Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Выжил Степанов. А когда оклемался, узнал, что банду его ликвидировали и восстание разгромлено.

И тогда подался он в свое родное Кондратьевское, куда услал жену. И вроде недалеко было до дома, а добирался три недели, больше отсиживался в лесах, потому что на дорогах и в деревнях власть менялась чуть не каждый день: белые отступали, красные наступали, все смешалось, и невозможно было угадать, в чьи ты руки попадешь… Но и тут повезло: добрался до дома. Там Советская власть утвердилась окончательно. Когда спросили, где пропадал, ответил, что скрывался от белых.

Поверили.

Не хотел больше испытывать судьбу Семен Степанов: примирился с отцом, решил вести хозяйство вместе. Но жена потихоньку гнула свое, хотела самостоятельной хозяйкой стать, своих детей, а их уже двое подоспело, не в куче с другими растить, а в своем доме. Поманила Семена золотом, и поставил он собственный дом, хоть и рядом с отцом, но дела свои повел отдельно. На удивление всем разбогател скоро, работника завел, а когда дел скапливалось невпроворот, всегда находились мужики, которые чертоломили у него за долги.

На богатейском взлете и застала Семена Степанова коллективизация. Не увернулся на этот раз, нашлись люди, которые рассказали и о прошлых делах. И тридцатый год встретил Степанов не хозяином, а ссыльным в Пригорнском районе.

Как жить дальше?..

Опутанный семьей, привязанный законом к месту, проклял в душе власть с ее порядками, отвернулся от земли: пошел на железную дорогу работать…

Таким предстал Степанов перед Федором в рассказе Колмакова.

— Будем считать, что со Степановым мы познакомились, — задумчиво сказал Федор, когда Колмаков замолчал. — Теперь его друзей надо узнавать. Должны они быть у него.

— А когда Бадьин обещал вернуться? — спросил Алексей.

— Ушли они сразу после двенадцати, — ответил Федор. — Даниил Андреевич надеялся вернуться часам к семи. Но управятся ли? — И спросил совсем о другом: — Послушай, Алексей, а ты где ночевать собираешься?

— Где всегда: у солдат.

— Что же ты вчера меня с собой не взял? — упрекнул он Алексея. — А я тут людей стесняю.

— Подумал почему-то, что тебе здесь удобнее. Пойдем сегодня.

— Не сегодня, а сейчас, — сказал Федор. — Накажем хозяйке, чтобы Бадьин и Даниил Андреевич пришли туда после возвращения. И вообще, там мы меньше на виду, да и появление наше в подразделении НКВД воспримется без удивления. А вот здесь — хуже: увидят, начнут думать, зачем приехали…

Через десять минут они шагали к туннелю.

Дом-казарма маленького гарнизона, который насчитывал всего отделение солдат во главе со старшиной, был светлым и просторным. Федор, идя за Колмаковым, сначала попал в большую комнату, в которой за маленьким столиком у телефонов сидел дежурный. При их появлении он поднялся и отдал честь. Федор понял, что Колмаков здесь свой человек. Вдоль одной стены комнаты тянулась вешалка, напротив была оборудована оружейная стенка.

В других помещениях, заметил Федор позднее, военный порядок соседствовал с домашним уютом. В комнате старшины-командира, кроме казенного стола с телефонами и бумагами, стоял еще и столовый, накрытый клеенкой поверх простенькой скатерти, на середине которого красовался самовар. Кровать была застелена не по-армейски, над ней висел коврик-гобелен. Да и в солдатских помещениях дозволены были фотографии на стенах, на некоторых тумбочках в пол-литровых банках стояли букетики полевых цветов.

Старшина, уже немолодой мужчина, встретил их с неподдельным радушием и сразу распорядился подать обед, который тоже отличался от обычного армейского. На столе рядом с наваристыми щами и кашей с тушенкой объявились соленые огурцы, отварная картошка. Самовар, исчезнувший при появлении гостей, снова водворился на место, но уже горячим, с пузатым фарфоровым чайником на конфорке.

— Вы как в другой державе! — удивился Федор.

— В державе той же, а кроме военного порядка еще и хозяйскую линию крепко держим, — не без гордости сообщил старшина.

— Это как же?

— А так: и службу несем, и поработать любим. У нас и огород свой и даже живность имеется.

— А служба не страдает?

— Служба — прежде всего, — стал строже старшина. — Утром все на зарядку, занятия по боевому оружию, политинформация, конечно. Все — по распорядку. Раз в месяц библиотекарь в часть, в Свердловск, ездит книжки менять. Радио есть. В кино, правда, редко бывают, потому что в Яшминский надо ходить.

— Вы сами-то давно здесь? — спросил Федор старшину.

— С осени прошлой. Сразу после госпиталя.

— Были на фронте?

— Два дня, — несколько смутился старшина. — Под Смоленском. Вот, — он показал левую ладонь, — видите, пальцы не сжимаются, котелок удержать не могу… И ранение-то пустяковое, в мякоть, и не почувствовал сначала. Да и заросло моментально, а вот пальцы не отошли.

— В каких войсках пришлось?

— В наших. НКВД.

…Еще сидели за столом, когда появились Бадьин и Вершков. Их сразу усадили за стол, подали еду. Виталий приступил к еде и рассказу одновременно.

— Понаслушались всякого, — начал он. — Эта Вахромеева такой теткой оказалась… во! — он показал большой палец.

— Я вам не мешаю? — спросил старшина.

— Нет, нет, — ответил ему Федор, ожидая продолжения рассказа Бадьина.

— Все началось еще дорогой, когда туда шли. Ну, объяснили ей сначала, что надо узнать про одного мужичка из Яшминского: кто он? А потом Даниил Андреевич спросил ее, кого она знает из приятелей Степанова в Яшминском?

— В Яшминском не знаю, — отвечает, — а вот в Хомутовке есть, Чалышев Александр Андреевич. Еще до войны сдружились, года за два, когда тот в Хомутовку приехал. И по сей день не забывают друг друга.

— Ну, и разговорились, — продолжал Виталий. — Откуда приехал Чалышев, она не знает. Работать стал грузоотправителем на участке углежогов. Когда началась война, его мобилизовали, но осенью он вернулся, говорили, что из госпиталя.

— Так оно, наверное, и есть, — сказала Вахромеева, — потому как сама видела его в то время с палочкой, прихрамывал он.

— По словам Вахромеевой, у этого Чалышева полно знакомых во всех ближних поселках, — говорил Виталий. — Всех и не знает.

— Вы про Степанова расскажите, — подсказал Даниил Андреевич.

— А про Степанова еще сказала, что он как-то приходил к Чалышеву не один, а с двумя незнакомыми молодыми мужиками.

— Когда это было?

— В том-то и дело, что она сама не видела этого, а слышала от матери, которая живет как раз по соседству с Чалышевым.

— Слушай, Виталий, я ничего не могу понять, — остановил его Федор. — Вахромеева говорит про каких-то незнакомых, которых сама не видела. А при чем тут ее мать?

— Погоди… Я и сам сначала ничего не понял. А теперь давай по порядку. Разговор-то зашел о том, что у Степанова есть давний приятель в Хомутовке — Чалышев. Это — раз. Потом Вахромеева сказала, что у него вообще много приятелей, даже таких, которых и местные не знают. И Степанов тоже приходил к нему с двумя незнакомыми. Это — два. А сказала ей об этом мать…

— Ну и что? — Федор все равно еще ничего не понял.

— Все дело в том, что Степанов с ними приходил не просто так, а приводил их в баню к Чалышеву.

— Так! — Федору стало смешно.

— Нет, ты не улыбайся, — обиделся Виталий. — Вот тогда мать Вахромеевой и спросила Степанова, кого это он в баню привел? А он ей ответил, что это рабочие с их разъезда, с Дедово, значит. Понял?

— Нет.

— Сейчас поймешь… Когда Вахромеева пришла к матери дня через два-три, та и спросила, что это за мужики молодые поступили к ним на работу? Вроде всех ваших знаю, сказала, а этих впервой вижу. Вахромеева удивилась, потому что никаких новых людей на Дедово не работало. Она даже сказала тогда матери, что та напутала… Мать, конечно, обиделась, давай доказывать: говорит, спросила тогда еще Степанова, почему это ему понадобилось вести людей за восемь километров в Хомутовку, если на Дедово своя баня есть? А тот ответил, что у них баня не работает… В общем, наврал ей, — подытожил Виталии. И, увидев, что Федор опять хочет перебить его, остановил торопливым жестом. — Я-то почему тебе это рассказал? Потому что сам сразу подумал про шалаш. Там же два лежака было, помнишь? А может, Степанов и приводил в баню тех, кто скрывается в лесу?

103
{"b":"156927","o":1}