Большая голова Матсона казалась круглой из-за короткой стрижки, залысины делали лоб еще выше и шире, брови обламывались, как крылышки, над орлиным, загнутым книзу носом. Чернели узкие подбритые усики. Губы твердо сжаты, когда Матсон молчит. Подбородок волевой, сильно выдается вперед. Для такого лица глаза казались слишком маленькими. Но именно они притягивали к себе — яркие, быстрые, зоркие, наполненные то вниманием, то насмешливостью.

В движениях Матсона чувствовалась уверенность, раскованность зрелости, житейский опыт.

Ногин подосадовал, что со своими круглыми очками, с чубом, с пухловатым лицом он, наверное, выглядит по сравнению с Германом Петровичем гимназистом, ну в лучшем случае студентом.

— Рассказывайте, что нового появилось в деле по вредительству в золото-платиновой промышленности? — поудобнее устроился на стуле Матсон.

— Простите, Герман Петрович, вначале о другом, — Ногин положил на стол телеграмму о кончине Корсакова, — в ваше отсутствие получил.

Матсон прочитал, мгновенно помрачнел, тяжело поднялся:

— Каких преданных людей теряем!.. Отличный был чекист, опытный. Безотказный. На похороны кого отрядили?.. Васильева? Какой-то он весь затянутый в ремни. Душу-то ему ремни не перетянули? Хватит у него такта? Найдет он сердечные слова для вдовы, для родственников? — Матсон поднял телеграмму так, словно поднимал не легкий листочек, дрожащий даже от дыхания, а увесистую каменную плиту.

— В равнодушии Васильева упрекнуть не могу, — не согласился Ногин, — хотя с виду суховат. И щеголь — отменный. Малую пылиночку с гимнастерки сбросит. Но, по-моему, человек в форме всегда должен выглядеть так, чтобы видно было, что этой формой он гордится.

Они замолчали, отдавая честь памяти Корсакова, — минута молчания, скорбная, давящая, возникла без приказа, без просьбы. Сколько таких минут молчания было в их жизни!

Первым заговорил Матсон:

— Теперь еще и перед Корсаковым мы должны отчитаться за дело, которое было им начато… Садитесь, Оскар Янович. Так какая же у нас вырисовывается картина?

— Как вы помните, Герман Петрович, после сигнала Корсакова и нескольких писем рабочих мы послали под видом таежников на прииски наших сотрудников. Кто устроился в контору, кто на драгу, кто рабочим по сплаву древесины. Пришлось им трудно. По вечерам делали вид, что идут на охоту, по десять — двадцать километров топали по лесам к условленным местам, чтобы встретиться с нашими людьми. А потом — обратно. На сон времени не хватало. Был случай, когда двое уполномоченных восемь суток без сна проработали. Если вы не возражаете, я их представлю к поощрению, — Ногин поправил сползшие очки.

— Не возражаю, — Матсон сделал отметку в лежащем перед ним блокноте. — Если конечные результаты будут весомыми.

Ногин развязал тесемки принесенной папки:

— А выяснили наши сотрудники вот что…

И он подробно доложил Матсону о результатах их работы.

Поражала безответственность и бесхозяйственность горного начальства. Но когда многочисленные факты были сведены воедино, за головотяпством проглянула направляющая рука.

К примеру, для повышения намыва платины и золота решили заменить паровой дражный флот на мощные электродраги. Заказали их в Америке и в Перми — на Мотовилихе… На Ису отвели места для постройки двух новых драг. У Маломальской и у Журавлика. Уже почти отрыли котлованы, соорудили технические постройки, возвели бараки для рабочих. А чекисты выяснили, что полигоны для электродраг не разведаны. По их просьбе штейгер Пименов произвел разведку у Маломальской, где электродрага должна пройти отвалы после паровой. Оказалось, в отвалах платины почти нет.

Чекисты установили, что две электродраги должны работать на реке Чауш и Марьян, но контрольная разведка показала: на реке Чауше металла нет совсем — это конец полигона паровой драги № 6.

В Тагильском округе начальство попыталось, сосредоточить сразу пять мощных электродраг, но места для них оказалось недостаточно, пришлось одну перебрасывать на Кытлым. А двигатели на кытлымских драгах имеют напряжение 200 вольт. Приобретенная же в Америке — 400 вольт. Потребовалось вводить новый тип мощности, а это — лишние запасные агрегаты и незапланированный простой.

А простои обходятся стране дорого. Только простой драги Вернера, самой молодой из исовского дражного флота, за несколько лет — 88 тысяч. При этом она недодала несколько пудов платины.

Многие электродраги еще не были пущены, а в ряде мест уже выведены из строя паровые драги. Приостановлена надолго добыча металла!

А паровые, как стало ясно, могли бы еще работать и работать, так как недавно были отремонтированы.

И еще установили чекисты при помощи рабочих и старателей, что сплошь и рядом остаются целики, разведанные еще до революции. Для кого их сохраняли? В них таятся запасы драгоценных металлов.

Когда подсчитали, какой ущерб государству наносится такой путаницей, то стало понятно — это не просто бесхозяйственность, это попытка подорвать экономику молодой страны, чтобы поставить ее на колени перед мировым капиталом.

На приисках усиленно распускались слухи, что Советская власть не в силах навести порядок, что золото-платиновую промышленность может спасти только сдача приисков в концессию или возвращение бывших владельцев. Иностранцы — это, мол, дисциплина, умение считать деньги, доход, выгода рабочим! И бывшие — такие же прекрасные специалисты. И при иностранцах, и при старых хозяевах все будут обеспечены продуктами, промтоварами, да еще какими — заграничными.

В инженерных кругах твердили, что в концессию надо сдать все крупные механизированные предприятия на Урале — Березовск, Кочкарские прииски…

Чекисты выяснили, что пять крупных специалистов по платине и золоту — пять бывших владельцев и управляющих приисками — после сдачи Ленских месторождений в концессию «Ленагольдфильдс» сразу же переехали на Урал. С их переездом пошли слухи о передаче уральских месторождений иностранцам.

Матсон выслушал доклад, одобрительно посмотрел на Ногина:

— Поработали твои ребята неплохо, специалистами по золоту и платине стали, — и посуровел, — но главное не сделано — не установили, кто всем руководит. На местах исполнители известны. Их арестуем — появятся другие, пока не доберемся до мозгового центра организации… — Матсон потер виски, видимо, начинала мучить мигрень, — Оскар Янович, помнится мне, что уже тянулись руки из-за рубежа к нашим уральским платиновым промыслам?

— Точно… Было такое. Мы нашли кое-какие материалы в архивах. Смотрели, не из тех ли годов тянется ниточка к нашему делу. — Ногин полистал в папке соединенные листы. — Ага, нашел… В 1922 году французская анонимная компания, переименованная в «Эндюстриель-дю-платина», предложила создать франко-русское смешанное общество. Но предложение было выгодно лишь для французов. Советская сторона отвергла просьбу о концессии. В правительстве обратили внимание на то, что в докладе видного ученого-геолога профессора Дюпарка, представлявшего интересы французов, содержались секретные факты и цифры, о которых могли знать только уральцы, работавшие в Уралплатине. Этими цифрами и фактами Дюпарк пытался доказать выгодность передачи наших приисков в концессию. Попросили екатеринбургских чекистов посмотреть: откуда эти сведения просочились за границу… Да вы прочитайте сами, Герман Петрович, — подал папку Ногин, — несколько страничек — и все вам будет ясно.

Матсон углубился в чтение.

Скупые строки постановлений, допросов рассказывали, как чекисты вышли в Екатеринбурге на директора французской миссии Красного Креста — Дюлонга.

Он давно вызывал подозрения. Вокруг него собирались бывшие владельцы приисков, просто любители легкой жизни, спекулянты, авантюристы, мошенники, бабники.

Среди этих прожигателей жизни оказались ярые антисоветчики.

Стали устанавливать личность Дюлонга… Среди тех, кто общался с Дюлонгом, оказался горный инженер Федоров… Потянули за эту ниточку… И выяснили, что Федоров и Дюлонг давние знакомцы. До первой мировой войны Дюлонг заведовал коммерческой частью во французской анонимной компании, владевшей частью уральских приисков.