Доусон видел беспокойство в глазах других, наклон их плеч, угол под которым они держали головы. Если он ответит гневом на гнев, то всё закончится тем, что они начнут грубить друг другу словно помойные псы и их вера в успех будет сломлена. Доусон улыбнулся, и Дескеллин плюнул в золу камина.

"Отрицать это?" — сказал Доусон. "Да я сяду рядом с Паллиако и буду гордиться этим. Или вы все видели какой-то другой парад сегодня? Никому из вас не пришло в голову, что прям сейчас, пока мы разговариваем, семь сотен верных антейцев под командованием Паллиако движутся в Кэмнипол?"

"Я не понимаю," — сказал Оддерд.

"Вот что мы скажем," — ответил Доусон. "Когда Паллиако узнал, что Иссандриан привел вооруженную армию в Кэмнипол, он решил повести свои войска на защиту трона. А вместо того, чтобы оставить Ванаи врагам, он совершил поступок, который послужит железным доказательством его намерений. Он не разграбил город до последней серебряной монеты, не продал его ради обогащения. Он сжёг его, словно воин древности. Словно драконы. Разве найдется во всей Антее мужчина столь ожесточённый и со столь же чистыми намерениями? Кто еще осмелился бы сделать то, что сделал он?

"Но король дал разрешение на проведение этих игр. И эта армия идёт на нашу защиту? Половина из них люди Иссандриана, а вторая половина в лучшем случае презирает Паллиако," — сказал Дескеллин. "Это всё сказки."

"Они не презирают его. Они его боятся. И если мы все скажем это достаточно громко и будем повторять достаточно часто, Иссандриан его тоже испугается," — сказал Доусон. "И так как от этого могут зависеть наши жизни, я предлагаю нам всем отрепетировать хором."

"Так вот что такое отчаяние," — сказал Дескеллин. Доусон не обратил на него внимание.

"Если Иссандриан выступит против нас, это покажет, что Паллиако был прав. Если же нет, то получится, что Паллиако напугал его. В любом случае, Иссандриан потеряет часть своей власти над королем. И мы сделаем это не продаваясь Северному побережью или банку Медеанов. Это неожиданная удача, милорды. Мы будем глупцами, если не воспользуемся ею. Но нужно представить нашу версию немедленно. Сегодня. Прежде чем двор отправится по своим постелям сегодня, они должны будут повторят про себя перед сном нашу историю. Подождите пока наше мнение примут и будет в сотни раз сложнее изменить его."

"А если Иссандриан направит свои силы против этого мальчишки Паллиако?" — спросил барон Норринг.

"Тогда клинок, предназначенный для вашего живота, достанется ему," — сказал Доусон. "А теперь скажите мне, что вы были бы против этого."

Бедра Гедера были натерты до крови. Спина болела. Весенний ветер, приходящий с гор, пах снегом и льдом. Вокруг него верхом и на своих двоих двигались остатки армии вторжения в Ванаи. Не было песен, за несколько последних дней никто не общался с Гедером кроме, как по неотложным вопросам, касающимся передвижения нескольких сотен людей, повозок и лошадей. Даже в своих тесных ванайских комнатушках, в компании одного лишь огнеглазого оруженосца, и во время кошмарных дежурств при Алане Клине, Гедер не ощущал себя столь одиноким, как в этой толпе.

Он чувствовал повышенное внимание к своей особе, и осуждение. Конечно, никто и слова не сказал. Никто из них не встал, и не сказал Гедеру в лицо, что тот чудовище. Что то, что он сделал, было хуже преступления. В этом не было необходимости, потому что, конечно же, Гедер и так знал об этом. В течении всех этих долгих дней и холодных ночей возвращения домой, на север, в ушах у него стоял рев пламени. Его сны были полны образов мужчин и женщин на фоне огня. Он был призван защищать Ванаи, а сотворил такое. Если король Симеон прикажет отрубить ему голову прямо в тронном зале, это будет только справедливо.

Он пытался занять себя книгами, но даже легенды о Добром Рабе не могли отвлечь его от постоянно грызущего вопроса: каким будет королевский приговор? В самых радужных его мечтах король Симеон вставал с Расколотого Престола, чтобы лично своей королевской дланью утереть слезы Гедеру, и оправдывал его. В худшем случае, король отправлял его тело назад в Ванаи, валяться среди трупов, на съедение воронам, отъевшимся на мертвечине.

Между этими крайностями, в сознании Гедера нашлось место для почти бесконечного количества мрачных образов. И по мере того, как горы и долины становились все более знакомыми, а драконья дорога петляла меж холмов, на которых он раз сто бывал до этого, Гедер обнаружил, что уже созрел для любого сценария своей смерти и унижения. Сожгут его заживо? Это будет справедливо. Посадят в тюрьму и забросают дерьмом и падалью? Он и это заслужил. Все-все было бы лучше этого самоедства и немого раскаяния.

На горизонте показался огромный уступ, на котором стоял Кэмнипол. Черный камень отливал синевой из-за расстояния и атмосферной дымки. Королевский Шпиль казался не более чем светлой черточкой. Одинокий всадник мог бы доскакать до него за пару дней. Войску на марше потребуется не меньше пяти. Королевские маги, возможно, уже их увидели. С тоской и ужасом Гедер вглядывался в приближающийся город. С каждой милей страх становился сильнее, а движение по дороге все оживленнее.

Сельскохозяйственные угодья, окружавшие столицу, были одними из лучших в мире, темная почва, орошаемая рекой, все еще оставалась плодородной со времен битв, гремевших здесь тысячелетия назад. Даже в голодное время года, сразу после оттепели, земля пахла изобилием и обещанием пищи. Пастухи гнали свои стада по драконьей дороге с зимних пастбищ в низине в сторону гор на западе. Фермеры приводили волов на поля, готовые для вспашки и сева. Ехали сборщики налогов в окружении небольших отрядов вооруженной охраны, выгребая все, что можно у жителей городков до того, как их договоры аренды истекут. Одинокий всадник на хорошей лошади был здесь редкостью, так что Гедер знал, что серый жеребец, скачущий на юг, это по его душу. И только когда лошадь приблизилась, а он узнал во всаднике Джори Каллиама, напряжение спало, и он вздохнул с облегчением.

Он увел своего скакуна с драконьего нефрита в придорожную грязь, позволяя колоне продолжать движение без него. Джори осадил коня так близко, что животные могли хлестать друг-друга хвостами по мордам, а колено Гедера почти касалось седла Джори. Лицо того было серым от истощения, и только взгляд был ясным и цепким, как у хищной птицы.

— Какие новости? — спросил Гедер.

— Дуй в город, — сказал Джори. — И поживее.

— Король? — спросил Гедер, но Джори покачал головой.

— Мой отец. Он хочет видеть тебя как можно скорее.

Гедер облизал губы и посмотрел на повозки, медленно двигавшиеся мимо него. Некоторые возницы и ратники делали вид, будто не замечают их пару, другие откровенно пялились. С тех пор, как они покинули то, что осталось от Ванаи, Кэмнипол был целью, к которой он стремился, конец его борьбы. Но сейчас, когда время пришло, хотелось оттянуть возвращение еще хоть на чуть-чуть.

— Не думаю, что это мудро, — сказал Гедер. Не на кого оставить командование, и если я…

— Оставь на Брута, — перебил Джори. — Не особо сообразительный, но достаточно способный, чтобы вести колону по дороге. Просто скажи ему, чтобы разбил лагерь у восточных ворот, и ждал дальнейших указаний. Не отдавай ему приказа о роспуске войска.

— Это… а о боевом духе ты подумал? Не хочу, чтобы мои люди подумали, будто я бросил их.

Выражение лица Джори было красноречивым. Гедер опустил голову, щеки его пылали.

— Пойду, найду Брута, — сказал он.

— И костюм получше, — добавил Джори.

Пока он инструктировал Брута, Джори инструктировал его. Гедер также сменил гнедого мерина, который был под седлом все утро. Когда войско осталось позади, Гедер скакал на молодом, резвом коне, в компании Джори Каллиама. До города было слишком далеко, чтобы пускать коня в галоп, но Гедер ничего не мог с собой поделать. На несколько минут он отпустил поводья, сражаясь с напором ветра, упиваясь если не самой свободой, то ее иллюзией.