Я быстро объяснила ситуацию с распиской, реестром вещдоков и пропавшими уликами.

— Бессмыслица какая-то. — Кадотт медленно моргнул.

Пришлось с ним согласиться.

— Скорее всего, эти события не связаны между собой, — сказала я.

— Почему именно мой кабинет? Почему все перерыли, но ничего не взяли?

Я оглядела комнату. Здесь была чертова гора бумаги: книги, записи.

— Ты над чем-то работаешь?

— А? — Кадотт хмуро уставился в пол, крутя в руках очки.

Он посмотрел на меня, и я замерла: на долю секунды его темные, злые глаза напомнили волка, которого я видела прошлой ночью на поляне.

Потерев веки, я снова глянула на профессора, но на этот раз не увидела ничего, кроме любопытства. И с какой стати взгляд Кадотта напомнил мне о бешеном волке? Потому что я слишком устала, чтобы работать, и слишком давно обделена мужским вниманием, чтобы находиться рядом с профессором. Я почти не могла думать ни о чем другом, кроме как о его вкусе и запахе, о его обнаженном теле, залитом лунным светом, и о том, как он, полностью одетый, стоял на моем балконе, засунув язык мне между грудей.

Но с тех пор, как я вошла сюда, он ни единым движением не показал, что мы больше чем просто знакомые. Возможно, в его голове так и было. Наверное, он все время доводил женщин до оргазма одним только поцелуем.

Сама мысль, что он прикасался к кому-то еще так же, как ко мне, разозлила меня (ну разве не смешно? Я даже по имени пока к нему не обращалась), и я заставила себя настроиться на деловой лад. Пусть я и кажусь сейчас глупой девчонкой, я все-таки полицейский, а не подросток с сорванной от гормонов крышей.

— Ты работаешь над диссертацией? Книгой? А может, над теорией? Над чем-то, что кто-то из твоих коллег хотел бы прочесть? Украсть? Испортить?

— Я только что закончил книгу, — покачал головой Кадотт.

— Ты написал книгу?

И хотя я первая его об этом спросила, сам факт, что он написал целую книгу, заставил меня открыть рот от изумления.

Кадотт рассмеялся:

— Вообще-то, я написал несколько книг. Это то, чем занимаются профессора колледжей, когда не читают лекции. «Издавайся, или умри» — слышала такое выражение?

Нет, не слышала. Никогда не была прилежной студенткой, хотя и любила читать. А что еще оставалось делать одинокой девушке пятничными вечерами?

— А зачем все эти заметки? — Я махнула рукой на пожароопасную макулатуру, заполонившую его кабинет.

— В основном для тебя.

— Для меня?

Может, я не была большой любительницей цветов и шоколада, но смятая бумага и пыльные книги меня вообще не привлекали.

— Тотем, Джесси.

Мои романтические мысли растаяли, как туман — все сводилось только к проклятому куску камня.

— Ты так и не рассказал, что разузнал о нем.

— Я собирался, но меня отвлекли, — приподнял он угольно-черную бровь.

Мое лицо запылало от воспоминаний о том «отвлечении». И вдруг он уставился на меня с выражением, которое можно было описать только словом «голодное».

Оттолкнувшись от стола, он преодолел разделявшее нас расстояние одним шагом. Следовало как-то его остановить, но едва я учуяла аромат его кожи, мое тело тут же откликнулось: определенные местечки сжались и намокли. Ему даже не понадобилось меня касаться.

Кадотт остановился меньше чем в паре сантиметров. Мне пришлось откинуть голову назад, чтобы посмотреть ему в глаза. Было непривычно оказаться настолько ниже мужчины — одна из причин, почему у меня было мало ухажеров. Им не нравилось, что я обладала мужскими ростом и силой — впрочем, как и мне.

Можете назвать меня сторонницей сексизма, но мне нравится, когда парень возвышается надо мной. А прямо сейчас я хотела, чтобы именно этот парень делал намного больше, чем просто возвышался: мне хотелось, чтобы он коснулся меня, научил, взял.

Глаза Уилла сузились, как будто он услышал меня, а ноздри затрепетали. Обхватив за бедра, он притянул меня к себе и впечатался своими губами в мои.

Кадотт был груб, и я не возражала. Мы столкнулись зубами; он поцарапал мне губу, но тут же лизнул маленькую ранку. Я вздрогнула. Мне хотелось взять его плоть в рот и сосать, хотелось ощущать его кожу своей.

Обхватив мой зад руками, он опустился на пол. От твердости профессора было так хорошо.

Я собиралась кончить прямо здесь, в его кабинете, при исполнении своих обязанностей. Вот черт!

Я пихнула его в грудь, но Уилл не отпустил меня. Мне было не страшно, потому что оружием из нас двоих владела только я, но как бы я объяснила, почему стреляла в него? Это было бы непросто.

Своим ртом Уилл выделывал невероятные вещи, и было трудно вспомнить, почему же я хотела остановить его. И пока я раздумывала, Уилл припер меня к двери, и наши тела задвигались в унисон.

Я по-прежнему упиралась ему в грудь руками, но вместо того, чтобы оттолкнуть его, как следовало сделать, мои предательские пальцы пробрались под воротник его рубашки и поглаживали гладкую кожу горла. Большой палец скользнул в ямку под кадыком. Я легонько провела ногтями по его коже. Кадотт зарычал, и звуковые вибрации, пройдя через мой палец, отозвались в местах куда более интересных.

Моя кожа покрылась мурашками, еще больше повышая чувствительность. Мне уже казалось, что воздух накалился добела, и моя кожа горела.

Дверь позади меня приоткрылась на пару сантиметров, но тут же захлопнулась под тяжестью наших тел. Кто-то постучал, и звук раздался прямо у моего уха.

— Профессор?

Я подпрыгнула, а Кадотт вытащил язык из моего рта. Его глаза находились так близко, что я видела, как расширенные зрачки почти закрыли радужку глаз. Если бы я была чуть дальше, то не смогла бы увидеть, где заканчивается зрачок и начинается радужка.

Губы Кадотта были припухшими и влажными; его дыхание скользнуло по моему лицу и остудило разгоряченный рот.

— Да? — ответил профессор холодным, отстраненным, почти нормальным голосом.

И как он так мог, по-прежнему тесно прижимаясь ко мне?

Согнув ноги, он скользил эрегированным членом по молнии моих брюк. Я закатила глаза, а он ухмыльнулся и поцеловал меня в лоб.

— Вы будете на первой паре или мне отпустить класс?

— Буду через минуту.

Наверное, я сходила с ума, но то, что Кадотт обсуждал с секретарем факультета текущие дела, одновременно исполняя вертикальное танго со мной по другую сторону двери, было самым эротичным моментом моей жизни. Звучит патетично, но это правда.

Удаляющийся цокот каблуков звучал резко и немного раздраженно. И почему я не слышала звука приближающихся шагов? Глупый вопрос.

Кадотт провел костяшками пальцев под моей грудью. Стон сорвался с моих губ до того, как я успела его сдержать.

— Хотя мне очень хотелось бы остаться здесь и целовать тебя до тех пор, пока ты не начнешь умолять остановиться, мне надо идти.

Умолять? Я? Куда же делось мое острословие? Мне ничего не приходило в голову.

— Мне тоже пора.

Я пошевелилась, но Кадотт остался на месте. Я уставилась на дальнюю стену, отказываясь смотреть на профессора.

— Джесси, — пробормотал он.

Вот черт. Он не собирался отпускать меня, пока мы не поговорим. Ну почему все всегда хотят поговорить о сексе, даже тогда, когда его толком и не было?

Толком? Я собиралась заняться сексом с Уильямом Кадоттом?

Встретившись с ним взглядом, я увидела, что он улыбается, и вздохнула.

Да, собиралась.

— Когда ты кончишь? — спросил Кадотт.

— Сей же момент, если ты не пошевелишься, — пробормотала я.

Он засмеялся и отступил. Без жара его тела, прижатого к моему, комната показалась прохладной, хотя я знала, что это не так. Несмотря на то, что воздух еще не прогрелся до десяти градусов, в офисе Кадотта было жарко как в печке.

И как он это выдерживал?

— Я имел в виду, когда кончается твоя смена?

Я провела пальцами по волосам. Швах по всем фронтам. Не спала, ночь провела в лесу. Черт, да я зубы со вчерашнего дня не чистила. За каким дьяволом он продолжал меня целовать?