— Товарищи! Через пять минут выезжаем в горком на совещание с руководством треста.

О положении дел в тресте докладывал Петр Алексеевич Чертогов. По его словам, первые трудности в работе возникли еще полгода назад, когда из разрезов ушло в армию много квалифицированных взрывников и экскаваторщиков. Тогда вышли из положения, организовав краткосрочные курсы по этим специальностям. Но этой весной военный набор поставил трест почти в безвыходное положение. Те ребята, которые пришли на добычу осенью, подоспели к призыву…

Секретарь горкома говорил о том, что для помощи тресту принимались все меры. Из промышленных организаций города, из учреждений горком направил на уголь всех, кто мог оказаться там полезным. Была предпринята и чрезвычайная мера…

В нескольких километрах от Ново-Надеждинска находилась исправительно-трудовая колония. Большинство осужденных работали на лесозаготовке. Часть этой рабочей силы и было решено перебросить в угольные разрезы. А так как охрану в них организовать практически было невозможно, пришлось войти, в вышестоящие инстанции с ходатайством о расконвоировании заключенных.

Такое решение показалось вполне разумным, так как первые выходы расконвоированных на производство заметно облегчили напряжение с рабочей силой. Но скоро положение ухудшилось. Начальники разрезов объясняли это тем,, что допуск к работе неподготовленных людей сказался на состоянии техники: часто выходили из строя транспортерные линии, электрооборудование, плохо обслуживался железнодорожный подвижной состав.

На совещании так много говорилось о трудностях и проблемах, что они могли показаться неразрешимыми. И Федор удивлялся спокойствию Евсеева, который, казалось, был занят только своим блокнотом. А когда выступления закончились, он вдруг почти удовлетворенно сказал:

— Что ж… Информацию мы получили исчерпывающую. Полагаю, за три дня члены комиссии обдумают создавшееся положение и на следующем совещании мы услышим конкретные предложения по ликвидации прорыва. На сегодня — все.

Утром Федор зашел в партком треста. Секретарь парткома Николай Иванович Патрушев встретил его приветливо, как знакомого.

— Производства вашего я не знаю, — сразу после приветствия приступил к делу Федор, — поэтому хотел попросить вас порекомендовать мне человека, который бы познакомил меня с вашим хозяйством.

— Думаю, что помогу вам, — просто ответил Николай Иванович. — С транспортом тоже что-нибудь придумаем…

Патрушев взялся за телефон. Транспорт — конную пролетку — нашли в жилищно-коммунальном отделе. Провожатый тоже скоро объявился.

— Наш старейший работник, двадцать пять лет проработал диспетчером треста — Иван Владимирович Лоскутов.

Федор и Лоскутов вышли из управления.

— У нас в тресте действуют четыре разреза, — рассказывал Иван Владимирович, когда они отъехали от управления. — Три из них соседствуют друг с другом, а Восточный — на отшибе, километров за десять отсюда. Так что начнем с ближних. Вы были когда-нибудь на открытых разрезах?

— Ни на открытых, ни на закрытых, — ответил Федор.

— Не беда, познакомим, — улыбнулся Иван Владимирович.

Лоскутов привез Федора на Южный разрез. В конторе разреза им пришлось задержаться, так как в карьере работали взрывники. И они скоро напомнили о себе: где-то неподалеку бухнули четыре взрыва.

— Ну, вот… Через десять минут можете отправляться, — сказал начальник разреза. — Люди вернутся на места.

Когда они очутились возле первого экскаватора, Иван Владимирович сказал:

— Вот отсюда начинается путь нашего угля. На всех разрезах этот путь одинаков, если не считать отдельных обстоятельств. Здесь, на Южном, как видите, сухо. На Северном и Восточном — потруднее, грунтовые воды мешают. Приходится откачивать. А сейчас пойдем за угольным потоком…

Экскаваторы подавали уголь на транспортерную линию, которая поднималась по склону карьера вверх. Ивану Владимировичу и Федору понадобилось более получаса, чтобы подняться до обогатительной фабрики, куда поступал уголь со всех забоев и где его освобождали от попадающейся в нем породы, передавая дальше, на погрузочную эстакаду.

На погрузке висела пыль.

— Как видите, — говорил Лоскутов, — загружается сразу четыре вагона. Как только они наполняются, паровоз подтягивает следующие.

— А если не подадут вовремя состав? — спросил Федор.

— Станет погрузка, — ответил Иван Владимирович. И добавил: — Если бункеры будут загружены, то и транспортеры с экскаваторами остановятся. Тут все между собой связано. Может случиться и наоборот: экскаватор выйдет из строя — после него тоже все остановится…

— А составы кто обслуживает? Дорога или вы?

— У нас свой транспортный цех. Мы передаем дороге готовые маршруты. Конечно, они их проверяют перед отправкой.

— Я слышал о плохом состоянии подвижного состава, — вспомнил Федор совещание в горкоме. — От кого это зависит?

Иван Владимирович ответил не сразу.

— По-разному судить можно, — сказал он. — Мы-то порожняк как принимаем? Обшивка вагонов цела, люки закрыты и — ладно. А дорожные вагонники все смотрят, от них ничего не уйдет. Вот и бывает, что нас обвиняют. А может, состав-то уже с изъянами пришел к нам? Впрочем, это не оправдывает.

На обогатительной фабрике порода отбиралась вручную. Подошли к начальнику смены, мужчине лет за шестьдесят. Иван Владимирович, видимо, хорошо знал его.

— Здорово, Макарыч! — крикнул ему еще издали. Тот ответил легким прикосновением к фуражке.

— Как дела?

— Как сажа бела, — ответил тот. — Маемся вот… — Он кивнул в сторону транспортеров. — Понагнали этих, а они не шибко стараются: глаз да глаз надо, а то враз порода пойдет. Наши-то совестливые, даже ребятишки стараются.

Федор понял, что речь идет о расконвоированных.

— А в чем их нерадивость проявляется? — спросил Федор.

— Настоящий горняк свою марку держит: чистый уголь — его гордость, — сказал Макарыч. — А сейчас своих-то осталось вовсе ничего. Вот и приходится глядеть, а когда и поскандалить.

— Надо, — поддержал его Иван Владимирович.

Перед отъездом зашли к начальнику разреза.

— Познакомились? — спросил он.

— В общих чертах, — ответил Федор. — Хотел спросить вас: какие поломки бывают чаще всего?

— Разные, — ответил начальник. — Больше всего подводит подача угля на погрузку. Заметили, как растянуты у нас транспортерные линии?

— Заметил.

— На каждой такой линии по четыре-пять транспортеров. Полбеды, если остановится начальный, его видно. А если забарахлит где-то в середине? Об этом мы от погрузки узнаем: звонят, спрашивают, почему уголь не подаем? А мы грузим. Откуда нам знать?

— А причины таких остановок выявляются?

— Конечно. Самая серьезная авария, когда электрооборудование летит. Ремонтировать его долго. Часто ленты рвутся. Пустить их легче, но все равно трата времени, да и вагоны задерживаем. Ну, и дисциплинка…

— Расконвоированных у вас много?

— Не сказал бы, человек семьдесят наберется.

— А работают как?

— Есть всякие. Некоторые не хуже наших. Таких, конечно, немного, — сказал начальник. — А есть и лентяи.

Федор понимал, что слабая дисциплина среди расконвоированных — это неизбежная издержка в сложившихся обстоятельствах. На это следует указать руководству колонии, у них-то меры воздействия есть.

На Западном разрезе ничего нового для себя Федор не увидел. И только собрались уезжать, начальнику разреза позвонили из треста. По его лицу было видно, что произошел неприятный разговор.

— Час от часу не легче! — положил трубку начальник. — С дороги звонили: кто-то оборвал воздушные шланги у состава под погрузкой. Просят разобраться…

— Как оборвали? — спросил Федор.

— Не знаю, — ответил тот. — В прошлом месяце такое уже было: нам подали под погрузку кольцовку, а у меня угля мало. Решили половину состава поставить на Южный. Когда отцепляли вагоны, сцепщик забыл воздушные рукава разъединить. Вот и порвали…