Трудную задачку пришлось решать Козловскому и тогда, когда в цеховом пристрое начали оборудовать четвертый участок. Проект участка был разработан в одном из столичных конструкторских бюро — в расчете на новые станки, которые уже были закуплены за границей. Однако станков этих завод своевременно не получил, и поэтому руководство завода, чтобы ввести участок в строй к намеченному сроку, решило обойтись тем оборудованием, которое имелось в наличии.
Курировал участок сам начальник механического цеха, привыкший со времен гражданской войны брать трудные рубежи кавалерийским наскоком. Опытным глазом старого спеца Козловский сразу увидел в «местном» варианте проекта множество неувязок и после долгой внутренней борьбы решился все же сказать о них руководству, если его об этом спросят. Однако никому и в голову не пришло поинтересоваться «особым» мнением рядового, хотя и знающего, технолога.
Однажды по дороге на завод его обогнал, поздоровавшись на ходу, человек, лицо которого показалось Козловскому знакомым. Но как ни напрягал Козловский свою память, так и не вспомнил ничего. Раньше он этого человека ни на заводе, ни в городе не встречал. И какая-то неосознанная тревога закралась в сердце. Закралась и не отпускала до следующего дня, когда на смену ей пришло отчаяние.
Первый раз они встретились для разговора поздним вечером в городском саду. Было уже довольно темно. В дальнем, глухом конце сада стояла старая, полуразрушенная беседка. Усевшись на ее порожке, они и проговорили около часа.
Говорил главным образом Макаров, а Козловский подавленно молчал, до конца еще не понимая, куда тот клонит, но всем своим существом предчувствуя надвигающуюся беду.
Макаров вспомнил, как после окончания торговой школы работал на суконной фабрике, принадлежавшей отчиму Козловского, и как много позднее они с Козловским познакомились на квартире Бутырина, а на другой день собрались в доме Козловского, и как горячо говорил тогда Козловский о том, что судьба России решается такими людьми, как Бутырин и Макаров, преданными царю и отечеству боевыми офицерами…
— Сергей Константиныч, ради бога… Зачем?.. — умоляющим голосом то и дело повторял Козловский. — Ведь все ушло… Колесо истории…
Но Макаров будто ничего не слышал, продолжая упиваться дорогими сердцу воспоминаниями. О боях с красными. О личных встречах с Каппелем, атаманом Семеновым и самим Александром Васильичем Колчаком, из рук которого в августе девятнадцатого получил орден Анны… Лишь про Казаринку ни словом не упомянул.
Затем поинтересовался, где был все это время Козловский, как кончил войну. Козловский рассказал. И про тифозный барак, и про измену жены, и про свое решение смириться с судьбой, и что он все забыл и вспоминать не хочет. Ничего.
— И старых боевых товарищей? — спросил Макаров.
— Нет, отчего же… Очень рад был встретиться…
— Ну полноте, успокойтесь! — сердитым шепотом одернул его Макаров. — Вы что, думаете, я пойду на вас доносить? Я их боюсь не меньше вашего. Но мой страх — мой сторож, и пока я держу его в узде, я могу спокойно спать по ночам… Я тоже рад, что вас встретил, приятно было вспомнить, и уж извините меня за эту слабость. Постараюсь больше не бередить ваших душевных ран.
Они расстались, условившись не подавать на людях виду, что близко знакомы. С месяц, если не больше, Макаров едва замечал его при встречах. Козловский немного успокоился. По вдруг он опять зачем-то понадобился Макарову.
Встретились на том же месте, в глухом уголке городского сада.
— Мне, Федя, нужна твоя консультация, — обратился Макаров к Козловскому после того, как они поговорили об охоте. — Этот четвертый участок… Скажи, когда он может быть пущен? Без дураков?
— Но… — поперхнулся Козловский. — Это же секретные сведения, их никому нельзя… С меня взяли подписку…
— Никому! — согласно кивнул Макаров и властным шепотом отчеканил: — Только мне! Ты понял? — И снова перешел на дружеский тон: — Мне, Федя, это вот так нужно!
— Но, ради бога, зачем? — взмолился Козловский.
Макаров выжидательно смотрел на него и молчал.
— Я не могу… Так сразу…
— Посиди, подумай, а я пройдусь по бережку. Не то давай завтра опять встретимся.
— Только не завтра! Зина…
Козловский потому и смог отлучиться сегодня из дому, что Зина, супруга его, на дежурстве в больнице. Не дай бог, узнает…
— Тогда — к делу! — снова перешел на жесткий, повелительный тон Макаров. — Первое: участок намереваются пустить к маю. Блеф?
— Скорей всего, протянут до Октябрьских, — быстрым шепотом проговорил Козловский. — Масса ошибок, придется переделывать…
— Допустим, в ноябре эти штучки начнут выпускать. Пять тысяч в год… Многовато? Или вытянут? Ну, назови свою цифру!
— Как можно заранее знать! — всплеснул руками Козловский.
— Не крути, поди, уж и сам прикидывал! И не трусь, я ведь не записываю, так что улик против тебя не останется. Даже если мне, чего доброго, придет в голову донести на тебя в ГПУ, — Макаров тихо рассмеялся. — Глупо… Но ты сам вынуждаешь меня молоть этот вздор. Трясешься как лист осиновый Мы ж свои в доску!
— Ну хорошо, — с подавленным видом, однако решительно мотнул головой Козловский. — Предположительно — только предположительно! — могу сказать, что на том оборудовании, которым оснащается участок, пять тысяч никоим образом за год не сделать. Две-три… А скорей всего, и еще меньше.
— Сколько же?
— Полторы-две тысячи.
— Вот и все, дурачок! — опять, чему-то радуясь, тихо засмеялся Макаров и похлопал Козловского по плечу. — А теперь успокойся: возможно, что больше я тебя ни о чем таком просить не стану.
— Возможно?
— Так ведь в свое время я, поди, и без тебя буду знать, пущен участок или нет. И сколько он даст продукции — все цифрочки пойдут через мои руки, — сказал Макаров. — А сейчас — по домам!
«Клещ, клещ!..» — подумал, глядя на него, Козловский. С ужасом. С ненавистью. Обреченно. Чувствовал, что Макаров крепко его ухватил и так просто не отпустит.
После того прошло довольно много времени, прежде чем «клещ» снова о нем вспомнил. На этот раз предложил вместе поохотиться в тайге. Сам он пришел в условленное место налегке, Козловский же прихватил все снаряжение. Однако охотился один Макаров: сразу отобрав у Козловского ружье, он не расставался с ним, пока не истратил все патроны. Стрелял влет, навскидку и хоть бы раз промазал. Под конец охоты Козловский совсем изнемог под тяжестью переполненного дичью ягдташа, и тогда Макаров вытряхнул половину добычи в траву:
— Вызывает нездоровый интерес.
Никаких опасных разговоров на этот раз он не заводил. Похоже, что ему просто захотелось пострелять. Однако дома Козловский нечаянно проговорился, что был с Макаровым. Ко всем прочим переживаниям прибавилось еще и это: а ну как Зина еще кому скажет! И ведь предупредить нельзя: еще чего-нибудь заподозрит. А так вроде бы Пропустила мимо ушей: с Макаровым так с Макаровым, лишь бы не с бабой…
В следующую встречу, тоже в тайге, Макаров спросил у Козловского о Флоренском: что он за человек и давно ли работает на заводе? Козловский сказал, что Флоренский весьма приятный собеседник.
— В шахматишки играем, чайком балуемся. В Китае жил, много интересного рассказывал…
— Так, так… — пробормотал Макаров, усмехаясь. — А как он в Китай попал, не рассказывал?
— С большим сожалением.
— А про свой министерский пост?
— Весьма неохотно.
— Ну, еще бы! — злорадно усмехнулся Макаров. — Золотишко зато греб с превеликой даже охотой.
— Не похоже на него… — пробормотал Козловский.
— Эх, Федя, Федя! Наивный человек. Разве ты не помнишь, что делалось тогда в Омске? Провиант уходил на сторону целыми вагонами. Составами!
— Я же в армии все это время находился.
— Я — тоже, — сказал Макаров. — Но и в Омске пришлось побывать. Наслушался и нагляделся всего. По горло сыт! И знаешь, что я тебе скажу? Мы проиграли из-за таких, как Флоренский. Да, если бы Александр Васильич проявил твердость и вздернул вовремя на виселицу половину своих министров, а первого Флоренского, — летом девятнадцатого года он въехал бы в Москву на белом коне, ведь недалеко уж были!.. А ты знаешь, Флоренский мне и там, в Харбине, сумел нагадить. С-сволочь!.. Выследил я одного… Поймай его, такую карьеру мог бы сделать! Орлом бы сейчас летал. Долго охотился. Ранил! Осталось только схватить. И тут Флоренский все карты мне спутал… — Макаров скрежетнул зубами. — Ну ладно, еще сочтемся. Теперь он никуда от меня не уйдет.