Илда же поспешила к Сервулу и обвинила его в невиданной жестокости. Она не могла понять, почему он, молчавший столько лет, вдруг решил открыть Аманде тайну, которая так больно ее ранила.

Сервулу объяснил Илде, что заставило его так поступить:

— Если уж вы заговорили о жестокости, то более жестокого человека, чем Аманда, я просто не знаю. Несколько лет я безропотно терпел все унижения, которым она подвергала моего сына. Но сегодня Аманда перешла всякие границы: клялась, что убьет Шику! Ее нужно было остановить!

— Неужели ты поверил в ее угрозы? Аманда нервная, неуравновешенная, это правда. Но она не способна на преступление!

— Простите, дона Илда, но вы, кажется, плохо знаете свою дочь. Аманда жестокая и мстительная.

— К сожалению, я знаю, насколько она уязвима, — вздохнула Илда. — И теперь, после того, что ей стало известно, я просто боюсь за нее.

— Что ж, вы защищаете свою дочь, а я вправе постоять за своего сына, — ответил на это Сервулу.

Илду его ответ огорчил.

— Я рассчитывала на твое понимание, но, похоже, только зря потеряла время. Теперь мне остается лишь надеяться, что тебе все-таки не удалось разбить жизнь моей дочери!

После смерти Зе Паулу прошло достаточно много времени, а его завещание так и не было найдено. Ланс предположила, что он вообще мог его не оставить — попросту не успел. Гуту же был другого мнения: если уж отец записал столько видеокассет, предвидя скорую — правда, не насильственную — смерть, то уж о завещании он наверняка позаботился. Только припрятал его где-нибудь шутки ради, чтобы подразнить своих наследников.

— Мне кажется, он нарочно так поступил, чтобы мы не перессорились тут из-за наследства, а занялись делом и наладили работу на фабрике, — сказал Артурзинью.

— Да, похоже на то, — согласился Гуту. — Отец все рассчитал. Но теперь, когда мы более или менее поправили финансовое положение семьи, он должен был бы уже подать какой-то знак относительно завещания.

Надо потребовать у Сервулу оставшиеся кассеты! Я думаю, там мы и найдем информацию о завещании.

Когда же он заговорил об этом с Сервулу, тот наотрез отказался давать единственную оставшуюся у него кассету кому-либо, кроме Изабел.

- Но ты же сам знаешь, как действуют на нее эти кассеты! — продолжал убеждать его Гуту. — Слава Богу, мама перестала сейчас о них спрашивать. Будем надеяться, ей все-таки удастся выздороветь.

— Вот тогда я и отдам доне Изабел ту кассету, — заявил Сервулу. — Пойми, я обещал Зе Паулу исполнить его волю.

—— А какой была эта воля? Может, в планы отца входило свести маму с ума? Он тебе ничего на сей счет не говорил?

— Ну, как ты мог такое подумать! — возмутился Сервулу.

— Так и я же говорю об этом! Отец предвидел многое, но, как оказалось, не все. Жизнь внесла свои поправки, и мы должны с ними считаться. Скажи, если бы мама не заболела, ты бы уже отдал ей ту, последнюю, кассету?

—Да.

— Ну, так о чем мы спорим? Давай ее мне, и дело с концом, — подвел итог Гуту.

Сервулу вынужден был уступить.

На этой кассете Зе Паулу и впрямь говорил о завещании. Как выяснилось, оно лежало на самом видном месте, где его никто и не подумал искать.

Согласно завещанию, все дети получали равные доли капитала, только для Жуди были оговорены дополнительные условия. Она могла пользоваться завещанной ей мастерской Зе Паулу, но не имела права ее продать.

Такое ущемление дочери в правах Зе Паулу объяснял просто: молодая, легкомысленная, все сразу же и промотает.

Жуди, конечно же, обиделась. Расплакалась. Убежала из дома и целый день бродила по побережью, пока братья не отыскали ее.

— Он же, по сути, не оставил мне ничего! — говорила Жуди плача. — Разве так можно поступать с собственным ребенком?

Братья могли ей только посочувствовать.

— Ты можешь сдавать студию отца, которую он тебе завещал, — посоветовал сестре Гуту. — Все равно она стоит без дела. Надо переоборудовать ее и впустить жильцов.

— Точно! — подхватил Артурзинью. — Ты гений, Гуту, я не устану это повторять! У тебя, Жуди, будет неплохой доход, которым ты сможешь пользоваться сразу же, как только мы сдадим студию.

Успокоенная Жуди вернулась домой.

А вскоре в семье Мерейра де Баррус произошло еще одно важное событие: Изабел проснулась вся в слезах и сказала детям, что Зе Паулу... ушел.

Все восприняли ее сообщение настороженно, опасаясь, что это всего лишь очередной сдвиг в помутившемся сознании матери, но Изабел пояснила, что видела Зе Паулу во сне и он сам просил отпустить его душу.

— Мне было очень больно, я плакала, но ваш отец умолял меня... И я поняла, что не имею права удерживать его возле себя. Мы обнялись на прощание, и он тихо ушел...

С того дня Изабел перестала говорить о Зе Паулу как о живом и начала быстро поправляться.

Билли уже вторые сутки находился в Рио-де-Жанейро, куда его вызвал Силвейра.

Босс был недоволен «романтиком и вольным стрелком».

— У меня нет оснований не доверять тебе, с твоими рекомендациями и послужным списком, — говорил он Билли. — Но что это за странная привычка стрелять в своих? Ведь ты ранил Эзекиела, убил нескольких его охранников!..

— Я не могу считать Эзекиела «своим», — возразил Билли. — Он же отъявленный преступник и психопат! Ты лучше спроси с него за то, что он натравил на меня целую роту бандитов. Я просто вынужден был защищаться!

— Уже спросил, не волнуйся. Но за тех убитых я все-таки вычту какую-то сумму из твоего вознаграждения. И учти: мое терпение кончается. Ты вышел на след драгоценностей?

— Нет. И я уверен, что никто из семейства Мерейра де Баррус ничего о них не знает. Я прослушиваю все их разговоры. Это такая тоска! Говорят о фабрике, о деньгах, о здоровье матери, а также о любовных интрижках...

— Билли, мне нужны драгоценности! — повторил Силвейра.

— Но этому кладу уже лет пятьдесят, а ты хочешь, чтобы я нашел его за неделю-другую?

— Я велел тебе выйти на Сервулу.

— Я выполнил твое задание. Но это — крепкий орешек! Его не так просто расколоть. А, кроме того, он уже приставлял однажды пистолет к моему виску.

— Это не моя забота. Мне нужны драгоценности! А ты, я надеюсь, заинтересован в получении гонорара, не, так ли?

— Я делаю все, чтобы выполнить задание, — ответил Билли.

Простившись с боссом, он вернулся в свой гостиничный номер, где его ожидал сюрприз в лице прекрасной Дианы, с которой Билли когда-то учился на высших полицейских курсах в США. Их бурный роман стремительно возникнув, так же стремительно и окончился, но его отголоски настигали Билли до сих нор, причем всегда неожиданно. Имея двойное гражданство — бразильское и американское, Билли обычно не задерживался подолгу ни в одной из этих стран, а колесил по свету, выполняя тайные задания. Но Диана, сохранившая к нему прежнее чувство, находила Билли повсюду, стоило ей только очень захотеть.

— Скажи, откуда у рядового бразильского прокурора такая мощная сеть информации? — полушутя-полусерьезно спрашивал ее Билли. — Как тебе удается вычислять, где я нахожусь? На тебя работают все разведки мира?

— Нет, у меня всего лишь имеется... сердечный компас! Вот он-то и указывает мне точное направление, — смеясь, отвечала она.

Сейчас, обнаружив ее у себя в номере, и даже более того — в своей постели, Билли восхищенно заметил:

— Ну и компас у тебя! Работает без малейшей погрешности!

— Да, я не могла упустить такого случая! — ответила Диана. — В кои веки ты заглянул к нам в Бразилию... А я по тебе очень соскучилась!

— Я тоже, — совершенно искренне произнес он, набирая номер портье. — Сейчас закажу ужин.

— Нет, иди сначала сюда, — поманила его Диана.

Спустя некоторое время они ужинали в номере и говорили о делах.

— Вообще-то я в отпуске, — сказала Диана, лукаво улыбаясь. — Но сейчас я тут на досуге увлеклась поиском сокровищ, вывезенных фашистами из России.