Манденауэр сразу же отверг эту идею:

— Единственное, что пока еще не умеют делать эти волки, так это летать. Поэтому в безопасности мы будем только в небе.

В этом заявлении была пара слов, немного обеспокоивших меня. Я не собиралась оставлять их без внимании.

— Пока еще? — повторила я.

Манденауэр провел весь день, осматривая лес, и нашел дерево, достаточно большое для двоих, которое и наметил для нас. А поскольку стоял июнь, никто не был против. До охотничьего сезона оставалось еще три месяца.

— Вирус развивается, — пробормотал он. — Это очень огорчает.

— Огорчает? А Центр по контролю и профилактике заболеваний знает про мутирующий вирус? И как насчет президента?

— Все, кто должны знать, знают. Да, верно. Возможно, утром я свяжусь с ЦКПЗ.

— А разве нам не нужна приманка? — спросила я. — Овца или что-то подобное?

— Нет. Они придут. Это только вопрос времени.

И тут меня осенило:

— Приманка — это мы?

Манденауэр ничего не сказал, и мне этого хватило.

— Мне это не нравится.

— У тебя есть идея получше, Джесси?

— Мы могли бы отправиться искать их днем, пока они спят.

— Эти животные днем исчезают.

— Сим-салабим, трах-тибидох — и нет волков?

— Вряд ли, детектив. Но поверьте мне, легче перестрелять их по одному ночью, нежели тратить дни, пытаясь найти зверя, которого вовсе здесь нет.

Нет? Да в словах этого парня не было никакой логики. Но в одном Манденауэр был прав: он больше меня знал об этих волках, поэтому я позволю ему руководить операцией. Пока что.

В небе ярко засияла полная луна. Ночь была прохладной. Теплые вечера не придут в северные леса по крайней мере еще несколько недель.

Я хотела задать Манденауэру сотню вопросов. Где он раньше видел таких волков? Сумел ли убить их, прежде чем они нанесли серьезный вред? Откуда он вообще? Были ли там ему подобные? Но Манденауэр приложил палец к губам и указал на отливающий серебром лес. Нам нужно было вести себя тихо. Обычные волки могли слышать за многие мили, эти же, вероятно, аж за сотни миль.

Я устроилась поудобнее и приготовилась ждать — это у меня действительно хорошо получалось. Хотя и могло показаться, что терпение противоречит моей натуре, но на охоте оно необходимо, а я охотилась большую часть своей жизни.

Сначала я старалась подстроиться под остальных парней, чтобы стать своей среди них. А потом год за годом продолжала охотиться, поскольку обнаружила в себе к этому талант — а в подростковом возрасте я мало что умела. И, конечно же, у меня напрочь отсутствовало умение вести себя как девчонка, а значит, мать я ничем порадовать не могла. Но я могла сидеть на дереве и ждать, а затем снова ждать.

Прошел час, за ним еще один. Манденауэр тоже неплохо выжидал. Он не двигался и едва дышал. Пару раз мне даже пришлось побороть желание дотронуться до него, дабы убедиться, что он не помер на этом дереве. Лишь его периодическое моргание говорило о том, что он жив и не спит.

Около часа ночи воздух разрезал одиночный вой, на который отозвались другие. Наши со стариком взгляды встретились. Мы выпрямились и взяли винтовки наизготовку.

Сначала я их услышала — приближающийся шорох справа от меня, один слева, другой позади, а затем передо мной. Волки подступали со всех сторон. Хоть я и находилась высоко на дереве, но все равно тревожилась.

Палец дернулся на спусковом крючке. Манденауэр метнул в мою сторону быстрый взгляд и нахмурился. Он поднял свободную руку, призывая меня повременить. Я сердито посмотрела на него, поскольку знала, что делаю. Я не выстрелила бы, не прицелившись как следует.

Когда я снова перевела взгляд на поляну, там появился черный волк.

Зверь был большим — намного больше, чем любой другой волк из виденных мною раньше. Средний висконсинский волк весит около тридцати шести килограммов.

Я читала, что на Аляске вес хищников может достигать пятидесяти пяти. Но этот зверь, должно быть, еще крупнее.

Ни один из других волков не вышел из чащи, но я чувствовала, что они затаились со всех сторон от нас, ожидая сигнала вожака.

Волк шагнул вперед, и кусты сомкнулись позади него. В свете луны вся его шерсть светилась иссиня-черным сиянием. Боже, он был прекрасен.

Мой палец колебался на спусковом крючке. Откуда мне знать, какие волки заражены супербешенством, а какие нет? Хорошо бы спросить об этом Манденауэра.

Предполагалось, что мы не будем стрелять в любого волка, которого увидим. Или все же будем? Политика ДПР в отношении оленьего бешенства состояла в том, чтобы убить столько оленей, сколько возможно. Вероятно, то же правило распространялось и на бешеных волков.

Внезапно шерсть на загривке волка встала дыбом, и из его горла вырвалось низкое рычание. Его голова дернулась вверх, а глаза встретились с моими.

— Дерьмо!

Слово сорвалось с губ одновременно с тем, как палец надавил на спусковой крючок. Произошедший выстрел был таким громким, что у меня зазвенело в ушах. Волк подскочил в воздух, перевернулся и упал. На мгновение я почувствовала острую боль из-за того, что стреляла во что-то столь великолепное. Но, по крайней мере, сейчас я знала, как понять, заражен ли зверь.

У волка были глаза человека.

— Какого черта? Что это было? — спросила я.

— Я собирался задать тот же вопрос.

Я глянула на Манденауэра: он смотрел не на волка, а на меня. Повернула голову обратно — зверь исчез. Протерла глаза, снова посмотрела — волка не было.

— Где он?

— Волк убежал, вместе с остальными.

— Но… но… но я же попала в него!

— Уверены? — спросил Манденауэр.

«Волк дернулся, подпрыгнул, упал».

— Точно попала.

— По-видимому, недостаточно метко.

Это было на меня не похоже, потому что я всегда била в точку.

— Почему вы выстрелили, детектив?

— Разве вы не видели зверя? — Я вздрогнула, вспомнив те глаза.

У волков обычно светлые глаза: желтые, зеленоватые, светло-карие. У этого зверя они были карими — ничего примечательного, если бы не слишком белые белки и таящиеся во взгляде ярко выраженная ненависть и слишком явный человеческий интеллект. Никогда бы не подумала, что в глазах можно четко разглядеть ум. Видимо, я заблуждалась.

— Ну конечно, видел! — ответил Манденауэр. — Я не стрелял, выжидая, что покажутся и другие. Они все заражены, детектив.

Я поморщилась: из-за моего промаха у нас не было никаких доказательств, и это после многочасового терпеливого ожидания.

— Откуда вы знаете, что они все заражены?

— Они приближались к нам, как бойцы спецназа на операции.

— А откуда вы знаете, как перемещается спецназ?

Манденауэр кивнул длинным костлявым носом:

— Просто знаю.

Он? В спецназе?

— Вы что-то не так поняли, Манденауэр. Как волчья стая, зараженная супервирусом или нет, может использовать тактику спецназа? И как они смогли бы до нас добраться?

— Теперь мы уже никогда этого не узнаем, ведь вы спугнули их прежде, чем я успел вдумчиво просчитать, что они задумали.

Я подавила немедленное желание извиниться. Этот парень сумасшедший. Волки с человеческим интеллектом? Даже после того, как я видела те глаза, в это было трудно поверить.

Уровень планирования, о котором говорил Манденауэр, был недоступен животным, продвинуты они или нет. Как они разрабатывали свою тактику: рисуя схемы лапами на земле, что ли?

— Я думала, волки редко нападают на людей.

— Это не просто волки.

«Не просто волки»? И что бы это значило? Я могла спросить, но ведь тогда бы Манденауэр ответил. Мне нужно сначала поговорить с Клайдом и кое-кем еще, а потом уже задавать вопросы охотнику. Я всерьез сомневалась в его здравомыслии.

Щелкнув предохранителем на ружье, я потянулась к веревке, используемой для спуска оружия на землю.

— Куда это вы собрались? — Манденауэр сидел на дне лабаза [7], прислонившись спиной к одной из стен.