Варвара
(оттолкнув ее).
Ты про Семена?
Параска
(после паузы, не поднимая головы, говорит сквозь слезы).
Я не могу, мама, не верить Луке.
(Обняв Варвару, прижимается к ней.)
Варвара.
Но ведь он... мне этого не говорил.
Параска.
Мне он тоже не сказал бы этого, если бы... Семен не возвратился в село.
Варвара.
Почему же он думает, что это сделал Негрич?
Параска.
За полночь, когда Лука выводил нас из окружения, на опушке повстречался какой-то человек. Лука узнал в нем Семена. Негрич возвращался с косовицы. Он один видел нас тогда на пути с заставы к Яснычам.
Варвара.
Так! И Лука до сих пор молчал об этом?
Параска.
Я же тебе, мама, сказала...
Варвара.
Ты мне очень мало сказала, Параска. Будем надеяться; что больше скажет нам время...
Входит Лука.
и сам Лука...
Параска.
Мама...
Варвара.
Возьми себе обед и иди в мою комнату.
Лука молча стоит на пороге.
Параска
с тарелкой и куском хлеба уходит во двор.
Лука.
Что это значит?
Варвара.
Это значит, что я хочу поговорить с тобой с глазу на глаз.
Лука.
Она... сказала тебе?
Варвара.
Да, она... выручила тебя.
Лука.
Ведь ты все равно бы не поверила мне.
Варвара.
Почему?
Лука.
Потому что не захотела бы поверить! За те долгие годы, когда меня здесь не было, ты научилась смотреть на мир глазами Негричей.
Варвара.
Опять... ревность?
Лука.
Нет. Что-то большее: ненависть.
(Подходит к Варваре и берет ее за руку.)
Не тебя я, конечно, имел в виду, а то, что густым лесом выросло между нами за последние годы, выросло непроходимой чащей, сквозь которую мне мерещится скорбная тень былой Варвары.
Варвара.
Но эта же «тень» вышла тебе, Лука, навстречу с добрым словом и открытым сердцем.
Лука.
Это было вчера.
Варвара.
Это будет и завтра, в том случае...
(Пауза.)
Лука.
Если я начну служить твоим новым богам, не так ли?
Варвара.
Не богам, а людям, Лука.
Лука.
Ах, людям! Можно знать, каким?
Варвара.
Твоему отцу...
Лука.
Негричам, которые жгли сено деда и в темную ночь запугивали его выстрелами в окно?
Варвара.
И Негричам, и Урбановичам, и всем тем, кто испокон веков любил эту землю и кто сегодня имеет право сказать о ней «моя».
Лука.
И ты...
Варвара
(перебивая).
И я! В годы моей юности, о которых ты говоришь с таким умилением, я тоже блуждала в тумане, как Параска в ту страшную для нее ночь. Данило подал мне руку и повел за собой. Не прошло и полгода, как гестаповцы
увели
его, и он не
вернулся. Когда Мыкола рассказал мне о том,
как умер мой Данило за колючей проволокой Освенцима, когда он рассказал о миллионах таких же смертей, когда я, наконец, увидела своими собственными глазами, что творили здесь украинские националисты, я поняла, что фашизм — это смерть!.. А я люблю жизнь... Я пойду с теми, кто победил эту смерть, кто людям дар
овал жизнь
и
научил за
нее
бороться... А ты...
Милый, боже, кто ты?
(Припадает к плечу Луки.)
Лука.
В моих жилах течет кровь Петричей. Непокорная, гордая и — неповторимая.
Варвара.
Почему же в таком случае ты ехал сюда? Зачем возвратился на мое горе?
Лука
(после паузы). Ради родной земли и ради тебя.
Но
земля уже, вижу, не та, потому, должно быть, что не моя она и не наша, да и ты теперь не та, хотя я люблю тебя даже и такой.
Варвара
(с устремленным в пространство взглядом).
Если бы кто сказал: «Умри, и тогда твой Лука станет таким, каким хочешь ты его любить», я бы положа руку на сердце ответила: «Хорошо, я согласна!»
Лука порывисто обнимает и целует Варвару.
И я верю, что ты будешь таким.
Лука.
А если эта вера окажется слепой? Что тогда?
Варвара.
Я не знаю, что будет тогда. Я знаю, что есть вещи, которые я не умею прощать никому и никогда: это ложь и предательство.
(Пауза.)
Пока ты бродил по Европе, Лука, гитлеровцы подготовили себе здесь людей, которых можно назвать лишь одним словом: предатели! Ведь это они, а не кто другой, на несчастьях и крови нашего народа строили собственное благополучие. Это они помогали фашистским палачам срывать с людей одежду, чтобы потом торговать ею на Краковском базаре, во Львове. Одни из них сидят пока тихо и молятся по ночам американскому доллару. А другие вредят уже сейчас. Кто-то из них стрелял вчера в Мыколу. Но как бы они ни распинались перед нами, мы видим, очень хорошо видим на их руках когти фашистских предателей. И мне кажется, что каждый честный человек, которому дорога судьба его детей, должен смело рубить эти когти! Рубить, а не прощать!
Лука.
Так...
(Подходит к фисгармонии и тихо играет лейтмотив оперы Д'Альбера «Долина».)
Варвара прислоняется спиной к дверному косяку и не спускает с Луки глаз.
(Не поднимая головы от фисгармонии.) А
Семену Негричу тоже никогда не простишь?
Варвара.
Если обнаружится, что все это правда, не прощу. Только почему ты не сказал всего этого своему отцу?
Лука.
Очень просто.
(С иронией.)
Он, как человек исключительно принципиальный, передал бы это дело в руки властей, а я этого не хочу.
Варвара.
Почему?
Лука.
У меня нет прямых доказательств, а кто же поверит слову человека, на которого даже родной отец глядит исподлобья. Я не говорю уже о том, как глупо было бы сегодня идти на ножи с родом Негричей, с родом «застрельщиков колхозного движения в селе Яснычи». Это все могло бы, пожалуй, кончиться тем, что на скамью подсудимых посадили бы не его, а меня, «возвращенца».
Варвара.
Ты убежден в этом?
Лука.
Почти.
Пауза.
Варвара.
Теперь мне ясно: один из вас, наверное, расквитается.
Лука
(
Срывается с места, подходит к Варваре, обнимает ее).
Ты могла бы... могла бы когда-нибудь поверить, что это сделал я? Варвара...
(Покрывает поцелуями ее лицо.)
Варвара
(опускает руки, закрывает глаза, стиснув губы и сдерживая рыдания, отрицательно качает головой).
Нет! Мне кажется, я не имела бы сил поверить в это, милый...
Они не услышали, как появился
Мыкола
с уздечкой в руках. Увидев их, он крякает; Лука и Варвара отскакивают друг от друга. Мурлыча свою песню, Мыкола вешает уздечку, шляпу и куртку, подходит к фисгармонии и с грохотом опускает ее крышку.
Мыкола.
Обедали?
Варвара.
Нет.
Мыкола.
Ну, давайте пообедаем.
Варвара ставит на стол тарелки, ложки и два горшка, потом кладет каждому в тарелку жидкой каши, наливает молока.
Варвара.
Льва еще не поймали?
Мыкола.
Нет. Он подался за Кичеру, в Черный бор. Сегодня вечером делаем облаву. Над Медвежьим плесом. Директор зверинца говорит, что лев как будто бы привык хлебать воду в сумерки.
(Подсаживается к столу.)
Варвара.
Садись, Лука.
(Подает тарелку с едой бабе Олене.)
Мыкола.
Это давно у вас?
