Джейкоб дернул головой и застыл с поднятыми руками; очки сползли с переносицы на кончик носа.

— Прикалываешься?

Несмотря на то, что ничего не разделяет две части одного народа сильнее, чем изменения в общем языке, Лэнг сразу понял, что имеет в виду его друг.

— Нет. Я совершенно серьезно.

— Но почему?..

— Ладно, давай взглянем на факты. — Лэнг разогнул указательный палец. — Эти люди могли узнать, что я говорил с Шафером, только одним способом — перехватив звонок с моего «блэкберри». Это раз.

— Они могли прослушивать его телефон, — возразил Джейкоб.

— А с чего бы они вдруг решили им заняться? Я лишь один раз говорил с этим человеком, и, по его словам, за ним сразу начали следить. Я не сомневаюсь, что так оно и было.

Лэнг вспомнил о трупах в склепе, и его передернуло.

Джейкоб кончиком мундштука трубки подвинул очки на место.

— Разговор по сотовому телефону нетрудно перехватить.

— Но шансов на то, что случайно выйдешь на нужный номер, меньше, чем у новичка выиграть в тотализатор.

— Но единственный другой способ перехватить твой звонок…

— При помощи «Эшелона», — закончил за него Лэнг.

Джейкоб покачал головой.

— Но ведь это строго англо-американская система. Туда нет доступа никому, кроме американцев, британцев, канадцев, австралийцев и этих… «киви» [57].

Лэнг молча посмотрел на друга. В конце концов Джейкоб опустил взгляд и провел рукой по краю стола, как будто рассчитывал обнаружить щербинку.

— Ладно, пес с ним… Действительно, кое-какие крохи перепадают и «Моссаду». — Он вскинул голову. — Но ты же не думаешь…

— Что за всем этим стоит «Моссад»? Нет, не думаю. А думаю я, что это может быть кто-тоиз «Моссада». Вернее, долженбыть. Кроме, так сказать, членов клуба и израильтян, никто в мире не имеет доступа к «Эшелону». А тут еще и оружие…

Джейкоб фыркнул.

— Израильская армия отказалась от «дезерт игл» много лет назад. Слишком тяжелые.

— А я поинтересовался бы — как она избавилась от них?

— Можешь держать пари на что угодно, что ни один идиот не стал раздавать их подросткам во время бар-мицвы [58]. Устаревшее оружие в любой армии обычно уничтожают.

— Ну, посмеши меня — позвони старым друзьям и узнай, кто, по их мнению, должен был отправить старые «пушки» в переплавку и кто имеет доступ к «Эшелону». Готов поспорить: окажется, что это один и тот же человек или одни и те же люди.

Любой, кто увидел бы сейчас Джейкоба, понял бы с первого взгляда, что гипотеза ему очень не нравится, но он проверит ее.

— Ну, выкладывай, что еще ты приволок мне в стирку?

— Ну а самое главное, по-моему…

В дверь, выходившую в коридор, громко забарабанили.

— Полиция! Откройте!

Джейкоб грустно посмотрел поверх очков.

— А это значит, что я, как говорите вы, янки, во что-то вляпался, раз полицейские готовы ломать дверь — кстати, точно так же, как это было у меня дома в тот твой приезд, когда ты связался с дурной компанией.

Когда в дверь еще несколько раз грохнули, Лэнг поднялся. На этот раз он был рад тому, что у его друга застарелая паранойя и он всегда запирает двери.

— Откройте, или мы выломаем дверь!

Лэнг затравленно обвел взглядом кабинет: единственная дверь вела в приемную, то есть навстречу ломившимся полицейским.

— Я не совершил никаких преступлений.

Джейкоб безмятежно кивнул.

— То же самое ты сказал мне в тот раз, когда висел под моим чертовым балконом на чертовом шестнадцатом этаже. Может быть, ты сейчас предпочтешь остаться и доказать им свою невиновность?

По двери жахнули чем-то твердым.

Какой бы ни была причина столь острого интереса полиции к нему, Лэнг не собирался отдаваться ей в руки. Слишком уж легко устроить «несчастный случай» человеку, оказавшемуся в тюрьме.

— И куда?

Еще один мощный удар.

— Действительно — куда? — отозвался Джейкоб.

В то же самое время

Она будто прорывалась к поверхности со дна какого-то очень темного пруда — можно было различить свет, но далеко. Нет, не пруда, океана, потому что сознание то возвращалось, то вновь уходило, оставляя во рту противный горько-соленый вкус.

Сколько все это продолжалось?..

Может быть, часы, а может быть, и годы — она была не в состоянии понять это. Слишком уж много было этих приливов и отливов.

Лишь смутные воспоминания, обрывки каких-то почти забытых снов снова и снова накатывались на Алисию, будто волны. Сначала она подумала, что слышит их шелест у отдаленного берега, но потом решила, что это лишь звук ее собственной крови, пульсирующей в висках.

Но она знала, что не всегда находилась в море, потому что все же одно она знала наверняка, единственный фрагмент памяти был ничем не затуманен, ясен и отчетлив: она вышла из ванны в своем доме, точно так же, как делала это каждый день после своего переезда в Атланту, и…

И что?

Увидела в своей спальне каких-то странных мужчин?

Эта мысль казалась бредовой, но не более чем звуки и запахи аэропорта, которые, как ей казалось, она запомнила. А может быть, она попала в больницу? Алисия сознавала, что лежит в кровати, огороженной чем-то вроде перил, а к ее руке присоединена какая-то трубка. И еще она не могла пошевелиться. Ее руки и ноги были привязаны ремнями. И при этом она была уверена — настолько уверена, насколько это вообще возможно, — что находится в самолете.

Но было ли это возможно?

Алисия предположила, что да, что ее, вероятно, куда-то везут самолетом медицинской авиации.

Но почему?

Может быть, с нею произошел несчастный случай по дороге на работу?

Нет, решила она, это должно иметь какое-то отношение к людям, оказавшимся у нее в спальне.

А Лэнг? Он тоже был там?

Она копалась в туманных видениях, пыталась совместить части, чтобы составить цельную картинку, как это делает ребенок с мозаикой-пазлом. Безуспешно. Слишком многих частей недоставало. Таких, в которых она не сомневалась бы, — как, например, в том, что она не дома. В реальности других частей, как, например, в фигуре медика или кого-то в этом роде, чей темный силуэт Алисия видела рядом с собой, вкалывающего иглу капельницы ей в руку, она вовсе не была уверена. А вот в чем она была уверена полностью, так это в том, что механический гул немного изменил тональность и ей начало закладывать уши, а это значило, что самолет снижается.

А она все приближалась и приближалась к поверхности океана.

Знакомый силуэт вновь появился около ее кровати. Фигура протянула руку, и вспыхнул свет. Алисия попыталась прикрыть глаза ладонью, и лишь когда ей это не удалось, вспомнила, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой.

Даже полузакрытыми глазами она видела лицо этой фигуры. Она уже где-то видела его.

В одной руке некто держал предмет, в котором она узнала маленький диктофон. В другой — лист бумаги.

— Миссис Уорнер, — сказал человек голосом, который тоже показался ей знакомым, — я хочу, чтобы прочитали перед магнитофоном то, что здесь написано.

Это были первые слова, которые она услышала с тех пор… с тех пор, как очнулась на дне океана.

Миддл-Темпл-Инн

Лондон

Другого выхода из кабинета Джейкоба не было, если не считать двух старомодных, по-настоящему открывавшихся окон, находившихся за спиной хозяина кабинета. Лэнг подскочил к ближнему, распахнул его и выглянул. Спрыгнуть с высоченного второго этажа на бетонированную дорожку и ничего себе не сломать при этом было попросту невозможно. К тому же по обе стороны прохода расположились рослые мужчины в одинаковых костюмах, в которых с первого же взгляда можно было узнать полицейских. Поблизости росло дерево, но Лэнг сразу отказался от мысли перебраться на него. Дежурившая внизу парочка, несомненно, обратила бы внимание на шум листвы.