То, что Кадотт может оказаться оборотнем, уже достаточно плохо само по себе, но я не могла принять еще и факт, что его нельзя исцелить. И не приму.

— Могу я поговорить с ней?

Глаза Манденауэра распахнулись. Старик уже почти спал. Он махнул рукой на свои брюки, висевшие на стуле.

— Ее номер у меня в бумажнике. Элиза Хановер.

Я уже держала штаны в руках.

— Доктор Хановер?

— Ты ее знаешь?

— Она работает в ЦКПЗ. А может, и нет. — Я в замешательстве посмотрела на Манденауэра. — Она одна из ваших?

Он кивнул.

— Вы перенаправили мои звонки, не так ли?

— Не сердись. Я все исходящие звонки из Минивы пропустил через своих людей. По-вашему, оно нам надо, чтобы весь мир нагрянул в город, пока мы здесь не прибрали?

Я думала, что нам просто повезло избежать шумихи в СМИ. Но, как оказалось, нас просто водили за нос.

Я стояла там со свисавшими с руки брюками Манденауэра и смотрела, как старик засыпает. За каждым поворотом я обнаруживала новый секрет, очередной тайный сговор, кого-то, кто был не тем, кем я его считала. Это уже начинало надоедать.

— Что случилось? — воскликнула Элиза. — Он убит?

— Конечно, нет. С чего вы взяли?

— Это моя частная линия. Этот номер есть только у ягер-зухеров.

— Его дал мне Манденауэр. Мне нужна информация.

— А мне — поговорить с ним.

— Он спит.

Собеседница повесила трубку. Я выругалась и нажала на повтор. Когда она не ответила, я продолжила дозвон, пока доктор Хановер не взяла трубку.

— Что?

— Мне нужна информация, — повторила я.

— Без разрешения Эдварда я ничего вам не скажу.

— Послушайте. — Я быстро поведала ей о случившемся и объяснила, что мне нужно. — Я не стану его будить, об этом можете забыть. — Ответом мне было молчание. На секунду я подумала, что, пока я распиналась, Элиза повесила трубку. Я ожидала услышать длинный низкий гудок, но прозвучал лишь тихий вздох.

— Ладно. Но мне необходимо переговорить с ним, как только он сможет.

— А информация?

— Вы ее получите. Да и какая разница? — пробормотала она. — Номер факса?

— Секунду. — Я узнала номер у медсестер и продиктовала его в трубку.

— Вы останетесь с ним? — спросила она. — Он не должен быть один, пока не в состоянии защитить себя.

— Думаете, за ним придут волки?

— В случае с Эдвардом бояться стоит не только волков.

— Прелестно.

Несколько минут спустя медсестра принесла мне факс от доктора Хановер.

— Интересное чтиво, Джесси, — заметила она.

Я бросила взгляд на верхний лист. «Способы вылечить оборотня».Что ж, емко и исчерпывающе. И не слишком таинственно. Но все равно, кто поверит в существование оборотней, если своими глазами не видел того, чему стала свидетелем я?

Я робко улыбнулась медсестре и показала на Манденауэра.

— Это для него.

— Ага, — кивнула она и ушла.

Следующий час я провела за чтением увлекательных записок Элизы. Она прислала не только методы излечения оборотней, но и кучу исторических фактов.

Предания о странных событиях, объяснимом и необъяснимом поведении тянулись ниточкой с греко-римских времен через Средние века и до настоящего времени. Забавно, но большинство описанных в двадцатом и двадцать первом веке случаев ликантропии не освещалось ни в газетах, ни на телевидении. Можете себе представить?

Еще несколько недель назад я бы сказала, это лишь доказывает, что эти истории — вымысел. Но сейчас я стала осторожнее. Существуют способы заставить правду исчезнуть вместе с доказательствами. Очевидно, ягер-зухеры занимались не только истреблением монстров, но и прикладывали руку к уничтожению любых доказательств существования оборотней.

— Пентаграмма, — читала я, — защита от оборотня.

Ага, могу себе представить, к чему приведет ношение пентаграммы в нашей глухомани. Меня вполне могут сжечь на костре. Современность современностью, но парни в северных лесах не одобряют женщин с пентаграммами на шее.

— Пропускаем, — пробормотала я, и тут увидела пометку Элизы на полях: «Не работает».

Я продолжила чтение. Рядом со многими возможными способами Элиза писала результаты их проверки. Большинство способов, как и говорил Манденауэр, не действовали. Но напротив нескольких Элиза написала ободряющие слова вроде «иногда», «может быть» и «какого черта?».

Она начинала мне нравиться.

— «Назовите оборотня его человеческим именем».Ну, это может сработать, если я хотя бы узнаю, кто он вообще такой.

Возможно, удастся провернуть это с Кадоттом. Попытка не пытка.

— «Возьмите у зверя десять капель крови. Подержите над его головой что-то стальное».— Я нахмурилась, глядя на листок. — От такого может быть больно. Мне. Пожалуй, пропущу.

— «Отрежьте оборотню конечность. Он превратится в человека без этой конечности».Хм, не думаю.

Также в списке присутствовало достаточно идей, оставшихся неопробованными. Большинство из них были жестоки, и ради их исполнения требовалось причинить животному какой-либо вред. Но я не только не хотела так близко подбираться к волкам, но и не желала в процессе навредить Кадотту.

Если мне придется убить его, так тому и быть. Но я не собираюсь пытать его в надежде на то, что он исцелится. Это слишком смахивает на поведение нацистов, которое, если уж на то пошло, и стало первопричиной всей это суматохи.

В конце концов я остановилась на двух способах. Вариант с именем и еще один: «Признайся в любви человеку, когда он в облике зверя. Если твоя любовь истинна, он превратится в человека и останется таким навсегда».

Не знаю, люблю ли я Кадотта, но все же попытаюсь опробовать этот способ. Все равно я буду не в своей тарелке, признаваясь в любви волку. Если же моя любовь истинна, думаю, мы оба в накладе не останемся.

С мобильного телефона я позвонила Брэду. Он идиот, но мой идиот. Брэд послушен как ретривер и наполовину так же глуп. Если я прикажу ему следить за Манденауэром как ястреб, он беспрекословно выполнит приказ. Если я прикажу ему защитить жизнь старика, пусть даже ценой собственной, он тоже подчинится.

Брэд приехал через десять минут. Я вкратце объяснила ему: в Манденауэра стрелял неизвестный и ранил его, и я хочу, чтобы старик находился под защитой.

— А мне нужно кое-что проверить, — сказала я и оставила их вдвоем.

Я двинулась к выходу из реанимации в дальнем крыле клиники, собираясь найти Уилла и проверить на практике теории доктора Хановер.

Так как время в нашем маленьком северном городке перевалило за полночь, стоянка была пустынна. Несколько машин, похоже, принадлежащих сотрудникам, стояли под деревьями, полукругом подступающими к задней стене клиники.

Под яркой сияющей луной моя машина так блестела, что я на миг ослепла. И именно поэтому не заметила огромного черного волка до тех пор, пока он не зарычал.

Рука потянулась к пистолету. Волк стоял между мной и машиной, где лежала винтовка. И я еще смела называть тупицей Брэда. Хотя на таком расстоянии мне, в общем-то, хватит и пистолета.

Я уставилась на волка. Боже, какой он огромный! Никогда таких не видела. Когда-то я читала, что черные волки вырастают крупнее прочих, но зоологи не могут найти этому разумное объяснение.

Я сжала пальцы на рукоятке пистолета. Волк зарычал.

— Умнее, чем ты думал, а? — проворчала я.

Волк по-собачьи склонил голову. Его глаза словно слились по цвету с мехом — черные зрачки, темно-коричневая радужка, едва различимые белые белки по краям. Это тот же волк, которого мы с Манденауэром видели в первую ночь.

— Уильям Кадотт, — сказала я.

Зверь оскалился и издал низкий гулкий рык. Волоски на моем затылке встали дыбом.

— Неплохо.

Или волк не Кадотт, или способ с именем не работает. Надо будет рассказать Элизе. Если выживу. Я и так далеко зашла.

Я набрала в грудь воздуха и на выдохе прошелестела: