Штефан.

Какую правду? Не верьте! Пусть Лука... Лука пусть скажет...

Семен.

Лука, наверное, уже ничего больше не скажет...

Штефан.

Как?.. Лука...

Семен.

Мыкола, увидев вспышку выстрела, кинулся туда, узнал своего сына и... послал ему вдогонку пулю.

Входит со шляпой в руке

Мыкола.

Пошатнувшись, обессиленный, опускается на пол. Семен подбегает к Мыколе, подхватывает его и сажает в кресло.

Штефан,

не отрывая глаз от них обоих, пятится к выходу. На пороге он поднимает кулаки, потрясает ими, потом, схва­тившись за голову, исчезает в предрассветном тумане.

Дать воды? А может, капель?

Мыкола

(махнув отрицательно кистью руки). Я

одного опасаюсь: чтоб не убежал. Я мог не попасть, Семен... А тогда он снова стал бы стрелять в детей, в мирных людей. Тогда он снова стал бы напускать на нас хищников, жечь наш хлеб и от­равлять колодцы...

(Озираясь'.)

Штефан... Где Штефан?

Семен

(бежит к выходу. Останавливается).

Ну, этот дале­ко не убежит, разве что повесится в овраге.

Мыкола

(едва поднявшись, подходит к дверям своей ком­наты, опирается рукой о косяк и не сводит глаз с мерцающего света свечек).

«Порубаю калиночку, бо вм

i

ю

, скориняю Парасочку, бо

см

i

ю...»

(Прячет лицо в ладони.)

Неслышными шагами входит

отец Юлиан.

Встревоженным взгля­дом бегает по присутствующим, потом подходит к дверям комнаты Мыколы. Увидев труп Параски, он резко оборачивается лицом к Семену.

Отец Юлиан

(содрогнувшись от гнева, громко).

Кто?..

Семен движением головы показывает на фисгармонию. Отец Юлиан за­крывает лицо руками и тихо-тихо направляется к выходу. На пороге он останавливается и поднимает руку для крестного знамения, но на полпути его рука опускается.

Отец Юлиан

уходит. Пауза.

Семен

(подойдя к Мыколе и положив руку на его плечо).

Там светает...

Мыкола и Семен, обнявшись, медленно идут к выходу. Перед порогом останавливаются. Край неба занимается розовой зарей.

Мыкола.

Семенко, от сегодняшнего дня — ты бригадир. Сеятели должны во что бы то ни стало выйти на работу. Пусть человек пять охраняют их от льва. Надо успокоить их, убедить, что этого достаточно. Вечером мы устроим большую облаву. Рай­он пришлет стрелков. Иди, Семен. Я тоже приду и помогу вам. Пусть только боль успокоится в моем старом сердце. Пройдет месяц, другой — ив Яснычах впервые за все их существование заколосится пшеница. Это будет подарок яснычанам от Совет­ской власти. Здесь люди будут печь белый хлеб из собственной пшеницы. Иди, Семенко, и скажи людям: старый Воркалюк сегодня первым выходит сеять.

Семен.

Иду, товарищ агроном. А вы ложитесь: так сердце скорее успокоится.

Мыкола.

Нет, сегодня я не лягу. Сегодня я должен крепко стоять на ногах. Погоди, идет кто-то... Иван?

Что там? Люди уже поднимаются?

Иван.

Люди встали.

(Пауза.)

Но ваш Лука, Мыкола, ни­когда уже не встанет.

Мыкола.

Понимаю.

Семен.

Нашли?

Иван.

Далеко нашли. На участке Озорчука, под Ротундулом. Не знаю, как это у него хватило силы добежать туда: пуля попала чуть выше левого глаза.

Мыкола.

Значит, я стрелял хорошо.

Иван.

Да, вы стреляли хорошо, Мыкола!

(Гасит свою лампу.)

Семен

(после короткой паузы).

Вы не видели учитель­ницу?

Иван.

Нет. Разве еще не возвратилась?

Мыкола.

Прости меня, Иван!

Иван.

Все мы тут не безгрешны. А Вас судьба и так пока­рала.

Мыкола.

На селе уже знают?

Иван.

Все знают и кипят. Хотели всем обществом идти к вам, утешать в печали. Я сказал: «Не нужно. Лучше выходите все как один на колхозное поле, сейте пшеницу себе на славу, врагам на погибель».

Должно быть, возвращается Варвара.

Мыкола.

Она!

(Поспешно идет навстречу.)

Входит

Варвара.

Ее волосы рассыпаны по плечам, глаза расширены. Тревожным, непонимающим взглядом она окидывает всех присутствую­щих. Наконец, ее взор останавливается на дверях комнаты Мыколы.

Варвара

идет туда и спустя мгновение возвращается.

Варвара.

Где дед Штефан?

Мыкола.

Пошел и пропал невесть где.

Варвара.

Жаль. Я хотела теперь спросить его, откуда он взял... эти ордена.

(Кладет на стол узелок.)

Мыкола

(развязывает узелок. Варваре).

Погоди. В самом деле ордена. Где ты их нашла?

Варвара.

Их нашла баба Олена и передала священнику.

Мыкола.

Иван... как это могло случиться?

Иван.

Лука продал их Штефану, прежде чем пойти в ди­визию «СС» «Галиция». Таковы были последние слова Параски. Это ордена ее покойного отца, офицера Максимова!

Мыкола.

Значит, я с ним и за это расквитался!

Варвара.

Нет, дядя. Луку застрелила я.

После того как вы, Мыкола, выстрелили, я села на коня и по­мчалась за ним. Он исчез, как призрак, и я уже думала — не най­ду, когда вдруг что-то зашуршало между пихтами. Лука хотел выстрелить в моего коня, но автомат заело. Он бросился сквозь кустарник и выхватил из кармана револьвер. Но тут я его... Голо­ва после этого у меня закружилась, и, должно быть, оттого я до самого рассвета проблуждала в лесу.

Входит

Семен.

За ним — несколько

пионеров

с цветами. Сель­ский хлопчик в безрукавке несет пионерское знамя. Семен показывает им, где лежит Параска, и дети проходят через сцену в комнату Воркалюка.

Семен.

Отец! Люди сейчас выйдут сеять. Все до одного. Хотят с музыкой. Говорят, если еще с цимбалами и бубнами, то нам сегодня не только лев, но и сам сатана не будет страшен.

Мыкола.

Что ж, пусть идут с музыкой. С музыкой мне... будет легче...

Варвара.

Мыкола, не забудь про охрану для детей: им уже скоро идти в школу.

(Быстро уходит в свою комнату.)

Мыкола.

Не забуду, дорогая.

Баба

Олена (с

печи).

Параска!.. Парасочка!.. Для чего это свечи кто-то зажег? Для чего, Параска?

Тишина. Едва-едва доносятся из комнаты Мыколы детские голоса.

Баба Олена

в черном платке, сбившемся на шею, в рубашке и в черной заплатанной юбке, с высокой шапкой седых всклокоченных волос слезает с печи и идет в комнату Мыколы и тут же возвращается с тря­сущейся от волнения головой.

Где он? Своими руками задушу, своими ногтями закопаю и ка­мень на него положу, чтобы не встал больше, душегуб! За люд­ское горе, за мое горе и за смерть Параски.

(Поворачивается к двери комнаты Мыколы).

Лежишь теперь, сирота Парасонька, сама себе душой, и дума смертная залегла на твоем белом челе. Узнала ты лихо, много лиха... Лежи спокойно, моя душечка, моя голубонька. Я за тебя корову подою, хату подмету, обед сготовлю и цветов нарву на твою постельку, а потом...

(Переливая молоко из подойника в горшок).

Сяду рядом — тебя сторожить...