Но самое главное, проговорилась она, что новый ее хозяин, бывший офицер, ныне совслужащий, горный инженер, был в командировке на Урале и в Перми на вокзале столкнулся с Залевским. Бросился к нему с объятиями. Но тот холодно отстранился:

— Вы ошиблись: В Питере никогда не живал! — и скрылся в толпе.

Но сходство с Залевским поразительное. Правда, у Залевского бородавка была на правой щеке. А старый знакомец ее не разглядел.

— В общем, Иосиф Альбертович, дело под кодовым названием «Бриллиант» в связи с тем, что Залевского встретили в Перми, передали нам, уральцам. Бери, знакомься, — Ногин подал объемистую папку Добошу, — и завтра же выезжай в Пермь. Возглавишь поиск Залевского… Не мог же старый его товарищ ошибиться, ведь они с этим инженером-офицером лет десять дружили.

Добош взял папку, хотел уже уйти, но Ногин удержал его:

— Обрати особое внимание на увлечение Залевского женщинами и часами… А в помощь тебе пришлют того самого Косухина. Виноватым себя считает, что матросику позволил колупнуть «камешок» из короны. Готов сделать все, чтобы исправить давнюю свою ошибку… Пусть побродит по Перми, потолкается по вокзалу, по базару, заглянет в магазины, в частные лавочки, в рестораны… Словом, действуй!

И Добош начал действовать.

Неожиданно ему повезло в первые же дни.

После знакомства с сотрудниками он давал им поручения:

— Прошу вас срочно составить список всех ювелиров города. Выделите тех, кто приехал в Пермь после Октябрьской революции. Поинтересуйтесь: нет ли в поведении каждого чего-либо странного, подозрительного…

Добош на минуту замолк, вспомнив, как к Залевскому, по словам его бывшей любовницы, часто приходили иностранцы, и добавил:

— Обратите внимание, не встречаются ли они с иностранцами? Нет ли у них переписки с заграницей?

И тут молодой рыжеватый сотрудник, с лицом, изъеденным оспой, в потертой кожанке времен гражданской войны, перешедшей к нему, видимо, от отца или старшего брата, привстал со стула:

— Разрешите, товарищ Добош?

— Да, пожалуйста.

— Вы спросили про иностранцев. Не так давно у нас побывали два француза, представители Красного Креста. Очень интересовались золотом и драгоценностями. Посетили двух ювелиров. Сведения о них принесу вам после совещания. Мы покопались в их биографиях. Ничего подозрительного нет. А вот зачем французы в мастерскую часовщика Василевского заходили — непонятно. Василевский живет с женой и сыном. И еще в доме — горничная. Часовщик он фирменный, к нему в мастерскую ходят многие, но сам нелюдим, редко отлучается из дома. Хотя установили, что у него есть засекреченная любовница, девица лет двадцати пяти, кассир кинотеатра. Но бывает он у нее — два раза в месяц. Не чаще. А сын Василевского — шалопут. По ресторанам шляется, с девицами легкого поведения водится, где-то деньги берет. Небось у папаши ворует. Раза два царскими золотыми расплачивался. А они на черном рынке — дорогущие! Официанты — рады стараться. Берут. Через этого шалопута попробуем выяснить, зачем приходили французы к часовщику.

— Обязательно выясните, — Добоша словно зазнобило, у него невольно вертелось: «Залевский — Василевский, Залевский — Василевский! Часовщик — ювелир. Ювелир — часовщик». А ведь Залевский увлекался часами, мог превратиться и в часовщика, чтобы отсидеться. Добош, еще не веря в удачу, достал фотографию Залевского: — Но нам надо найти прежде всего вот этого человека, петроградского ювелира, купившего, как я говорил, бриллиант из царской короны. Мы должны размножить эту фотографию… — И Добош подал ее рыжеватому чекисту.

Тот присвистнул:

— Сдается мне, что это часовщик Василевский.

Добош вытер со лба внезапно выступивший пот, почему-то он верил, что услышит такой ответ, но все-таки уточнил:

— Вы не ошиблись, товарищ Зонов?

— Нет, товарищ Добош… Это Василевский… То есть Залевский, которого вы ищете.

Через несколько дней в Пермь приехал Косухин, мужичок приземистый, с почерневшими, огрубелыми руками, будто в них въелась земля, на которой он чертоломил с ранних лет. Нос у Косухина, длинный, узкий, был сдвинут налево.

«Неужто от удара какого-нибудь забияки?» — подумал Добош.

Косухин улыбался, ему нравилось ездить по стране — то в Ленинград, то в Пермь — и чувствовать себя незаменимым в государственном деле.

— Прибыл в ваше распоряжение, товарищ начальник! — доложил он по-солдатски, а мужицкие, неунывающие, зоркие глаза будто ощупывали Добоша: силен ли? Стоит ли тебе подчиняться?

Добош прикинул: вряд ли Залевский запомнил солдата в папахе, в шинели. Это Косухину господин ювелир был в диковинку, он на него во все глаза глядел. А для Залевского все солдаты на одно лицо.

На всякий случай спросил:

— А в семнадцатом вы бородатым были?

— Ага. Значитца, борода широкая-преширокая.

— Тогда придется вас побрить. И подстричь.

— Как прикажете, — согласился Косухин.

А Добош решал: «За кого же выдать Косухина с его огрубелыми руками, чтобы Залевский мог поверить ему? За преуспевающего лавочника? Нет, не поверит… За человека из блатного мира? Нет, не то… За старателя?.. Похож!..»

Косухина подстригли, напомадили, за версту чувствовался запах дорогого одеколона, подыскали костюм из добротного материала, к нему сапоги со скрипом: ни дать ни взять — фартовый старатель, приехавший к родственникам покутить, победокурить, в общем, себя показать. Выдали ему царский пятнадцатирублевик, империал начала века. Спекулянты за такими охотились! И послали к Залевскому.

Как и обговаривали, ввалился Косухин в мастерскую:

— Здоров, хозяин!

— Чем могу служить? — вопросительно посмотрел на него Василевский.

— Да вот шел мимо, гляжу — часовщик! Нет ли у тебя, значитца, часиков дореволюционных, фирмы какой-нибудь… оттуда, — Косухин неопределенно мотнул головой, — всю жисть мечтал о таких! В тайге — во как! — сгодятся. За ценой не постою! — И пятнадцатирублевик Василевскому-Залевскому протягивает.

Тот взял его, на ладошке покатал, как тогда, в семнадцатом, бриллиант катал.

— Откуда у вас империал? — спрашивает.

— Да на золотишко обменял у одного старинного приятеля, — доверительно признался Косухин.

— Могу вам предложить часы швейцарской фирмы, — и вынимает часы луковицей, карманные, на серебряной цепочке. — Век ходить будут.

Косухин часы раскрыл-закрыл, попытался положить в потайной карман жилета, а Василевский все рассматривает империал.

А Косухин отдает часы со вздохом:

— Не, мне такие не подходящи.

— Пожалуйста, другие посмотрите, — и выкладывает еще несколько серебряных часов.

— Не, мне золотые нужны, — Косухин забрал империал.

— Заходите через два дня, будут для вас золотые, но и вы золотишка прибавьте. Золото на золото, как говорится.

— Хорошо, — согласился Косухин, — зайду, я еще неделю в Перми погуляю.

К Добошу он буквально прибежал, возбужденный:

— Он, товарищ начальник, он… Что камешок у матросика купил! Только постарел малость, омордател, брюшко появилось… Но он, точно он!..

— Спасибо вам, — пожал руку Косухину Добош. — Вы нам очень помогли. Сейчас все запротоколируем, вы распишетесь. И мы вас домой отправим.

Косухин хитровато улыбнулся:

— Если надо, я останусь, товарищ начальник! Старый конь борозды не испортит, старый солдат в бою не подведет. Стрелять я умею, силушка в руках есть. Готов чекистом работать. Не сомневайтесь: когда надобно, язык за зубами могу держать. Очень вы мне понравились. На комдива моего похожи.

— Надо будет, вызовем, — Добош еще раз пожал Косухину руку. — Спасибо вам, большое спасибо!

За домом Василевского-Залевского установили наблюдение. Проверили всех, кто заходил к часовщику, к кому уходила его жена, с кем встречался сын. Никто не вызвал подозрения.

Но необходимо было узнать, где хранит свои сокровища Василевский. А что они есть, подтверждали золотые монеты, которыми в ресторане расплачивался сынок часовщика. Золото явно принадлежало папаше.