Таня сделала глубокий вдох и отодвинула щеколду.

— Открыла, — как могла спокойно констатировала девушка, прошмыгнула мимо него, но далеко ей уйти не удалось, отчим был слишком решительно настроен, схватив ее за шкирку, как котенка и заставив остановиться.

— Руки покажи, — потребовал он.

— Я ничего не сделала…

— Покажи руки, — повторил отчим. Девочка вздохнула и нехотя закатала рукава рубашки, демонстрируя тонкие запястья без единой царапинки.

— Ну ладно, — хмыкнул он и пригрозил, — ты только попробуй, поняла…

— А что вы сделаете!? — перебила Таня, почувствовав себя неожиданно смелой, потому что бояться, действительно было уже нечего, все самое страшное, что он мог с ней сделать, как ей казалось, он уже сделал, — как и обычно? Да ладно. Боюсь-боюсь…

— Ты что-то осмелела, — процедил отчим, тут же переменившись в лице, слова свои он проиллюстрировал сильным ударом, от которого Таня с трудом устояла на ногах, попятилась и уперлась спиной в стену, — ты это зря, ты, очень зря, — он преодолел один разделявший их шаг, и, взяв ее за ворот рубашки заставил заглянуть себе в глаза, — ты даже не представляешь себе, Танюша, что я еще могу с тобой сделать. И тебе лучше не представлять. Землю жрать будешь… — она судорожно сглотнула, чувствуя новый приступ тошноты, но еще держала себя в руках, бесстрашно и уверенно смотря ему в глаза, давая понять, что даже так ему не удастся ее сломать.

— Так что лучше не нервничай, — уже мягче сказал отчим, ухмыляясь своей этой мерзкой ненавистной улыбкой победителя, — и не сопротивляйся, — его пальцы потянулись к пуговицам Таниной рубашки, но девочка не выдержала такого. Она дернулась, вызвалась и бросилась в свою комнату, закрыла дверь дрожащими от волнения и страха пальцами, стала судорожно одеваться.

— Это еще что за новости!? — конечно же, он стоял под дверью, конечно же, он знал, что она не может прятаться там вечно, да и где-то в ящике комода в родительской комнате лежала связка ключей, открывавшая все двери этой квартиры, хорошо бы он не вспомнил о ней. Таня бегло оглядела комнату в поисках чего-то, что могло бы послужить средством самообороны, но на глаза ей не попалось ничего подходящего, кроме разве что растворителя для масляной краски в полупустой старой бутылочке, которой пользовались очень редко. Таня вооружилась им и приготовилась открыть дверь.

— Татьяна, прекрати это. Я сейчас пойду за ключами, — продолжал отчим из-за двери.

Хорошо, прекратила, — усмехнулась про себя девочка, резко распахнула дверь и плеснула растворителем из бутылки прямо на отчима, не успев заметить, попала ли она в лицо. Воспользовавшись его растерянностью, она бросилась в прихожую, засунула ноги в кроссовки, не зашнуровывая, и не одевая даже куртки побежала в подъезд.

— Дрянь! — донеслось до нее, но он потерял слишком много времени, и шаги на верхней лестничной клетке послышались только, когда она открывала дверь подъезда.

Выйдя на улицу, где дул этот страшный совсем осенний ветер, девочка сильно пожалела, что не взяла куртку.

Отрезвляющий холод пробирался в душу, но Таня вдруг почувствовала себя свободной, словно получила ту самую свободу, о которой просила, сидя на кафельном полу ванной комнаты.

«Куда она пропала, черт возьми?» — Люся металась по квартире и не находила себе места. Несколько раз она бросалась к телефону, набирала номера каких-то знакомых, одноклассников, но никто не мог ничего рассказать о местонахождении ее сестры. В конце концов, Люся просто швырнула телефон в сторону, словно он был в чем-то виноват и села прямо на пол, спрятав лицо в ладонях. В ее голове рождались самые страшные версии произошедшего, она уже было, собралась снова начать обзванивать, но на этот раз уже морги и больницы, но вовремя остановила себя.

В пустой квартире царила неестественная мертвая тишина, и густая вязкая темень расползалась в каждый угол по мере того, как темнело небо за окном. Спустившийся вечер застал девочку сидящей все в той же позе, только теперь она неслышно всхлипывала, и пыталась бороться с предательски хлынувшими из глаз слезами. Она не любила плакать, не любила быть слабой, но сейчас ее никто не спрашивал, чего она любит. Кажется, случилось самое страшное, что могло случиться с Люсей — она потеряла свою сестру, самого близкого в мире человека, единственного, кто был действительно близок ей.

Или… зыбкая призрачная надежда родилась у нее, когда кто-то позвонил в дверь. Люся бросилась туда, чуть не упав от волнения, но вовремя ухватилась за стену.

Но, посмотрев в глазок, она с разочарованием осознала, что там стоит Таня.

— Что-то случилось? — тревожно спросила Люся, пропуская ее в квартиру, боясь, что подруга принесла ей дурные вести о сестре.

— Я потом тебе расскажу, — пообещала Таня, заправляя за уши растрепанные немного мокрые волосы, — можно я останусь у тебя?

— Конечно, — легко согласилась Люся, оставила ее в одиночестве, добрела до комнаты и легла на диван, закрыв глаза.

— А у тебя что произошло? Где Наташа? — Таня чувствовала себя здесь как дома, поэтому без труда нашла Люсю, легла рядом с ней и устало вздохнула.

— Она пропала, — совсем тихо и хрипло от слез ответила девочка, — и… я думаю, она с этим своим… черт бы его побрал… — она сама и не заметила, как снова начала плакать. Таня обняла ее крепко-крепко и погладила по растрепанным волосам.

— Не бойся, она вернется, — пообещала она, хотя сама была ничуть в этом неуверенна. Но ей нужно было сказать хоть что-то, дать хоть какую-то надежду. Постепенно Люся действительно успокоилась, и они уснули вместе, все также крепко обнявшись, словно пытаясь спастись и согреться от холода, который просачивался в щели на окнах.

Наташа уже очень давно не была в центре города и поэтому сейчас очень радовалась тому, что оказалась здесь.

«Что я делаю, Господи?» — стучало у нее в голове, но, несмотря на это, она, конечно же, согласилась с Киром, что ее район не самое подходящее место для прогулок, и, конечно же, согласилась поехать с ним в центр. Бродя по узким старинным улочкам с этим человеком, она словно чувствовала себя новой, совсем другой. Теперь ее жизнь навсегда изменилась и прежней быть уже не может. Наташа чувствовала это так явственно и ярко, что не могла не на мгновение сомневаться в этом, только еще не знала, как отнестись к этому.

И, когда стоя на берегу бушующего залива, мрачного и сумеречного, глядя на неистовые волны, Кир незаметно взял ее за руку, девушка получила очередное подтверждение тем новым чувствам и эмоциям, что теперь переполняли ее душу. Словно, вместо штормящей воды перед ней был безграничный и сияющий космос, никогда раньше не видимый ей, и теперь она жадно вдыхала, наслаждаясь каждым мгновением этого чуда.

Она видела этот космос впереди, словно он заменил собой ее будущее, и уже готова была броситься в это бушующее море.

Неужели ее тихой мирной жизни уже больше не будет? Их маленьких ссор с Люсей, тишины пустой квартиры, ее попыток казаться взрослой и значимой, их маленьких горестей и радостей… не будет? Будут совсем иные, новые, не похожие на все, что было раньше.

— Знаешь… — Кир наклонился к ней так, что его теплое дыхание слегка щекотало кожу и казалось просто обжигающим, среди этого вселенского холода, — когда я был ребенком, я любил приходить сюда, смотреть на корабли. И на залив.

— А я так редко вижу его… — призналась Наташа, — это так стыдно, жить рядом с морем и почти никогда его не видеть, — ей было страшно и радостно, она убрала волосы с лица, вырванные из прически порывами ветра, — спасибо вам, — вдруг сказала она.

— За что? — смутился мужчина.

— За то, что показали мне его. Я уже стала забывать, что это такое. И как здорово, когда шторм, — она улыбнулась светло и искренне, но тут же поежилась, — только холодно здесь.

Это словно было намеком, и Кир его понял, крепко обняв девушку, которая даже и не подумала сопротивляться, только боялась, что ее выдаст колотившая ее нервная дрожь. Впрочем, ее же легко можно было бы списать на холод?