуется обо мне? Скучает?»

Эти мысли заставили ее резко открыть глаза и даже сесть на кровати. Люся все лежала неподвижно, прикидывалась спящей, Наташа чувствовала, что она не спит. Дышала девочка тяжело и часто, словно у нее жар. Может быть, правда? Или она плакала?

— Люсь… — Наташа прикусила язык, чтобы больше ничего не сказать. И опять тишина проглотила ее слова — тяжелая, горькая и непроглядная, как темнота, окутавшая их саваном.

«Это больше не мой дом, — решила Наташа, пытаясь в этой темноте разглядеть потолок, а потом очертания когда-то знакомых и любимых предметов, — мое место теперь там… с ним. Вот и кончилось детство…»

Подумав о Кире, ей вдруг стало грустно, стало очень остро его не хватать, она встала с кровати ногами на холодный пол, подошла к окну.