С ним не спорили.

— А нынче в начале лета, — рассказывал Чалышев, — встретил меня Степанов и сообщил, что видел в лесу двух молодых мужичков в зеленых телогрейках, которые вицы рубили. Спросил, откуда они, а те ответили, что с разъезда. Степанов-то своих всех знает и сказал им, что таких у них на разъезде нет. Мужички те испугались и признались ему, что отстали от воинского эшелона… Но он сказал им, что в их дела вмешиваться не намерен. А сам-то спросил меня тогда, что ему делать. Я посоветовал молчать.

Чалышев услышанное передал Некрасову, который решил сходить в лес и узнать хорошенько, что за люди там скрываются. В лесу находились дезертиры.

— Плохи, видно, совсем дела, если народ от ружья в лес бежит, — сказал тогда Чалышеву.

А еще через несколько дней пошел в лес вместе с Чалышевым и отправил парней к нему в баню.

Некрасов сказал им, что железнодорожника с Дедово, который первым встретил их, они могут не бояться. Да еще обнадежил, что Степанов и он сам, Некрасов, по мере сил помогут им продуктами.

— И какие планы у этих дезертиров?

— О планах сказать ничего не могу. Знаю от Степанова, что интересовались они в последнее время туннелем, спрашивали, много ли поездов тут проходит, про грузы узнавали…

Чалышев рассказывал обо всем так, как будто был в этой истории случайным свидетелем и о действительных делах знает мало, только понаслышке. Когда же ему задавали конкретные вопросы: как фамилии дезертиров? с какой целью интересовались туннелем? почему с ними завел дружбу Некрасов? — Чалышев уходил от ответов, говорил, что об этом лучше спрашивать не его, а Некрасова или Степанова.

Федор не хотел терять времени и решил допросить Степанова. Говорить с ним начал подчеркнуто строго, не скрывая того, что ему уже было известно. И Степанов почувствовал себя в безвыходном положении.

— Нам известно, Степанов, что вы первый встретили дезертиров в лесу и намеренно скрывали их пребывание там, — говорил Федор.

— Я не скрывал, — попробовал отговориться Степанов. — И не знал, что это дезертиры. Они сказали мне, что отстали от поезда…

— Неправда. Вы не только скрывали их, но и снабжали продуктами. Вспомните, что вы сказали однажды вашей сменщице Марии Холодковой, когда отправлялись в лес с продуктами?

— Не помню.

— А вы припомните. Она спросила тогда, куда вы пошли. Вы ответили ей, что понесли продукты людям, которые косят для вас сено. Вы шли тогда к дезертирам. Холодкову вы обманули. Это было ясно даже ей, потому что сенокос ваш находится совеем в другой стороне, в пойме Малой Шайтанки.

Степанов ничего не мог ответить, а Федор наступал:

— Позавчера вы виделись с дезертирами последний раз. Они сами вызвали вас. Не вздумайте отказываться: в записке, которую вы получили от них, было указано точное время, вас ждали в 18 часов. Расскажите, о чем вы договаривались? И где теперь эти люди?

— Я не видел их, — подавленно ответил Степанов. — Смена моя кончилась в двадцать часов и я не мог прийти к назначенному времени.

— Когда вы получили ту записку?

— После обеда.

— Кто вам ее передал?

Степанов замолчал надолго, наконец выговорил:

— Сын мой передал.

— Он что, тоже знал о их шалаше? — спрашивал Федор.

— Нет. Парень мой тут ни при чем. Он видел однажды одного из них у меня в будке…

— Как же он мог принести записку, если не знал, где находится шалаш?

— Сын шел из Яшминского, мать его посылала туда. А на дорожке в лесу его встретил тот, которого он видел у меня в будке. И попросил передать…

— С какой целью они запрашивали ваш график дежурств в записке, переданной вам Чалышевым?

— Чтобы знать, когда меня можно застать в будке.

— Нам известно от Чалышева, что дезертиры интересовались туннелем, движением поездов, грузами. С какой целью?

Степанов вспотел. Он вытащил платок, сначала вытер лоб, потом высморкался. Поднял взгляд, в котором остался только страх, и хрипло выдавил из себя:

— Всё скажу… — Он передохнул, прежде чем досказать до конца: — Крушение готовили.

— Когда? — спросил Федор, с трудом сдерживая подступившее волнение.

— В эти дни.

Рассказ Степанова занял почти час, но Федор, его товарищи и старшина, который присутствовал при этом, только изредка прерывали его вопросами.

Когда Чалышев сообщил Некрасову о встрече Степанова с незнакомыми людьми, лесник направился в лес, разыскал их. Напуганные разоблачением, понявшие, что о их пребывании известно уже не одному человеку, парни признались Некрасову, что скрылись из воинского эшелона в Ярославле, куда прибыли на переформирование с остатками своей части из-под Смоленска. Один из них назвался Федоровым, другой — Березиным.

— Почему не сдались в плен на фронте? — спросил их Некрасов.

— Хотели переждать, поглядеть, чья возьмет, — сознались те.

— И убежали так далеко?

— К дому хотелось поближе.

— Где дом-то ваш?

— У меня в Нижне-Сергинском районе, — ответил Федоров.

— Я — из Ачитского, — сообщил Березин.

— Что думаете делать? — наседал Некрасов.

Домой дезертиры показываться боялись. Они спросили Некрасова, как идут дела на фронте. Тот ответил, что немцы опять наступают и идут к Волге. И еще предположил, что отсиживаться в лесу им придется, может быть, не долго.

— Все равно надоело уже, — признались дезертиры. — И грязью заросли, и жрать нечего.

И тогда Некрасов пообещал им, что с этим поможет, а выдавать не собирается. С тех пор он стал приносить им продукты. Опасаясь навлечь подозрение на себя, уговорил Чалышева сводить их в его баню в Хомутовке…

Дела на фронте продолжали ухудшаться, военные сводки приносили известия о том, что немцы рвутся к Сталинграду. Во время одной из встреч-попоек в доме Чалышева, где были Исаев и Махов, опять зашел разговор о войне. И тогда Некрасов, считавший себя понимающим больше других в военных вопросах, высказал свое предположение:

— Я так думаю, что скоро немец и к нам придет. Как только захватит Сталинград, ему откроется прямая дорога па Челябинск, а тут и до нас рукой подать. Так что и мы дождемся перемен.

— Ждать, конечно, будем, — сразу согласился с ним самый молодой и потому горячий Махов. — А вот кабы пособить этому, так еще лучше!

И начались разговоры. Услужливая память у каждого воскрешала прошлые обиды.

— Без нас Гитлеру так и этак не обойтись, — говорил Исаев. — Ему опора нужна.

— А потому и все права наши старые должны вернуть, — рассуждал Некрасов. — Самому ему свою армию не прокормить, а кто даст хлеб, если не мы? Колхозы, что ли? Так он духу от них не оставляет!

— Надо думать заранее, — гнул свое Махов. — И готовиться. А то кроме нас другие найдутся, которые выхватят из-под носа что получше…

— И это верно, — соглашался Некрасов.

— А раз верно, хорошо бы к новой власти с заслугой прийти.

— А где их взять, заслуги-то? — спрашивал не особенно сообразительный Исаев.

— Как где? Списки можно заранее составить на начальство, на партийцев, — сказал Махов.

— Это — не задача. Найдутся такие, которые без всяких списков кого надо укажут, — выразил свое мнение и осторожный Чалышев.

— Нет, не это надо, — остановил обсуждение Некрасов. — Надо сделать такое, что сразу бросится в глаза… Я был недавно на Дедово, у Степана сидел. Так за один час насчитал четыре поезда с солдатами, с артиллерией и танками, и все — в одну сторону. Полагаю, что к Сталинграду. Вот бы тот туннель-то как-то суметь законопатить. Это вам не списочки составить!..

От такого предложения у всех дыхание перехватило. Первым опомнился Махов:

— А как можно-то?

— Думать надо… — уклончиво ответил Некрасов. — Степанов-то с Дедово тоже, считайте, нынешней властью обездолен. Он все эти годы при дороге держался, с ним и надо посоветоваться.

— Думаешь, согласится? — спросил Чалышев.

— А куда ему деваться? — усмехнулся Некрасов. — Я ему сколько помогал? И сенокос каждый год выделял. А как война началась, и хлебом снабжал постоянно. Ты ведь, Чалышев, знаешь, что я в Янауле беру хлеб по сходной цене. А разве я на этом хоть копейку нажил? Как привозил, тебе да Степанову и давал каждый раз. А раз вместе держимся, так и в других делах должны друг другу помогать.