Почувствовав на себе его пристальный взгляд, Анюта повернулась — и первое, на что она обратила внимание, были его повлажневшие глаза.

— Эдуард Петрович, что с вами? Что-то случилось? — по лицу девушки пробежала тень тревоги.

«Ишь ты, как все в мире переменчиво. Утром я ее пытал, чем она встревожена, а сейчас она обо мне забеспокоилась», — пронеслось в голове Седого. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы взять себя в руки.

— Нет, все нормально. Просто… я когда-то все это уже видел. Именно такую картину, — удушливая волна охватила его, и он снова замолк.

Анюта, не говоря ни слова, бросила на него вопросительный взгляд.

— Как недавно это было… как давно. Такой же стол, такая же очаровательная юная леди, — казалось, он разговаривал сам с собой.

— Это была ваша жена? — тихо спросила Анюта.

Мужчина медленно покачал головой:

— Это была моя дочь.

— У вас есть дочь? — в голосе девушки ему почудилось удивление.

— Вы сомневаетесь в моей способности иметь детей? — устало поинтересовался Седой.

— Да ну вас… я просто так спросила, — сконфузившись, покраснела Анюта.

Седой медленно подошел к столу, взял открытую бутылку массандровского портвейна, налил в бокалы и подал один Анюте. Та хотела было возразить, мол, как-то не по порядку обедаем, но, взглянув на Седого, ничего не сказала и взяла бокал. Они молча чокнулись, Седой выпил бокал до дна, Анюта лишь пригубила.

— А где же ваша дочь сейчас? — «подняло голову» женское любопытство, помноженное на обязательство, данное Климову.

— Хотел бы я знать, — как-то отрешенно пробормотал Седой, заново наполняя бокал.

— Она в СССР? — любопытство не унималось.

— Все, все… потом как-нибудь.

Он грустно улыбнулся, и Анюта почувствовала, что сказать ему было нечего. Подняв бокал, она сделала большой глоток и, поперхнувшись от терпкости вина, прошептала:

— За вашу дочь!

Седой благодарно кивнул, потом резко повернулся и ушел в комнату. Вернулся он быстро, одетый и пахнущий одеколоном, с гитарой в руках. Поставив ногу на табурет, Седой негромко запел: «Утро туманное, утро седое…» Анюта, стоя у окна, молча смотрела на него. У нее было ощущение, что за простыми словами романса, незатейливой мелодией кроется вулкан чувств этого, до сих пор не понятного ей, человека. Вот он дошел до слов «…вспомнишь ли лица, давно позабытые» и вдруг прикрыл струны ладонью. Отложив гитару, он снова наполнил оба бокала и повернулся к девушке:

— Анюта, я обещал вам, что мы с вами скоро будем свободны, как райские птицы?

Анюта, задумчиво кивнув головой, печально усмехнулась:

— Тогда давайте собираться. Но сначала закройте глаза.

Охваченная неясным предчувствием, она подчинилась. Седой приблизился к ней, достал из кармана нитку жемчуга и обвил ее шею. Затем со словами «пока не открываем» взял ее за руку и подвел к зеркалу: «Теперь можно».

Анюта открыла глаза и непроизвольно вздрогнула. На нее смотрела не вчерашняя наивная девчонка, а молодая женщина, уже кое-что испытавшая в этой жизни, с красивой прической и необыкновенно изящным жемчужным ожерельем на шее. Анюта похолодела.

Первое, что она почувствовала, — страх и растерянность. В зеркале она как бы раздвоилась… Прежняя, скромно одетая девушка в зеркале медленно удалялась в никуда за спиной новой, ухоженной и богато украшенной особы, — Анюта испугалась, что та, прежняя, не отдаст новой душу непримиримой комсомолки… и что тогда?

Видение в зеркале исчезло, вместо него появилось настороженное лицо Седого, встревоженного длительной паузой.

— Тебе нравится?

Услышав его голос, она словно очнулась: «Что же я такая неблагодарная-то?» Анюта глубоко вздохнула, повернулась и поцеловала Седого. Они постояли обнявшись. Затем Седой, потрепав девушку по плечу, вышел в комнату, увлекая ее за собой. В комнате на диване лежал открытый чемодан, тот самый, который они сдали в камеру хранения. Анюта, равнодушно скользнув взглядом по содержимому чемодана, уже собиралась упрекнуть Седого, что он не отдал должное ее кулинарным способностям, но тут где-то в голове прозвучал тревожный звонок. Она еще раз глянула в чемодан и сообразила: она не видит свертка с драгоценностями. Седой между тем снова взял ее за плечи и посмотрел в глаза:

— Ну что, пора укладывать вещи. Завтра мы с вами уезжаем в Ленинград.

«Вот оно что… я как чувствовала: что-то должно произойти. Но где же драгоценности?» — беспокойные мысли разом навалились на Анюту, задвинув куда-то в угол сознания недавние потусторонние умствования. Сдерживая волнение, она укоризненно обратилась к спутнику:

— Но, может, мы все-таки пообедаем?

Седой даже руками всплеснул:

— Фу ты, леший, извините великодушно. Иду немедленно.

Приступив к трапезе, они почувствовали, как голодны. Разделавшись с борщом, Седой высоко оценил ее кулинарные способности, еще раз продемонстрировав знание русской классической литературы.

— А борщ у тебя удался. Как там у Гоголя: борщ в кастрюльке прямо на пароходе приехал из Парижа; откроешь крышку — пар, которому подобного нельзя сыскать в природе, — перефразировал он Хлестакова.

Анюта зарделась от похвалы.

— Слушайте, ваш румянец так восхитительно гармонирует с этим ожерельем, — он взялся за полупустую бутылку. — За это надо выпить.

— Стоит ли? — с напускной строгостью заметила Анюта. — Если можно, я бы лучше еще раз взглянула на другие предметы вашего клада.

— Нашего. Нашего клада, — назидательно проговорил Седой. — Однако в вас, кажется, просыпается светская львица.

— Скажете тоже! — хмыкнула девушка, напряженно ожидая ответа на свое предложение.

— Я пошутил. Вполне нормальное женское желание. Однако вынужден просить отсрочки на несколько дней, — он театрально развел руками.

— А почему? — спросила она удивленно.

— Все в порядке. Так надо. Как только доберемся… — он оборвал фразу, заметив, что с лица девушки сошла улыбка. — Ну вот, ты и обиделась.

— Вы что-то от меня скрываете? — Анюта решилась на вопрос «ребром».

Седой поднял ладони вверх, как бы защищаясь, и энергично замотал головой:

— Упаси тебя бог так думать, девочка моя. Это ведь благодаря тебе я пью вино за этим столом и продолжаю любоваться твоей молодостью. Прошу мне верить: драгоценности будут в нужном месте в нужное время. Ну, мир?

Анюта пожала плечами и попыталась улыбнуться:

— Конечно, вам виднее. Извините меня.

— Ну вот, все-таки обиделась. Но пойми, так будет лучше для нас с тобой. Давай мы сейчас завершим трапезу, а потом прогуляемся. Надо билеты купить да провиант на дорогу.

Придя на вокзал, они разделились. Седой встал в очередь за билетами, а спутнице поручил заботу о провианте. Едва девушка вошла в продуктовый магазин у вокзала, как сзади ее кто-то окликнул. Это был тот самый чекист — Клевцов, который приходил с Сергеем в кинотеатр. Второпях на ходу она сообщила о завтрашнем отъезде, о том, что Седой взял из камеры хранения чемодан, в котором отсутствуют драгоценности, которые он обещал продемонстрировать через несколько дней. Упомянула она и про ожерелье, которое подарил ей спутник. Контрразведчик уже знал, что в чемодане, который Седой сдал в камеру хранения, драгоценностей нет. Но о том, что шпион забрал его обратно, ему не докладывали. Сообщение Анюты настолько ошарашило Клевцова, что тот резко свернул разговор и стремглав рванул в камеру хранения.

Через четверть часа на вокзале появился Сергей. Ошеломленные очередным сюрпризом, они с Клевцовым молча уселись на скамью в зале ожидания.

— Мистика какая-то… ведь тройной контроль организовали. Сергей Николаевич, а может, эта девка нас всех за нос водит? — с тоской в голосе пробормотал Клевцов.

В ответ он услышал заковыристую фразу, густо сдобренную ненормативной лексикой. Оказывается, в шифровке из Москвы, полученной час назад, их проинформировали, что рассказ Анюты о случившихся с ней приключениях — чистая правда. Клевцов в ответ только недоуменно пожал плечами: