К третьему дню пути Нимве почти успокоилась и перестала тайком плакать по ночам. Вместо этого она беспрестанно размышляла, что же делать. Она припомнила все, что слышала о герцоге Окдейне. Сводный брат королевы, внебрачный старший сын покойного короля, герцог славился острым умом, образованностью и еще тем, что никогда не был замешан ни в какие политические интриги. Или, по крайней мере, об этом никто не знал. С ранней юности Окдейн служил в армии, где ему, по слухам, прочили блестящее будущее, однако сам он решил иначе. Лет пять назад оставив службу, герцог почти пропал из виду. Мало кто из жителей столицы знал его в лицо. И вот, стало быть, теперь он решил напомнить о себе, думала Нимве, шагая у борта телеги. Как ни крути, но ясно одно: сбежать от этого человека им поможет только чудо.

Еще один день встретили в дороге, и следующий за ним - тоже. Герцог, видно, спешил, потому что останавливались лишь на обед и на ночевку. Хуже всего, что никто и не думал за нуждой отводить пленников в сторону, поэтому приходилось оправляться тут же, при остальных. Нимве благодарила Владык Стихий, что, по крайней мере, на ней длинная юбка. На настойчивые вопросы принцев, куда их все-таки ведут, герцог только усмехался, и эта неизвестность сводила с ума. И хотя пленники между собой почти не разговаривали, Нимве догадывалась, что ужасные предчувствия гложут не ее одну.

День за днем шагая около повозки, Нимве видела, что Мафхор тает на глазах. Ему не позволяли хоть немного прийти в себя, постоянно накачивали какой-то дрянью, и Нимве начинала догадываться, что ему дают. Когда-то, еще в детстве, она ездила с матерью в одну усадьбу, где им пришлось лечить сына землевладельца, шестнадцатилетнего парня, пристрастившегося к опиуму. Симптомы казались схожими… и Нимве вспомнила, что мальчишка в конце концов умер. Мафхор худел, кожа словно истончалась, щеки поросли щетиной, глаза провалились, их обметало черным, а губы посинели, будто у мертвеца. Дыхание было едва заметно, маг не шевелился, и у повозки висел такой смрад, что Чик старался держаться как можно дальше, сколько позволяла цепь, а когда ветер дул в его сторону, зажимал ладонями нос и рот. Нимве не представляла, сколько еще идти, и сколько продержится Мафхор. В ее душе боролись злость на мага - и сострадание лекаря, привыкшего помогать людям. Подобное издевательство над человеком, будь это хоть трижды Мафхор, приводило Нимве в бешенство.

В вечер третьего дня остановились как обычно, ближе к закату, и пленников привязали к деревьям, всех, кроме Нимве и Чика. Неподалеку развели костер, люди герцога ходили по лагерю. Было тихо и безветренно, из чащи тянуло влагой, пахло мокрой травой, сыростью и дымом, где-то поблизости резко, тоскливо кричала неизвестная птица. Нимве села у заднего колеса, Чик прополз под телегой и привычно устроился рядом.

- Как думаешь, - очень тихо выговорил юноша, - куда он нас ведет?

- Откуда я знаю, - так же тихо отозвалась Нимве, пытаясь пятернями расчесать спутавшиеся волосы. Чик повозился у нее под боком, устраиваясь, положил голову на скрещенные руки.

Люди герцога у костра варили похлебку. Двое, отделившись от сотоварищей, подошли к пленникам, начали разливать еду из котелка. Больше никто не швырял в сторожей мисками, все очень проголодались. Ели молча, Нимве, быстро прикончив обед и убедившись, что люди герцога заняты своим, подобралась к Мафхору. Приподняла магу голову, пытаясь напоить из глиняной плошки, которую оставили в телеге сторожа. Мафхор не реагировал, пришлось силой вливать воду в рот. Маг был ледяной, дышал так тихо и редко, что не разобрать. Коснувшись его ладони, Нимве ощутила холод. За прошедшие дни похитители ни разу не ослабили ему веревки. Да у него гангрена начнется, подумала Нимве.

- Чего ты с ним возишься, с этим предателем, - пробурчал из-под телеги Чик. - Камнем бы ему по башке.

Нимве не ответила. Лес дышал холодом, ночь обещала быть промозглой, и Нимве накрыла Мафхора своим плащом. Забравшись под телегу, легла рядом с Чиком.

Некоторое время они шептались, потом Чик уснул. Но к Нимве сон не шел. Чик грел ее с одного бока, а другой мерз, и она осторожно потянула на себя край плаща. В лагере продолжались разговоры, черные силуэты сновали среди деревьев, ярко светил костер. Не в силах побороть тревогу, которая не оставляла ни на минуту, Нимве пыталась понять, почему герцог не убил их еще на ферме. Но, с другой стороны, если он не убил нас там - тогда, может, он нас вообще не убьет. Наверное, мы ему нужны живыми.

Нимве лежала, уткнувшись лицом в сгиб локтя, зажмурив глаза. Временами задремывала, но тут же просыпалась, будто от толчка. Разговоры стихли, лагерь постепенно погружался в тишину. Нимве услыхала лес, вкрадчивые, осторожные ночные звуки, скрытую жизнь, которая не прекращалась ни на минуту.

Должно быть, она все же задремала, потому что, внезапно очнувшись, в первый миг не смогла понять, где находится. Чик сопел под боком, с головой забравшись под плащ, босые ноги торчали наружу. Замерзнет, подумала Нимве - и тут же услышала со стороны деревьев тихий звук, будто кто-то скреб по металлу. Приподняла голову. Было темно и холодно, костер почти не горел, лишь угли светились в темноте, будто глаза ночных зверей. Лагерь словно вымер, в отдалении кто-то храпел, да лошадь шуршала в кустах.

И снова тот же тихий звук, а следом - сдавленный шепот. Осторожное движение… из темноты возникла неясная фигура. Человек крался под деревьями. Вот он остановился, озираясь, потом нагнулся над кем-то из спящих. Нимве увидела, что в его руке тускло блеснуло лезвие меча. Оцепенев, Нимве наблюдала, как человек выпрямился и скользнул в тень, а тихое лязганье не прекращалось. И тут ее осенило: это наши пытаются сбежать!

- Чик, - она затрясла юношу за плечо. - Чик, проснись.

Тот замычал, ворочаясь, но Нимве не отставала. Глаза завороженно следили за крадущейся фигурой, сердце больно колотилось о ребра. Чик поднял всклокоченную голову и громко спросил:

- Чего такое?

- Тише, - Нимве сильно сжала его плечо. - Смотри!

Миновав освещенное пространство, человек исчез в густой тени. А ведь он герцога ищет, замирая, поняла Нимве, он собирается его…

Она не успела додумать, потому что со стороны ночевки герцога раздались яростные крики, удары металлом о металл - и лагерь пришел в движение. В полосу света оттуда, где были привязаны пленники, выскочил кто-то лохматый, плечистый, и с маху ударил наручной цепью в лицо одному из герцогских. Тот пошатнулся, а лохматый вырвал у него плеть и принялся ожесточенно хлестать нападавших, хрипло матерясь на весь лес.

- Дай им, Ларра! - заорал Чик, выбираясь из-под телеги. - Вломи им!

- Чик, молчи! - крикнула Нимве, бросаясь следом. - Не надо!

Неизвестно, услышал Ларра, или нет, но он дрался так яростно, что прошло не менее пяти минут, прежде чем люди герцога исхитрились повалить его на землю. В страшной суматохе было не понять, сумел ли еще кто-нибудь из пленников освободиться. Свет факелов метался, выхватывая из темноты то чье-то лицо, то руки, тени деревьев вдруг вырастали, черными уродливыми гигантами вытягивались к небу - и тут же сжимались до размеров карликов.

К повозке подбежали двое, один взмахнул палкой, раздался глухой удар, и Чик с криком отшатнулся. Нимве метнулась вперед, и, пока человек герцога поднимал палку, вцепилась в юношу и вместе с ним рухнула наземь, на колени.

- Нет! Нет! - задыхаясь, она ухватилась за нападавшего, повисла на нем всей тяжестью. - Не надо! Он ничего не сделал! Он был тут! Все время был тут, вот, посмотрите! - она нащупала цепь, которой были скованы кандалы Чика, и дернула кверху. - Не бейте, не надо!

Человек герцога выругался, вырвал полу куртки из пальцев Нимве и отступил. Второй что-то сказал, и оба ринулись в темноту, где все еще метались люди и раздавались вопли.

- Проверьте, что остальные привязаны! - перекрывая страшный шум, раздался голос герцога. - А этого - сюда!

Постепенно беготня прекратилась. Не позволяя Чику встать, Нимве следила, как люди герцога снова развели костер. Сделалось светлее, и она разглядела неподалеку от огня, на земле, несколько распростертых тел. Ларру, которого держали трое, подтащили к костру и заставили встать на колени. Из темноты не спеша вышел герцог Окдейн. Некоторое время молчал, оглядывая лежащих. Потом ткнул одного из них носком сапога и громко произнес: